мифом противоположностей и противоречий. Логическим инструментом разрешения (смягчения) бинарных оппозиций в мифологической структуре и выступает медиация. Классическим примером медиативных замещений является существующая во множестве мифов самых различных культур фундаментальная, коренная противоположность «жизнь — смерть», замещающаяся по мере развертывания мифа менее антагонистической оппозицией растительного и животного мира, которая, в свою очередь, заменяется неким зооморфным существом, питающимся падалью (т. е. нейтрализующим эту противоположность).
В джазе также заметна такая прогрессирующая медиация (посредничество). Скажем, оппозиция «свое — чужое» (чрезвычайно резко выраженная в афроамериканском искусстве и имеющая эмпирические аналоги) заменяется по мере эволюции джаза менее резко выраженной противоположностью европейской культурной традиции («чужое») и ино-кулыурных, экзотических, небелых эстетических элементов (восточных и африканских). Эту противоположность можно уже представить не в виде резкой оппозиции «белое — черное» (выражающей сущность афроамериканского искусства, в частности традиционного джаза), а в виде смягченных неконтрастных формул: «белое — небелое» (скажем, «желтое») или «черное — получерное» (т. е. «африканское — аф-роамериканское»). Затем эта противоположность, в свою очередь, замещается еще более смягчающей, нейтрализующей эту оппозицию устремленностью к в равной степени чуждым как африканской, так и европейской культурам буд-дистско-исламско-индуистским духовным ценностям, которые черные музыканты нового джаза реализуют в своей музыке уже не как часть паритетной оппозиции, а как основу эстетической и идейной направленности музыкальной пьесы. (Еще в эпоху бибопа джазмены нередко переходили в лоно черно-мусульманской религии, но на их музыке это, как правило, не сказывалось. Авангард порвал с этой «сдержанностью».)
Если синхронно рассмотреть эволюцию авангардного джаза и представить ее в виде единой макроструктуры, то механизм такого медиативного замещения довольно легко проследить. В ранний период авангарда (допустим, в музыке раннего Колмана или позднего Долфи) африканские и европейские эстетические элементы противостояли в джазе почти в чистом виде (в этом ранний авангард ничем не отличался от старого джаза). Затем эта оппозиция стала замещаться менее фундаментальной противоположностью африканского (или восточного) и афроамериканского (оппозицией «черное (небелое) — получерное»). Это особенно заметно в музыке Колтрейна в самом начале его последнего («импал- совского») периода (1961 г.: «Африка» из альбома «Африка/ Медь» или «Индия» из альбома «Впечатления»)[7].
В этот период новоджазовой эволюции восточные влияния носили характер легкого расцвечивания «белого» музыкального пространства (поверхностная ориентализация) — совсем в духе традиционной европейской музыки, как правило, подчинявшей, европеизировавшей используемые восточные музыкальные элементы. В такой музыке заимствованные элементы носили по существу псевдовосточный характер, выступая лишь как безуспешная попытка загримировать афроамериканца индийцем или японцем (взять, к примеру, композицию Сэндерса «Япония» из его альбома «Тохид»[8]). Стилизация еще не переросла в органичный культурный синтез.
Но восточная стилизация была лишь начальным этапом перехода к инокультурной музыкальной традиции как к эстетической и тематической основе создания джазовой пьесы, в которой джазовые элементы органично ассимилировались, выступая порой лишь в виде особенностей «музыкального произношения», — в виде фонических элементов «музыкальной речи». Это была уже серьезная попытка овладения инокультурным музыкальным языком, причем, несомненно (как и любая культурная диффузия), попытка плодотворная. Характерно, что эта музыка никогда не утрачивала джазовости — джазовое шило всегда торчало из любого восточного мешка.
Уже поздний Колтрейн (особенно его «Ом»[9])демонстрирует стремление создать музыку, разрешающую «черно-белую» оппозиционность джаза за счет устремленности к совершенно чуждым афроамериканскому искусству культурным и духовным истокам (другое дело — удалось ли ему это в полной мере). После смерти Колтрйна Фэроу Сэндерс, Элис Колтрейн и Дон Черри особенно отчетливо выражают в своей музыке завершающий этап новоджазовой медиации, обратившись к арабской, индийской, индонезийской, китайской и полинезийской музыкальнымым традициям.
