Расположившись на простом диване из конского волоса, обложившись диванными подушками и валиками, она читала один из переводных романов Поль де Кока. Фан не владела французским, несмотря на то, что она получила воспитание, достойное благородной девушки, и преуспела во многих искусствах, в которых именно Франция играет ведущую роль.
Завтрак уже закончился, хотя чашки и блюдца все еще не были убраны со стола. Обычный металлический заварной чайник, горбушка, отрезанная от половины четырехфунтового хлеба, голова и хвост селедки, разложенные на синей узорчатой тарелке, — все это говорило о том, что пища была далеко не эпикурейской[53]. Свинтон курил трубку из корня колючего кустарника. Финансовое положение не позволяло ему баловаться сигарой.
Никогда еще в жизни он не падал столь низко. Он потратил последний шиллинг на преследование миссис Гирдвуд — чтобы побывать в их компании в Париже, он вместе с другими только что вернулся в Лондон.
Его предприятие пока еще окончательно не провалилось, но было как никогда далеко от успеха. Вдова владельца магазина, несмотря на всю ее страсть к титулам, была родом из страны, граждане которой вошли в пословицу своей проницательностью. Она была во всех отношениях благоразумна, в чем мистер Свинтон имел возможность убедиться в беседе, состоявшейся накануне их отъезда из Парижа.
Это был серьезный разговор, в ходе которого он предложил миссис Гирдвуд себя в качестве зятя. Это была предварительная беседа перед тем, как сделать официальное предложение непосредственно молодой леди.
Но предложение не было сделано, ибо у миссис Гирдвуд нашлись причины для его отсрочки. Они выглядели достаточно несущественными, очевидно, чтобы оставить у него некоторую надежду.
Истинная же причина была ему неизвестна, и она заключалась в том, что у американской матери возникли сомнения в его благородном происхождении. Вполне возможно, что он мог и не быть лордом. И это несмотря на великолепную игру, на которую был способен бывший гвардеец, много видевший в своей жизни лордов и многому у них научившийся.
Она была очень хорошо к нему расположена — он употребил достаточно лести, чтобы заслужить это; кроме того, он использовал каждый удобный случай, чтобы и дочь расположить к себе, так же как и мать. Но миссис Гирдвуд решила, что прежде чем будут предприняты дальнейшие шаги, следует разузнать кое- что о его происхождении. Было нечто странное в том, что он все еще продолжал путешествовать инкогнито. Причины, которыми он объяснял это, ее не удовлетворили. Потому она решила полностью удостовериться в том, что он говорит правду. Англия была подходящим местом, чтобы навести справки; туда и она переехала со своими девочками, остановившись, как и прежде, в аристократическом «Кларендоне».
Вернулся в Англию и Свинтон, позволив себе задержаться во Франции лишь на день дольше компании. Если бы он остался в Париже еще хоть на день, он бы оказался в долгах. У него хватило наличных лишь для того, чтобы расплатиться со скромной гостиницей, где он остановился, оплатить пароход и омнибус от лондонского моста до его дома в далеком Вестбурне, где он застал свою Фан, которая не была ни на шиллинг богаче, чем он сам. Вот почему они ели эту селедку на следующий день после его возвращения.
Его невеселое настроение вполне соответствовало пустому кошельку. И хотя миссис Гирдвуд не раскрыла истинную причину отсрочки предложения о браке с ее дочерью, он мог догадываться б этой причине. И он догадывался с большой долей уверенности: вдова прибыла в Англию, чтобы навести справки о нем.
Чем это могло кончиться? Разоблачением! Да и как могло быть иначе? Его имя было известно в некоторых кругах Лондона. Так же, как и его репутация. Если бы ей удалось расспросить тех, кто его знает, надежды на брак были бы разбиты сразу и навсегда.
Он хорошо знал ее проницательность, и понимал, что она никогда не согласится взять его в зятья без того, чтобы получить приемлемый для нее и ее дочери титул.
Таким образом, если его игра еще не закончилась полным фиаско, то карты, которые он имел на руках, были очень слабыми. Более чем когда-либо такие карты требовали крайне профессиональной игры. Каков должен быть его следующий ход?
