становилась более суровой, более пустынной.
— Процветание только на побережье, — заговорил Бернардо. — В глубине острова мы живем, как сумеем. Здесь есть посевы, овцы, козы. Иногда выпадает удачный год. Но это ненадежное существование.
— Мы? — удивилась она.
— Мой народ, — просто объяснил он. — Те, кто зависит от меня. Высота вас не беспокоит? — участливо спросил он. — Некоторые люди пугаются серпантина.
— Но не я, — отважно запротестовала она. — На какой мы высоте?
— Около полумили над уровнем моря.
Они поднимались все выше и выше по петляющей горной дороге; все богатства Сицилии лежали под ними. Повсюду виднелись акации и цветущие лимоны, где-то вдали сияло море. Пейзаж становился все более суровым и грандиозным. Они миновали сосновый лес, перед ними открылось плоскогорье с виноградниками, над ним высились крутые скалы с домами фермеров.
— Фермеры давно бросили эти места, — пояснил Бернардо. — Здесь трудно жить зимой.
Они проехали еще несколько миль.
— Смотрите, — сказал он.
Она поднялась на сиденье и задохнулась от удивления и восторга. Впереди виднелось селение будто вырезанное в скале. Место могло бы казаться мрачным и недобрым, если бы не красота скалы, окрашенной в красный цвет. Энджи снова села. Когда они подъехали ближе, она вытаращила глаза от изумления. Ей открылся маленький, очаровательный средневековый город.
— Это Монтедоро, — объявил Бернардо. — Большинству построек здесь семь сотен лет.
Они въехали в город через древние ворота и сразу же начали взбираться вверх по крутой красивой улице, мощенной булыжником. Табличка сообщала, что это «Корсо Гарибальди». С обеих сторон рядами тянулись магазинчики. Во многих из них торговали сладостями и бакалейными товарами. Прохожие и торговцы с любопытством разглядывали машину. Ясно, что все здесь знали Бернардо.
Они ехали очень медленно. На улицах толпились туристы. Из боковой улицы выехала карета. Она заставила их двигаться со скоростью пешехода. В карете, запряженной двумя мулами, которых украшали перья и султаны, сидело пять человек. Но особое внимание Энджи привлекла сама карета.
— Это сицилийская карета, раскрашенная вручную? — спросила она. — Я слышала о них.
— Правильно. Мой друг Бенито и его сын летом зарабатывают на жизнь, давая покататься в своих каретах.
При такой медленной езде у нее хватало времени изучить великолепную ручную работу. По колесам, включая спицы, вился орнамент. А саму карету украшали картины со святыми, рыцарями и драконами. И все это сияло на ярком солнце.
В конце улицы он свернул направо, и они оказались в симпатичном переулке, застроенном серыми каменными домами с балконами, украшенными железной узорной балюстрадой. Затем машина снова свернула, и они въехали в ворота.
— Сейчас мы снова поедем по корсо Гарибальди вверх, к моему дому, — усмехнулся Бернардо.
Вскоре Энджи увидела маленькую площадь с бутиками и кафе — столики под яркими цветными тентами были выставлены на улицу.
Бернардо припарковал машину, вышел и свернул в проход, такой узкий, что она его не заметила. Здесь, в тесноте высоких домов, было почти темно. Когда глаза Энджи привыкли к сумрачному освещению, она увидела узкую дверь в стене.
— Добро пожаловать в мой дом. — Бернардо распахнул дверь в мир магии.
Энджи вошла и с удивлением увидела не темную прихожую, а внутренний дворик под открытым небом с изящными крытыми аркадами по сторонам. В центре находился фонтан. Солнце ловило и наполняло блеском каждую каплю воды.
— Я не ожидала… — выдохнула она.
— Отец купил этот дом для моей матери. В Монтедоро во многих домах есть такие патио. Женщины и дети могут при желании никогда не выходить во внешний мир.
— Он соблюдал традиции, — заметила Энджи.
