Вэл Дуникан и Рольф Харрис; кинозвезды — Анита Экберг и Бриджит Бардо; знаменитые комики.
Проигрыватель был белый, пластмассовый, с красной ручкой. Совсем не то что строгий серый ящик дома, который, по мнению Говарда, мог играть лишь Бетховена, Гайдна и странные григорианские хоралы. Проигрыватель Салли служил для забавы и озорства. Он играл пародию Питера Селлерса и песню о бегемотах Фландерса и Свона. Из него звучали «Кукла на ниточках», «То были дни», «Телезвезда» и «Зеленая трава». А главное — «Осколки».
Звук был скрипучий, зато громкий.
— Нравится? — спросила Салли.
Уилл, открыв рот, разглядывал губную помаду на комоде, чулки на стуле, ряды туфель под кроватью и малиновое боа, переброшенное через спинку.
— Еще бы, — отозвался он.
Эта комната была неведомой страной, святыней девичества, и Уилл преклонил колени.
— Где твоя сестра?
— Кто ее знает, — пожала плечами Салли.
Она потряхивала головой в такт музыке — точь-в-точь как «Битлз» по телевизору, и стрижка у нее была такая же. Музыка стихла, Салли поставила новую пластинку, за ней — еще и еще.
— Сестра обожает «Осколки». Правда, клево?
— Ага, клево, — кивнул Уилл. — Что еще твоя сестра любит?
— Блестящую одежду. — Салли указала на огненно-красную кожаную юбку на стуле. Совсем коротенькую, блестящую. Интересно, можно ли влюбиться в чью-то сестру, ни разу ее не видев?
— Где твоя сестра?
— Вечно пропадает где-то, — объяснила Салли. — Парни и все такое.
Из-под пола раздался густой голос:
— Салли!
— Что, папа? — крикнула Салли мохнатому красному ковру.
— Ничего не слышно, не могу работать, — отвечал густой голос. — Сделай потише, детка.
Салли убавила звук, и они с Уиллом растянулись на полу, голова к голове, поближе к проигрывателю. От волос ее пахло кокосовым шампунем. Они слушали «Осколки» раз шесть, потом — Клиффа Ричарда, Лулу, Дасти, а напоследок — «Осколки» еще шесть раз для ровного счета.
Когда стемнело, Уилл засобирался домой. Салли проводила его до дверей. У порога взяла его за рукав, оглянулась, нет ли кого поблизости.
— Пока, — сказал Уилл.
— Пока, — ответила Салли и поцеловала его в губы влажным поцелуем. Уилл остолбенел. — Ничего, Ламент, — сказала Салли. — Моя сестра всех парней целует на прощанье.
Уилл передумал: все-таки он влюблен в Салли. Губы ее тоже отдавали кокосом.
Его поздний приход никого не обеспокоил. Родители шушукались на кухне, близнецы возились возле гаража. Джулиус привязывал теннисный шарик на хвост соседской кошке.
— Я что-то интересное пропустил? — спросил Уилл.
— Нет, ничё, — ответил Маркус.
Джулиус выпустил несчастную кошку, и та помчалась по улице.
— Нельзя мучить животных, — нахмурился Уилл.
— Говорил же я, нельзя, — сказал Джулиусу Маркус.
— Мы уезжаем в Америку, — объявил Джулиус.
— Что? — переспросил Уилл.
— Папу пригласили туда работать.
— И маме тоже дали работу, — вставил Маркус, — только здесь. — Он притих. — Они ругаются.
Мистер Хенли, вдохновленный попыткой Джулии помочь семье, устроил на место учителя рисования свою жену. Но через два месяца заставил ее бросить работу — миссис Хенли была прекрасным педагогом, но совсем запустила домашнее хозяйство, а мистер Хенли терпеть не мог мятых рубашек. На ее место решили взять Джулию. Между тем американская компания тоже предложила Говарду работу.
— Не хочу в Америку! — заупрямился Уилл.
— Вот видишь, — сказала Джулия Говарду. — Не одна я не хочу.
— Хочешь в школу землекопов, Уилл? — съехидничал Говард.
— Ты же сказал, можно пересдать! — возразил Уилл.
— Сынок, — убеждал его Говард, — все хотят в Америку!
Но Уилл уже взбежал по лестнице и хлопнул дверью.
— А много в Америке кошек? — спросил Джулиус.
— Конечно, как же без них! — заверил Говард.
— Куда Джулиус, туда и я, — сказал Маркус.
Джулия откинулась на стуле — руки на груди, губы сжаты.
— Тебе понравится в Америке, родная, — уверял Говард. — Это самая передовая страна. И налоги там ниже.
— Придется начинать с нуля, — отвечала Джулия. — В который раз.
— Я буду зарабатывать вдвое больше, чем здесь!
— А как же школа Уилла? А моя работа?
— Милая, в Америке всем открыта дорога в университет. Все решают деньги, а не способности. А платить мне будут столько, что тебе и вовсе не придется работать!
Этого говорить не стоило. Опять хлопнула дверь, и Говард остался один с близнецами.
Всех помирило письмо Розы.
Америка? Что за грубая, пошлая страна! Что дали миру американцы? Кока-колу и Дорис Дэй? Хватит с нас и того, что в фильмах они коверкают наш родной язык! Зачем обрекать детей на такую судьбу? Они станут изгоями, отверженными и переймут этот ужасный акцент. Американцы неотесанны, как русские, в грубости под стать итальянцам, а в спеси — французам. Ради детей, одумайтесь!
Джулия сказала Говарду, что согласна ехать, но с условиями.
— Во-первых, я могу устроиться на работу, и неважно, нужны нам деньги или нет.
— Но тебе не придется… — начал Говард.
— Не только ради денег, Говард, а чтобы себя уважать.
— Что ж, конечно, родная, — согласился Говард.
— И уважай мою гордость так же, как я твою, ладно?
— Безусловно.
— Во-вторых, не вздумай таскать меня по стране. Годы идут, Говард. Я хочу осесть на одном месте, и дети тоже.
Говард охотно принял условия жены: он был уверен, что на новом месте они найдут приют на всю жизнь. Америка даст им все, чего не смогла дать Англия. В Америке можно разбогатеть благодаря изобретательности. Несомненно, Говард найдет там свое счастье.
Уилл уезжал с неохотой, не то что близнецы. Он сознавал, что изменится весь порядок жизни, что он навсегда расстается с друзьями и соседями. На этот раз он решил попрощаться со всеми как следует. В его последний школьный день Салли заболела, и Уилл зашел к ней домой — сказать, что уезжает.
Дверь открыла высокая девушка с глазами как у Салли, но с очень капризным ртом. Уилл попытался вообразить ее в блестящей юбке, но ее насмешливая улыбка не дала разыграться фантазии. Уилл спросил, дома ли Салли.
— Салли? Ее нет. — Девушка дерзко глянула на него, совсем как младшая сестра. — Что тебе нужно?
— Попрощаться.
