не упоминается. Ты где ее нашел, чертяга?
— Представляешь, — просветлел Оглоблин, — где-то по весне иду по улице, в центре, — вечерело уже, — сто раз там ходил, как раньше не замечал? И вдруг окно на той стороне — кто-то включил свет. Я уже прошел мимо, но краем глаза за что-то успел зацепиться — вернулся. Полки с кастрюлями, черный потолок, гадкая зеленая стена, а на ней вот она — грязная, закопченная… Нарвался я на коммуналку с такими ушлыми ребятами… Они картину-то сами продать хотели, как только я сказал, что к чему. Но везде им давали меньше, чем предложил я, — копия неизвестного… В конце концов договорились…
— Хочешь ее продать? Мы бы купили. И деньги — вперед.
— Нет… Пусть повисит пока у меня.
— Могу дать официальное заключение… Наша фирма привлекается Управлением по сохранению культурных ценностей… Мой тебе совет: продай картину нам. За границу ты ее все равно не вывезешь.
— За границу? — отозвался Данила. — И в голове не держал. И заключения мне никакого не надо. Достаточно того, что я о ней все знаю. Мы знаем. А если надумаю продавать, вот тогда…
Оглоблин стал аккуратно упаковывать картину.
— А ты, выходит, действительно не зря здесь свой хлеб ешь, — похвалил он Кузьмина. — Сколько имеешь, если не секрет?
— Когда как, — уклончиво ответил Сергей. — Денег всегда мало… Я ведь коллекцию собираю — будущих классиков. С Нарышкиным уже угадал. На него в Европе спрос.
— Да-а-а, — протянул Данила. — Нарышкин — звучит. Имя облагораживает… А на моих картинах подпись: Оглоблин. Может, взять псевдоним? Галицин там или Оболенский?.. Впрочем, вот уже полгода, как это не актуально.
Сергей хотел спросить, что произошло в жизни Оглоблина полгода назад, но задал совсем другой вопрос:
— Тебя подбросить?
— Лишнее. И у тебя свидание ведь.
— Лера всегда опаздывает. Думаю, и на собственную свадьбу она тоже опоздает.
— А знаешь, — сказал Даниил и бросил на Сергея пронзительный взгляд, — ты не поверишь… но свадьбы не будет. Ты не женишься на ней. Я это понял сейчас и со всей отчетливостью.
— Как это не женюсь? — оторопел Кузьмин. — Для этого как минимум небо должно упасть на землю.
— Значит, упадет. Не вижу я тебя под венцом ни через месяц, ни через два. Уж можешь мне поверить, старому мистику.
Спорить с Оглоблиным Сергей не стал. Но слова его смутили. Данила упомянул о мистике не для красного словца. Мистика была основной темой его творчества. И картины его не покупали не потому, что они были подписаны непрезентабельной фамилией, а потому, что при взгляде на них становилось как-то не по себе — жутко. Кузьмин в свое время хотел включить в свою коллекцию пару картин однокурсника, но не решился.
Проводив Оглоблина до выхода, Сергей вернулся в свой кабинет, достал из итальянского дубового комода зонтик и через торговый зал, кивнув на прощанье охраннику, вышел на улицу.
Дождь все еще моросил, нудный, противный. Раскрывать зонт Кузьмин не стал. Старенькая «ауди», принадлежащая боссу, на которой Сергей ездил по доверенности, стояла неподалеку.
Кузьмин сел в машину, но с места сразу не тронулся.
«Свадьбы не будет… — повторил он еще раз слова Оглоблина. — Что за дичь… Вот теперь сделаю все, чтобы свадьба состоялась! Назло Даниле, как это ни глупо…»
Сергей повернул ключ зажигания, включил поворотник и поехал по направлению к центру.
«Свадьбы не будет… Свадьбы не будет…»
Кузьмину вдруг вспомнился день, когда он познакомился с Валерией. Был конец августа и погода, похожая на сегодняшнюю, но без дождя. Работы в тот день не было вообще. Бывают такие дни. Сергей сидел на раскладном стуле, развлекался тем, что рисовал по памяти портрет Вероники. Он часто рисовал ее. Но еще ни разу ему не удавалось схватить то «необщее» выражение лица, которое так его поразило. И вот в тот день впервые что-то получилось. Кузьмин бросил карандаш, поняв, что вот так — неоконченный, непрописанный рисунок — нервные, импульсивные линии — это и есть Вероника, хоть и совсем не похожая на себя. Он смотрел на нее и не мог поверить в удачу.