— Да. И еще это понадобилось потому, что люди часто бывали недобры к моей матери. Ведь родители не были женаты. Так отец защищал мать.
— Как удивительно спрятан этот дворик, — восторгалась Энджи. — Снаружи ни за что не догадаться, что здесь такое чудо.
— Это сделано намеренно. Во внешнем мире суета. Особенно летом, когда город в плену у туристов. Тогда все магазины открыты для них. Из Палермо приезжают знатные семьи и открывают свои летние дома, чтобы спрятаться от жары. Но лето проходит, туристы уезжают, остается только местное население.
— И сколько здесь?
— Человек шестьсот. Зимой Монтедоро похож на призрачный город.
— Как люди живут, когда нет туристов?
— Многие работают на виноградниках. Вы их видели внизу. Ими владеет семья Мартелли, а я управляющий.
В очередной раз она заметила в его речи эту странность. Он так говорил «семья Мартелли», будто сам не принадлежал к ней.
В глубине дома зазвонил телефон. Он извинился и пошел ответить на звонок. Оставшись одна, Энджи разглядывала маленький дворик. В нем чувствовалась суровая элегантность, которая нравилась ей.
Она села у каменного фонтана и стала смотреть на воду. За спиной появился Бернардо. Он не сводил с нее глаз, забыв, наверно, что она может видеть его лицо в воде. У нее перехватило дыхание. Так мог выглядеть мужчина, против воли охваченный удивлением, тревогой, томлением, тоской. Он быстро отступил назад, и лицо исчезло. Когда Энджи повернулась к нему, он не смотрел на нее.
Из кухни появилась крупная женщина лет пятидесяти. Бернардо представил ее как Стеллу, домоправительницу. Стелла поздоровалась с Энджи на отличном английском и сообщила, что вино и закуски ждут их. А она заканчивает готовить настоящую еду. Закуски оказались бобовыми оладьями, горячим сыром, разными травами и печеными помидорами.
— Если это только закуска, то мне не терпится узнать, что же такое настоящая еда, — с веселым изумлением пробормотала Энджи.
— Это будет праздник. — Бернардо налил ей в бокал «марсалу». — Стелла счастлива видеть вас. Она любит демонстрировать свое умение готовить, а я редко привожу сюда гостей.
С бокалом в руке он начал показывать ей дом. Несмотря на красоту, это было суровое место. Немного тяжелой, темной дубовой мебели. На полах, выложенных каменной плиткой, лишь кое-где виднелись лоскутные коврики. Стены голые, каменные или кирпичные. Энджи заметила несколько картин, но это не были ценные работы старых мастеров, как в Резиденции. Одна из них — панорама Монтедоро. Город далеко внизу освещен солнцем и гордо высится над долиной. Потом детские акварели: улицы маленького города и мужчина в темной одежде, какую носит Бернардо.
— Да, подразумевается, что это я. — Он улыбнулся, заметив ее взгляд. — Акварели нарисовали дети местной монастырской школы после того, как я заплатил за них, чтобы у них был выходной день.
Приглядевшись, Энджи заметила слово «Grazie» («спасибо») внизу картины.
— Очаровательно, — проговорила она. — И часто вы их так балуете?
— Они приходят в гости на Рождество, — он пожал плечами. — Иногда совершают путешествие в театр. Школа крошечная. Мне это почти ничего не стоит.
Из кухни появилась Стелла и что-то озабоченно сообщила ему. Он ушел вместе с ней. Энджи продолжала рассматривать дом. Одна дверь осталась полуоткрытой. Она увидела в щель только фрагмент кровати. Поколебавшись мгновение, толкнула дверь, чуть увеличив щель.
Большая кровать занимала почти всю комнату. Голые каменные стены, пол выложен красной плиткой. У кровати коврик. Один плетеный стул и сосновый стол, на котором Бернардо держал некоторые свои вещи. Так могла бы выглядеть келья монаха, если бы не старомодный портрет женщины над кроватью.
