бедра своими, раскачиваясь вперед и назад, поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее, пока мы не стали единей, чем основа и уток. Ферейдун следовал за моим ритмом, встречая меня так, как я часто встречала его. Мир, казавшийся таким прочным, плыл вокруг, теряя вещественность. Я кричала и даже, кажется, рычала, и Ферейдун рычал со мной, и я чувствовала, что еще миг — и распадусь, как мотылек в пламени, когда не остается ничего, кроме завитка дыма.
Наши вопли встревожили слуг, они стучали в двери, спрашивая Ферейдуна, здоров ли он, а он рявкнул, чтобы они убирались. Мы совсем не говорили, а просто лежали, задыхаясь, на шелковом ковре. Когда его дыхание унялось, Ферейдун не смог оторвать своих рук от моего тела. Он снова принялся ласкать меня, а я потянулась вниз и коснулась его чресел. Там словно был вколочен столб, несмотря на то что мы только что завершили. И мы опять, как звери, накинулись друг на друга. Вспомнив о лисьем хвосте, я дотянулась до своего шарфа, завязала им глаза Ферейдуну и дразнила его языком, пока он не начал вскрикивать в экстазе, как никогда ранее. Так мы провели весь остаток ночи.
Утром я проснулась оттого, что лицо Ферейдуна было над моим и глаза его были открыты. Хотя у него было много дел, он явно не хотел уходить. Даже после того, как он вымылся и оделся, он не смог удержаться, чтобы не раздвинуть мои ноги и не посмотреть снова на узор, нарисованный мной, и не погрузить в него пальцы.
Что до меня, то я не могла поверить, что научилась делать такое. Наконец я поняла, что за припадок описывала Голи! Теперь я тоже могла усмехаться понимающе, когда женщины шутили об отношениях с мужчинами, потому что мое тело наконец изловило эту радость.
Вскоре после моего возвращения домой в то же утро Гостахам получил письмо от Ферейдуна, возобновлявшего мой сигэ на следующие три месяца. Должно быть, он написал его сразу после того, как мы попрощались. Ликуя, мы отослали ему наше согласие. Гордийе поздравила меня, удивленная тем, что я справилась.
— Я уж подумала, он тебя оставит, — сказала она.
Гостахам передал мне кошелек с монетами от казначея Ферейдуна, забрав свою долю за наше содержание. Матушка обхватила мое лицо ладонями и сказала, что я словно луна. Я сияла торжеством. В отличие от Гордийе, матушки и всех прочих женщин, я знала, что должна отстаивать себя после замужества или рискую потерять своего мужа. Я сумела победить за оставшиеся мне считаные часы и поклялась никогда больше не повторять такой ошибки. Тут же я принялась обдумывать, что сделаю в следующий раз, когда Ферейдун призовет меня на свое ложе.
Тем вечером в двери Гостахама постучала вестница от Нахид, чтобы передать мне приглашение на кофе. Хотя мои глаза саднило от усталости и я жаждала отдохнуть, мне пришлось идти с нею, чтобы не быть невежливой. Нахид несколько раз присылала за мной до этого, но я возвращала приглашение с извинениями, потому что была слишком поглощена моими собственными заботами.
Я уже знала, что Нахид собирается мне сказать. Недавно она, скорее всего, встретилась в хаммаме с матерью и сестрой Искандара и обменялась с ними любезностями во время купания. К концу дня его матушка была достаточно очарована, чтобы открыть, что ищет достойную пару для своего сына. Так как Искандар был уже влюблен, я подозревала, что подарок от его семьи явился быстро и что семья Нахид его уже приняла. Девушки вроде Нахид обречены выходить за богатых; но ее судьба даже лучше, потому что она выйдет за того, кого выбрала сама.
Я напевала про себя, шагая через квартал Четырех Садов. Розовые кусты цвели в саду над рекой, и я остановилась полюбоваться ими. Крохотные желтые бутоны с нежными лепестками теснились возле уже буйно развернувшихся пышных красных цветов. Песня, которую я любила напевать с отцом, зазвучала во мне:
Если девушка вроде Нахид может получить то, что хочет, возможно, получится и у девушки вроде меня. Я завоевала Ферейдуна как любовника; если вести себя поумнее, уловлю его и в постоянные мужья.
Когда я добралась до Нахид, мы приветствовали друг друга поцелуями в обе щеки. Птицы ее матушки весело щебетали в клетках, а я разглядывала Нахид в поисках признаков хороших вестей. Но как только слуги вышли, лицо Нахид искривилось от горя и она с рыданиями осела на подушки.
Я была потрясена.
— Нахид, милая, жизнь моя! Что случилось?
Она подняла голову, всего на миг, ее прекрасные зеленые глаза кипели слезами.
— Они сказали «нет», — задыхаясь от плача, сказала она.
— Кто? Родители Искандара?
— Нет-нет. Мои родители!
— Почему?
Нахид уселась прямее и постаралась отдышаться.
— Они нашли письма, — сказала она, придя наконец в себя. — Их было слишком много, чтобы я могла хранить их в поясе. Я спрятала их под тюфяком, но, должно быть, вела себя неосторожно. Матушкина служанка выдала меня. Уверена, теперь она будет богатой женщиной.
— Мой бедный зверек! — воскликнула я. — Они когда-нибудь думали об Искандаре как о муже для тебя?
— Нет.
— Почему?
— Он слишком беден! — воскликнула Нахид, рыдая еще горше.
Я наклонилась и обняла ее, а она прижалась ко мне и плакала на моем плече. Когда она утихла на миг, то взглянула на меня с такой мукой в глазах, что и мое сердце отяжелело от горя.
— Я же люблю его! — вырвалось у нее. — Я всегда буду его любить! Что бы ни случилось, мы с ним будем близки, как облако и живительный дождь!
Я вздохнула, хотя не была удивлена, что ее родители отказали бедному.
— А от Искандара были вести?
— Он передал мне письмо через Кобру, но нам придется быть крайне осторожными, потому что родители теперь за мной следят. Они сказали, что я опозорила семью тайной связью и что люди будут говорить. Они велели старшим слугам обыскивать других, когда те выходят со двора.
— Что он тебе написал?
— Что даже если я стану дряхлой и больной, если даже поседею и захромаю, он все равно будет любить меня.
— Мне так жаль, — сказала я. — Я знаю, как ты его любишь.
Нахид цокнула языком.
— Тебе откуда знать? Ты-то никогда не была влюблена, — почти сердито ответила она.
Я признала, что это правда, хотя сейчас, когда я целую ночь наслаждалась вновь проснувшимися желаниями с Ферейдуном, и мои чувства стали меняться. Интересно, могут ли они означать любовь.
— Нахид-джоон, — ответила я, — по дороге сюда я была совершенно уверена: ты расскажешь мне, что помолвлена с Искандаром и вот-вот достигнешь величайшего желания своего сердца. Настолько уверена, что даже пела от радости.
— И я так думала, — вздохнула она.
Минуту я размышляла.
— А если Искандар разбогатеет? Могут тогда твои родители изменить свое решение?
— Нет, — мрачно сказала она.
И когда я уже думала, что ее слезы начали высыхать, она согнулась и завыла, как зверь в капкане. Я не слышала таких звуков с той поры, когда умер мой отец, и они разрывали мне сердце.