— Какое красивое лицо, — оторвал его от созерцания своей работы чей-то голос. Ему пришлось посмотреть вверх, словно ребенку на взрослого. Он увидел девушку в светлом брючном костюме, с сумочкой через плечо. Лицо красивое, но без изюминки. Такие очень легко ложатся на бумагу. Правда, была в девушке одна особенка — улыбка. Она улыбалась ему так, будто они были уже давно знакомы. Да что там знакомы. Как будто она половину жизни потратила на его воспитание, вложила себя всю в него и вот теперь с удовлетворением осознавала, что ее героические усилия потрачены не зря.
Через минуту Валерия уже сидела напротив Сергея, а он старательно, закусив нижнюю губу, переносил ее улыбку (именно улыбку) на бумагу. Лера, все так же странно улыбаясь, бросила пару взглядов на рваные кроссовки Кузьмина и вдруг неожиданно предложила пойти куда-нибудь посидеть, отдохнуть. Удивляясь на самого себя, Сергей принял предложение незнакомки, не смог отказаться. Более того, он даже был рад отлынить от работы да еще под таким благовидным предлогом, как знакомство с хорошенькой девушкой.
А через неделю Сергей с готовностью принял другое предложение Валерии: завязать с живописью на неопределенное время и пойти поработать экспертом в антикварную фирму ее отца.
— Не век же тебе ходить в драных кроссовках, — был не самый сильный ее аргумент.
Уже тогда Кузьмин понял, что он не в силах возражать этой девушке с железным характером. И когда по весне она предложила ему пожениться, он воспринял это как неизбежность, ниспосланную свыше.
«Не век же мне ходить в холостяках», — был не самый убедительный его довод…
Воспоминаниям за рулем Сергей предавался недолго.
В начале улицы Римского-Корсакова он свернул в один из дворов, где и оставил машину. Дождь все так же накрапывал. Кузьмин раскрыл зонт, пересек Садовую и вошел в полуоткрытые ворота Юсуповского сада. Именно здесь Лера любила назначать Сергею свидания. Какими-то боковыми ветвями ее предки роднились с князьями Юсуповыми, поэтому и сад, и дворец Валерия Ярцева в шутку (а на самом деле на полном серьезе) считала своими.
В саду, обычно людном, было пустынно — дождь. Мужик в спортивном костюме с собакой на поводке, влюбленная парочка под зонтом на скамейке у входа — вот и все.
Сергей прошел в глубь сада, свернул на боковую аллею. Здесь была скамейка, на которой он и должен был ждать свою невесту. Еще издали Кузьмин заметил, что скамейка их занята. На ней сидел какой-то мужчина с букетом цветов на коленях, что-то читал.
«Тоже на свидание примчался… Раз с цветами…»
Сам Сергей цветов Лере не покупал. Она их не любила. «Мертвечина», — говорила Валерия о сорванных цветах. И в этом она сходилась с Кузьминым на все сто.
Когда до скамейки оставалось метров тридцать, мужчина резко поднялся и направился в сторону дворца, где был еще один выход — на Фонтанку. Цветы и, как оказалось, иллюстрированный журнал остались лежать на скамейке. То, что это журнал, Кузьмин понял, только подойдя ближе.
«Чудак! Не дождался… Осерчал…»
Сергей сел на то место, с которого только что поднялся мужчина (оно было посуше), и, оглянувшись по сторонам, взял журнал в руки. Скользнув рассеянным взглядом по глянцевой обложке, на которой была фотография какой-то девушки, Кузьмин открыл журнал на середине и сразу попал на статью под провокационным заголовком «Как стать несчастным без посторонней помощи». Сергей хотел уже взяться за эту статью, но тут до него вдруг дошло, что девушка на обложке ему откуда-то знакома.
Уже зная, чья фотография помещена на обложку, но еще не веря в это, Сергей захлопнул журнал и впился в такие знакомые черты лица. Да, сомнений никаких быть не могло! Как ни странно все это было (только что говорил о ней, думал), с обложки, улыбаясь и сверкая глазами, на Кузьмина смотрела… Вероника.
