такое.
«Сейчас он свернет… Вот сейчас…»
Но никуда они не свернули. Света оказалась права дважды. И в отношении своей догадки и в отношении нормальности Гладышева. Темно-вишневый «Ниссан Максима», обгоняя попутные иномарки, домчал их до аэропорта Пулково-2.
— Выходим, — загнав машину на платную стоянку, объявил Николай.
— Никуда я не выйду, пока ты не объяснишь, что происходит! — твердо сказала она.
— Ну хорошо! — сразу сдался он. — Мы летим в Копенгаген. Устраивает?
— Прямо сейчас?!
— Прямо сейчас!
— Ты в своем уме? Мы так не договаривались. У меня же ничего с собой нет! У меня там… — Она чуть было не произнесла имя Балашова. — У меня работа, в конце концов! Нет, я так не могу. Вези назад.
— Жаль, — покорно вздохнул Гладышев. — Две взятки должностным лицам — утрясти формальности. Чартерный рейс — удалось примазаться. Номер в четырехзвездочном отеле уже оплачен. Праздник «День велосипедиста» завтра начнется…
— Надо было предупредить, — уже более миролюбивым тоном проговорила она. — Я бы хоть собралась, настроилась…
— А сюрприз?! Я же все приготовил. Собрался за двоих. Вещи… белье в багажнике. Решайся! К ужину будем в Копенгагене.
«Белье?! Он сказал «белье»? — Случайно не то самое, которое украли у подруги блондинки в голубом?.. Интересно посмотреть, что он там выбрал. Небось, сплошные кружева…»
Светлана задумалась — кольцо на пальце закрутилось туда-сюда. Для сюрпризов такого рода Гладышев выбрал очень удачный момент. Дома ее ждал разъяренный Балашов. Чтобы только не объясняться с ним, она готова лететь хоть на Марс. А через три дня Артем будет как шелковый. А не будет… Что об этом сейчас думать.
— Выходим! — почувствовав легкое головокружение, словно сиганула с огромной высоты, сказала Света.
Чартерным рейсом, к которому удалось примазаться Гладышеву, летела труппа одного из питерских театров в полном составе — на гастроли. Для журналиста этот полет должен был стать настоящей пыткой. Видеть перед собой столько звезд, иметь возможность взять интервью или просто завязать разговор и выжать из этого репортаж, но не сделать ни того ни другого ради какой-то конспирации… Однако никаких терзаний на профессиональной почве Светлана не испытала. Какое там интервью, какие разговоры, когда в душе происходит Бог весть что!
Сейчас вот, в это самое время, она должна была выяснять отношения с Балашовым — и вдруг все переменилось. Будто и не с ней происходит. И не она сидит в удобном кресле и смотрит в иллюминатор на сине-черное небо и такое гладкое сверху Балтийское море. Странно и хорошо.
Без маленькой нервотрепки все же не обошлось. Света совсем упустила из виду, что кое с кем из артистов она в свое время сталкивалась — работа. Один из народных узнал ее, остановился в проходе, по которому дефилировал, и снизошел до общения. Причем говорил народный через голову Николая, так что тот слышал каждое слово.
— Что-то я не понял, — удивился Гладышев, когда артист наговорился досыта. — Ты про него что-то писала?
— Случайно получилось, — стала выкручиваться Света. — Все были на подхвате… Вот меня и заставили.
— А как понять его слова: мне симпатично ваше творчество? — не отставал Николай.
— Ой! Да написала я пару стишков. Показала ему. Имела наглость.
— Ты пишешь стихи? — удивился Гладышев. — Что же ты раньше молчала. Мне, как бывшему бумагомараке, это даже очень интересно. Прочитай.
Светлана хотела отказаться, но тут вспомнила про Александра Блока — не того — этого.
