Я старалась успокоить ее.
— Нахид, жизнь моя, не теряй надежду. Будем молиться Аллаху и надеяться, что у него для тебя и Искандара запасена хорошая судьба.
— Ты не понимаешь, — ответила Нахид, снова начиная глухо, сдавленно рыдать.
Служанка, принесшая кофе, постучала в двери. Я вскочила и забрала у нее поднос, чтобы она не вошла и не увидела залитое слезами лицо Нахид.
— Да ладно, — сказала она, — они все уже знают о моей помолвке.
Я растерялась:
— Что ты говоришь?
Слезы Нахид заструились еще быстрее, словно обильный весенний дождь.
— Если бы я просто отказала Искандару, мои родители, может, ничего бы не сделали, но я зарыдала и сказала, что никогда его не забуду. Поэтому они подписали брачный контракт для меня с другим мужчиной. Я должна выйти замуж, как только настанет полнолуние.
Эта новость была еще более жестокой, чем предыдущая. Как могли родители Нахид, любившие и баловавшие свою девочку всю ее жизнь, бросить ее мужчине, когда она еще оплакивает свою первую любовь? Я испытывала к ней огромную жалость. Снова обняв Нахид, я прижалась щекой к ее щеке.
— И за кого тебя выдают? — спросила я, надеясь, что хороший выбор может сделать ее счастливой.
— Моя матушка послала за Хомой, которая сказала, что как раз знает подходящего мужчину, — горько ответила Нахид. — Конечно, я его никогда не видела.
— А что-нибудь ты знаешь о нем?
Родители ее могли выбирать из тысяч, потому что у Нахид было поровну денег и красоты. Наверное, в этом он будет ей ровней и откроет ей ночные удовольствия, которыми я теперь научилась наслаждаться.
Она пожала плечами:
— Он наездник, и мои родители полагают, что это будет хорошей заменой Искандару.
Волоски на моей коже вдруг стали дыбом, словно по комнате пронесся сквозняк.
— А что еще? — спросила я.
— Только что он сын богатого коннозаводчика, живущего на севере.
Я уставилась на Нахид. Я знала, что нужно что-нибудь сказать, но губы не могли складывать слова. Вместо этого я закашлялась и стала задыхаться. Перегнувшись в поясе, я пыталась глотнуть воздуха.
— Ой! — вскрикнула Нахид. — Ты здорова?
Казалось, приступ никогда не кончится. Я кашляла, пока не полились слезы, и тогда я осталась безмолвной.
— Ты выглядишь несчастной, — сказала Нахид, когда я стала утирать глаза.
— Знала бы ты насколько, — отвечала я.
Пришлось заставить себя молчать, потому что несколько раз я уже поторопилась. Могут ли быть сотни богатых конеторговцев? Или хотя бы несколько дюжин? А сколько из них могут иметь сыновей? Наверняка это другой человек. Родители тебе наверняка сказали больше, — подбодрила ее я.
Нахид помедлила.
— Он потерял первую жену, это уже точно все, что я знаю, — призналась она.
Я ощутила такой холод внутри, что обхватила себя руками, чтобы побороть его.
— А как его зовут? — спросила я отрывисто — горло сдавило.
— Не понимаю, зачем тебе это нужно, — ответила Нахид, — если мне все равно. — Она вздохнула. — Да будь он хоть сам шах Аббас.
— Но кто же он? — настаивала я, чувствуя, что сейчас взорвусь.
Нахид удивила моя настойчивость.
— Я не могу выговорить его имя — мне ненавистен сам его звук, — ответила она. — Но если ты должна его знать — пожалуйста: Ферейдун.
Второй приступ кашля был таким, словно я выкашливала свои внутренности. Конечно, я могла рассказать ей все о ее будущем муже: как выглядят его волосы, когда освобождаются от тюрбана, как он томительно закрывает глаза при звуках кяманчи, как он пахнет, когда возбужден. Теперь я даже знала, как доставить ему наслаждение, но только ей суждено было стать его законной женой на остаток дней. Кипящий поток ревности прокатился по мне. При мысли, что он может предпочесть ее мне, я начала так брызгать слюной, что удивительно, как она не заподозрила неладное.
Нахид очень тронуло мое состояние.
— Моя лучшая подруга, прости, что моя беда так глубоко растревожила тебя. Не позволяй моему невезению замутить твою кровь.
Я быстро соображала, как объясниться.
— Мне просто хочется, чтобы ты была счастливой, — сказала я. — Рассказанное тобой надрывает мне сердце.
Слезы показались в ее глазах, и мои тоже заволокло дымкой. Но если слезы Нахид были смешаны с благодарностью за дружбу, мои таили скрытую вину.
Последний призыв на молитву задрожал в воздухе, возвещая, что мне пора идти. Я оставила Нахид с ее горем и медленно пошла домой со своим. Одна на улице, я наконец могла перестать притворяться, почему горюю. Ничего странного, что Ферейдун пренебрегал мной столько недель; должно быть, он усиленно обсуждал с родителями Нахид брачный контракт и подробности свадьбы.
А как же наша ночь наслаждений? Он позволил мне благодарить его, пока не пропели петухи, принимая все мои дары, словно они его по праву. Моя кровь бурлила, я шла все быстрее и быстрее через квартал Четырех Садов, пока не налетела на сгорбленную пожилую женщину с палкой и должна была извиниться, что потревожила ее.
Я слышала, как в кустах вопила кошка, наверное, в ожидании самца, почти как я. Я никогда не желала ничего, кроме замужества за добрым человеком. Почему я должна оставаться девкой для удовольствия, а Нахид, у которой и так есть все, будет постоянной женой? Почему изо всех жителей Исфахана ее мужем должен стать Ферейдун?
Когда я добралась домой, кухарка услышала мои шаги и позвала меня в кухню.
— Ты что-то поздно, — упрекнула она. — Помоги нам чистить укроп.
— Оставь меня в покое! — огрызнулась я.
Кухарка так удивилась, что уронила нож.
— И ты управляешься с такой ослицей? — спросила она мою матушку.
Я не обратила на нее внимания и пронеслась через внутренний дворик к нашей комнатке. Как мог Ферейдун подписать брачный контракт, ничего мне не сказав? Он не знал, что Нахид моя подруга, но сокрытие такого важного шага показало, сколько я на самом деле значу в его глазах.
Когда на следующий день Ферейдун вызвал меня, я пришла в его дом, но не разрешила Хайеде и Азиз мыть меня, умащать благовониями или расчесывать мне волосы. Теперь, когда мое положение восстановилось, они снова побаивались меня. Они упрашивали и умоляли меня, пока я не накричала на них и они не ушли, перепуганные. Я сидела в маленькой комнате, где мы раньше дурачились, и ждала Ферейдуна, не сменив уличной одежды. Я была так разгневана, что чувствовала, как накаляется вокруг меня воздух; щеки мои пылали.
Когда Ферейдун появился, он заметил мое необычное одеяние, но не сказал ничего. Сбросив тюрбан и туфли, он отослал прислугу. Потом уселся рядом и взял мою руку.
— Послушай, джоонам… — начал он, словно хотел что-то объяснить.
Это было впервые — он сказал «душа моя».
Я не дала ему продолжить.
— Ты меня больше не хочешь, — сказала я.
— С чего это мне тебя не хотеть? Особенно после той ночи.
Он улыбнулся и попробовал развести мои колени. Я крепко сжала их.
— Но ты женишься.