Вот о чем напряженно размышлял Свинтон, куря трубку.
— Кто-нибудь спрашивал меня в мое отсутствие? — спросил он у жены, даже не поворачивая головы в ее сторону.
Если бы он при этом удостоил ее взглядом, он мог бы заметить некоторое замешательство, вызванное этим вопросом.
— О! Нет — да, — я думаю. У меня был один гость.
— Кто это?
— Сэр Роберт Коттрелл. Ты помнишь нашу встречу в Брайтоне?
— Конечно, помню. Вряд ли можно забыть имя этого щенка. Что он хотел?
— Он хотел тебя видеть.
— В самом деле, хотел меня видеть! Как он разыскал нас?
— О! Как разыскал? Я встретила его однажды, когда проходила через Кенсингтон Гарденс, что рядом с Лонг Уолк. Он спросил меня, где мы остановились. Я сначала не хотела ему говорить. Но он сказал, что очень хотел бы тебя видеть, так что я дала ему наш адрес.
— Меня же не было дома!
— Я сказала ему, но добавила, что ожидаю тебя со дня на день. Он приходил узнать, не вернулся ли ты.
— Он приходил узнать? Какая забота о моем возвращении! Так ты встретила его на Лонг Уолк? Я думаю, ты появлялась на Роу каждый день?
— Нет, это не так, Ричард. Я была там только один или два раза. Разве ты можешь меня упрекать в этом? Я хотела бы знать, кто смог бы безвылазно оставаться здесь, в этих жалких комнатах, с этой сварливой хозяйкой, постоянно снующей туда-сюда, чтобы подглядеть, что у нас в чемоданах. Небесам известно, что это не самое худшее из возможного, но совершенно отвратительное жилье!
Оглядев свою небогато обставленную комнату, бросив еще один взгляд на голову и хвост селедки и другие остатки их скудной трапезы, Свинтон не мог не согласиться с нехитрой истиной слов жены.
И сказаны были эти слова совсем другим, примирительным тоном, резко отличающимся от тона властного противостояния, к которому он привык за первые двенадцать месяцев своего брака. Тон этот прекратился в тот день, когда ножка стула, придя в соприкосновение с головой его возлюбленной, оставила небольшой шрам на левом виске — подобно пятну на мраморной статуе. С того момента его суженая совершенно изменилась — по крайней мере, внешне. При их многочисленных ссорах и препирательствах за все время, предшествующее этому, дело, однако, не доходило до насилия. И когда он впервые ударил ее, это возымело эффект. Трус, как оказалось, не стал терпеть ее издевательств, и с тех пор она стала его бояться. Испуг, охвативший ее, когда она отвечала на его вопрос, таким образом, вполне понятен.
Было время, когда Франциска Вилдер безо всяких эмоций отвечала на такие вопросы, не трепеща и не запинаясь.
Но вот она опять вздрогнула, и вновь на нее нашло замешательство, поскольку послышались шаги снаружи, и раздался стук в дверь.
Постучали два раза; это не было похоже на стук почтальона, но ритмичное «тук-тук-тук» говорило о том, что стучал джентльмен или леди — скорее всего, женщина, судя по мягкому звуку.
— Кто бы это мог быть? — спросил Свинтон, извлекая трубку изо рта. — Кто-то незнакомый, я полагаю.
В Лондоне мистер Свинтон не горел желанием принимать нежданных посетителей. Он оставил за границей слишком много одураченных, и, возможно, стучал в дверь сейчас кто-то из них.
— Из наших знакомых никто быть не может, — сказала его жена насмешливым тоном. — Если только никто из твоих старых друзей не видел, что ты вернулся домой. Ты встречал кого-нибудь по дороге?
— Нет, меня никто не видел, — грубо ответил муж.
— Наверное, это к тем, кто живет наверху. Я полагаю, это к ним, или еще к кому-нибудь, живущему в этом доме.
Этому предположению, однако, противоречил диалог, который послышался в гостиной.