— Хорошо, — сказала она. — Но учти, ты сам напросился, — и начала, заунывным голосом под монотонный гул моторов: — Спускаясь с небес, источающих вечность, в объятия влажных надежд…
Как ни странно, она запомнила этот блоковский бред наизусть. Или, может быть, она была не права и это не совсем бред?
Поразила реакция Гладышева. К концу стихотворения он… заснул! Светлана впервые видела его спящим. Отстранившись, она исподтишка разглядывала его, и спящий психолог не вызвал у нее никаких отрицательных эмоций: не храпит, не чмокает, ртом мух не ловит, и такая трогательная, мальчишеская полуулыбка на губах:
Больше никаких нервотрепок не было. Ни маленьких, ни больших. Посадка — мягкая, паспортный контроль — не строгий, дорога до гостиницы — не утомительная.
Оплаченный заранее номер в четырехзвездочном отеле оказался двухкомнатным: гостиная и спальня. Все под старину. Резные ножки кресел, шелковая полосатая обивка стен, зеркала в позолоченных рамах, малиновые чашечки светильников, наборный паркет, ковры… И на двоих — одна, но огромная кровать с балдахином.
— Спокойно! — поймав ее взгляд, сказал Николай. — Я лягу здесь. — И он показал на диван, над которым висела умело написанная картина на сюжет «купальщицы».
Распаковалась Светлана все с тем же неведомым ей доселе чувством. Что-то вроде терпкой смеси ожидания чуда и подвоха одновременно. Из огромной сумки, которую Гладышев определил под ее вещи, она извлекла вечернее платье (синее с платиновой нитью), юбку беж, пригодную на все случаи жизни, пару блузок, пару шорт, пару маечек, несколько упаковок колготок разных цветов, туфли к вечернему платью, косметику, духи, маникюрный набор, пару пузырьков лака для ногтей, расческу, зубную щетку, еще кое-что по мелочам и… белье. Оно-таки было с кружевами, черное. Но в своей предусмотрительности психолог пошел еще дальше: на дне сумки Света обнаружила упаковку гигиенических прокладок.
«Ну, это уж слишком! — почувствовав румянец не щеках, подумала она. — И все — от чистого сердца? Без задних мыслей? Не верю!»
Переодевшись, они спустились в ресторан, уютный, тоже под старину — позолота, картины, канделябры, узкие витражи окон. Внимательно изучив меню и карту вин, украшенных изображением Русалочки, Светлана оставила право выбора блюд за психологом. Пусть попробует угадать, что она предпочитает в еде. Ведь с бельем-то угадал. Она действительно любила черное и кружева.
На довольно слабом английском Николай сделал заказ. И выбрал совсем не то, что заказала бы она — жареную телятину с гарниром «ройяль» (это на ночь-то), салат из рыбы и раков (овощной надо было, овощной), паштет из гусиной печени (чтоб всю ночь печенью и промаяться), пудинг из яблок (ну это еще куда ни шло), гренки с мозгами (прощайте 90x60x90, здравствуйте 180x120x180), шампанское (можно было что-нибудь и покрепче, не за рулем)… И такое стопроцентное непопадание придало ей уверенности. Не такой уж крутой психолог этот Гладышев.
— За Копенгаген! — поднял первый тост Николай. — Пусть эти три дня станут самыми яркими, самыми наполненными, самыми пронзительными…
— И в какой из трех дней вы надеетесь залезть ко мне в кровать? — сделав глоток шампанского, спросила Света, неожиданно опять переходя на «вы».
Светлана собралась было задать следующий вопрос, но Николай опередил ее.
— Ты хочешь спросить, зачем тогда все это? Было бы странно, если бы не спросила… Есть у меня завиральное объяснение. И ты бы в него поверила — не сомневайся. Но… не хочу врать. Потому что… Потому что кое-что произошло. Но обо всем этом я пока умолчу. Даже не пытай.
— Опять это твое «пока»! Опять напустил туману! Не слишком ли много тайн на одного? Таинственный
