— Миссис Ламент, ведь у вас трое детей. Наверняка забот хватает.
Директор школы натянуто улыбнулся и обещал держать с ней связь.
Через неделю Говард, дождавшись, пока дети уснут, поделился с Джулией своими опасениями:
— Милая, я думал о твоих словах насчет работы, и, знаешь, я целиком на твоей стороне…
— Конечно, знаю, Говард.
— Но вдруг кто-то из детей заболеет? И как же домашние дела? А вдруг мы надумаем переезжать? И что тогда? Мы ведь уже не будем легки на подъем!
— Милый, я вовсе не хочу мешать нашим переездам, — начала Джулия. — Но если я помогаю кормить семью, ты это учтешь, прежде чем решишь срываться с места.
Говард, собравшись с мыслями, кивнул. Джулия поняла, что раньше он над этим не задумывался. Но все же она надеялась на его здравый смысл.
— И не сомневайся, Джулия, — ответил он наконец, — такие решения мы принимаем сообща.
— Милый, я так рада твоим словам! — воскликнула Джулия, и они обнялись.
Джулия боялась, что Говард, таская семью с места на место, перестал прислушиваться к ее мнению. Но вот очередное доказательство его порядочности и крепости их брака. Трикси и Чип ни за что бы не пришли к такому согласию.
— Говард, — призналась Джулия, — вообще-то на работу меня не взяли.
У Говарда отлегло от сердца; он пожал плечами и улыбнулся.
— Не беда, — сказал он. — С теми американцами тоже пока ничего не ясно.
Костер
Когда в Эйвон-Хит опадали листья, их, по традиции, жгли на костре. Говард, углубившись в историю, увлеченно рассказывал сыновьям о том, как во время эпидемий чумы сжигали мертвые тела. Близнецы слушали затаив дыхание. Джулиус сделал из своей старой одежды чучело, чтобы его сжечь, и назвал мистером Хенли — в отместку за шесть жестоких ударов по пальцам, которыми наградил его директор школы, когда Джулиус в столовой кидался желе.
А Маркус завороженно смотрел на угли в костре — светящиеся кусочки дерева, черные снаружи, багряные внутри. Он мысленно рисовал чудесный огненный мир, населенный крохотными обитателями. Любуясь огнем, Маркус подсаживался так близко к костру, что Говард то и дело одергивал его: сапоги сожжешь! Уилл, ясное дело, перепугался, когда отец оставил его за старшего. Костер уже разгорелся вовсю, стал выше голов близнецов. Джулиус нашел длинную палку и ткнул ею в мистера Хенли, распевая заклинания, чтобы огонь полыхал сильней. В воздух взвился целый сноп искр. Уилл залюбовался мерцающим вихрем и вдруг заметил невдалеке еще один костер.
— Маркус! — крикнул Уилл. Тот не отзывался. Уилл осторожно приблизился к костру, и у него упало сердце.
Костер был с руками и ногами, ладони пытались загасить пламя.
Уилл схватил брата за руку и стал возить по земле, пока не потушил огонь. Куртка и брюки Маркуса были прожжены во многих местах, от лица пахло палеными волосами, но, не считая обожженных бровей и пары залысин, он был цел и невредим.
— Что ж ты не позвал на помощь? — крикнул Уилл, поставив брата на ноги.
Маркус изумленно таращился на него. Он оглянулся на большой костер, улыбнулся.
— Если можешь жить в огне — значит, ты бессмертен.
— Ну, ты-то не бессмертный, — возразил Уилл. — Изжарился бы, как сосиска! Фу, ну от тебя и воняет!
Уилл повел братьев домой, смахивая пепел с их одежды и волос и с тревогой ожидая, что же скажет мама.
Но Джулия обратила всю злость на пострадавшего.
— Маркус! — бушевала она. — У тебя совсем ума нет? — И принялась что есть силы чистить Маркуса щеткой, будто пытаясь выколотить из него всю дурь.
Когда все легли спать, в дверь Уилла нежданно-негаданно постучался заплаканный Джулиус.
— Ты что?
— Маркус чуть не умер, — выдавил Джулиус. — Я возился с мистером Хенли и не заметил, что Маркус загорелся.
— Он жив-здоров, — успокоил его Уилл.
— Да, — всхлипнул Джулиус. — Но с кем бы я играл, если б он умер?
Уилл проводил Джулиуса в спальню близнецов. Маркус уже посапывал, приоткрыв рот. Уилл уложил плачущего Джулиуса, но тот успокоился, лишь зажав в кулачке маленького Кинг-Конга, которого дал ему Уилл. Уилл стоял на коленях возле кровати брата, пока тот не закрыл глаза.
Но у Уилла тоскливо ныло сердце, стоило ему вспомнить вопрос Джулиуса: «С кем бы я играл, если б он умер?» Значит, ему неважно, что рядом есть старший браг. Эти слова напомнили Уиллу о его месте в семье: один среди двух пар.
Спасение Маркуса вселило в Уилла мужество, и в январе он вызвался дежурить, давать звонки на уроки. Это была задача для храбрых — обегать школу со звонком, когда за тобой по пятам гонится ватага мальчишек в полной уверенности, что если б не звонок, то и вовсе не было б уроков, одни игры. Спасаясь от преследователей, Уилл призывал на помощь ловкость, быстрые ноги, а если ничего не помогало, то пускал в ход и сам звонок как оружие. На третий день, скрываясь от толпы, Уилл сделал крюк через бомбоубежище.
Там он и увидел Салли: она притаилась в тени, мусоля окурок. Она сдержанно улыбнулась:
— Привет, Ламент.
Уилл увидел, как толпа с гиканьем скрылась за углом.
— Мы по-прежнему враги? — продолжала Салли. — Ты почти год меня не замечаешь.
— Дигли попросил тебя стать его девушкой, — отвечал Уилл, — а ты согласилась.
— Он сказал, что я тебе разонравилась, — объяснила Салли.
Уилл ответил, что все неправда.
— Я вернулся после болезни, а вы держались за руки.
— Я каждый день тебя караулила у ворот, хотела поговорить, но ты проходил мимо. — Салли сделала последнюю печальную затяжку.
Уилл поднял звонок:
— Пора возвращаться.
Салли устремила на него вопрошающий взгляд.
— В общем, Дигли я больше не подружка.
— Правда?
Салли кивнула.
На урок они пошли вместе. Толпа мальчишек расступилась, увидев дежурного с девчонкой.
Англия уже не та
Уилл написал бабушке. Он всего лишь хотел рассказать о спасении Маркуса, поделиться радостью. Но письмо его отозвалось ужасом на другом конце земли.
Дорогая бабушка!
Маркус загорелся и чуть не сгорел дотла. Я его спас, а мама сказала, что убьет его, если он еще хоть