Нужно заметить, что уход от «черно-белого» Противостояния осуществлялся не только за счет неевропейского и неджазового экзотического музыкального материала, нередко это происходило в результате обращения к идеям европейского авангардизма. Элементы новой европейской музыки казались джазменам нейтральными в культурном смысле, ибо эстетика авангардизма отвергалась самим европейским традиционным сознанием, и к тому же музыка эта еще не была культурно канонизирована. Кроме того, она была сродни новому джазу своим нонконформистским духом, негативной диалектикой развития.
Говоря о медиации в новом джазе, не следует абсолютизировать это явление. В джазе оно выступает лишь в виде бессознательной тенденции в творчестве части музыкантов свободного джаза, а не в качество скрытого логического механизма функционирования всего новоджазового искусства. Практика свободного джаза демонстрирует в качестве основных тенденций усиление расово-национальной окраски джаза за счет привнесения африканских эстетических элементов и вытеснения элементов, свойственных традиционной европейской музыкальной культуре (при одновременном заимствовании некоторых элементов эстетики европейского авангардизма), а не обращение к абсолютно чуждым афроамериканскому искусству инокультурным истокам. Но тем не менее последняя тенденция — явление весьма характерное и примечательное. Значительность его усиливается еще и тем, что оно свойственно творчеству выдающихся мастеров авангардного джаза, музыка которых привлекает высокой степенью духовности. Но большую часть художественной продукции свободного джаза отличает использование чисто джазовых, т. е. афроамериканских, принципов формообразования.
Явление медиации в новом джазе интересно еще и как бессознательная попытка разрешения эмпирических социальных и расовых противоречий в сфере музыкальной мифопластики. Учитывая, что и в мифе, и в музыке медиация происходит на интуитивно-бессознательном уровне и ни в коей мере не является инструментом сознательного действия, можно с уверенностью утверждать, что это явление — свидетельство процесса компенсации. (Сознательное обращение к инокультурной традиции, сознательность выбора вовсе не гарантируют осознания глубинного механизма эволюции искусства, так же как свобода воли и сознательность поступка отнюдь не предполагают осознания личностью подлинных мотивов своего поведения.)
Общеизвестно, что миф (в том числе и современное мифотворчество) возникает из потребности преодоления противоположности между онтологией и метафизикой, реальным и идеальным, желаемым и возможным. Лишь миф может создать иллюзорную видимость разрешения этих оппозиций, лишь в мифе человек может освободиться от необходимости и судьбы. Ощущение глубочайшей отчужденности, испытываемое черными музыкантами в белом социальном и культурном окружении, их яростное и неистребимое стремление прорваться за пределы отчужденной и подавляющей действительности, за пределы своей социальной обреченности вызвали у них острейшую потребность в мифе и мифотворчестве.
Лишь в мифе афроамериканец преодолевает и свой разлад с действительностью, и разрыв сущности и существования, которые он чутко ощущает и переживает. Естественно, что лишь неосознанность и музыкальная превращенность этого устремления гарантируют черному музыканту ощущение разрешения этих проблем, ощущение сопричастности с миром, чувство гармонического единства с мирозданием, которых он лишен в реальном бытии.
Таким образом, иррациональность мифотворчества в авангардном джазе является залогом действенности мифо-терапии, дающей черному музыканту не просто ощущение уверенности и безопасности (как это было, скажем, в античной мифологии), но главное — ощущение полноценности и значительности своей человеческой и художнической судьбы как части мироздания.
Именно через эстетическую самореализацию афроамериканец приобщается к самому себе. Правда, существует и иной путь для черного американца — путь реального, жизненного самоутверждения в борьбе и смерти, но художник в такой ситуации, как правило, избирает путь мифопластики — уход от традиционного и канонизированного эстетического идеала и создание неинтегрированного, чуждого отвергаемому им обществу искусства, отличающегося интеллигибельной устремленностью.
Естественно, что мифопластика нового джаза во многом далека от языческого натурализма африканской или античной мифологии с их космологизмом и антропоморфизмом. Миротворчество музыкантов авангарда
