Италии Стилихон прямо заявил божественному Гонорию. Император, уже готовившийся покарать медиоланцев, не проявивших твердости в борьбе с готским нашествием, вынужден был сменить гнев на милость и простить горожанам значительную часть податей, которую они все равно бы не смогли уплатить.
Комит Перразий ждал гостей от готов, а потому не удивился, уже через три дня по возвращении в Медиолан застав в атриуме своего дома сотника Коташа. Каким образом сотник проник в тщательно охраняемый город, Перразий спрашивать не стал. Сейчас его волновали совсем другие вопросы. И, надо сказать, сотник Коташ полностью оправдал его ожидания.
— Патрикий Сар хочет встретиться с тобой, высокородный Перразий, — сказал Коташ, присаживаясь к столу.
— Речь пойдет о женщинах и детях?
— Да, — не стал скрывать сотник.
— А что, других рексов не волнует судьба их близких?
— Кого ты имеешь в виду? — нахмурился Коташ.
— Рекса Валию, — пожал плечами Перразий, — его жена и две дочери тоже находятся в наших руках.
— Если с нашими женщинами и детьми что-то случится, Перразий, то я не дам за твою жизнь медяка. Как и за жизнь императора Гонория. Готы умеют мстить.
— Не сомневаюсь, — ласково улыбнулся сотнику Перразий. — Но у войны жестокие законы. Никто не собирается убивать женщин и детей. Их продадут в рабство. За исключением разве что жен вождей. Последних отправят в Ровену. Отныне столица империи будет находиться именно там. Вы готовы штурмовать Ровену, готы?
— Ты, кажется, хочешь выставить нам условия, комит?
— Условия вам выставляю не я, а префект претория Стилихон, — возразил Перразий. — Готы должны покинуть Италию и поселиться в Далмации и Панонии на правах федератов. Стилихон предлагает рексу Валии должность дукса Иллирика, а рядовым готам — хорошую оплату за верную службу империи.
— Это все, комит Перразий? — с угрозой в голосе спросил Коташ.
— Все, — твердо сказал комит агентов. — Поверь мне, сотник, это будет лучший выход из создавшегося положения для Валии Балта.
Рекс Валия выслушал сотника Коташа, вернувшегося из Медиолана, с каменным выражением красивого лица. Предложения римлян нельзя было назвать унизительными для готов. Скорее всего, сиятельный Стилихон, вновь взявший бразды правления в свои руки, хотел обрести в лице Валии верного союзника в борьбе как с внутренними, так и с внешними врагами. На это и указал вождям, собравшимся в шатре Балта, патрикий Сар.
— Стилихон никогда не был нашим врагом, Валия, более того, когда-то мы были друзьями. И если он вернет нам жен и детей, то я готов принять его предложение.
Слова Сара вызвали глухой ропот среди готских вождей, разъяренных поражением. Причем поражением обидным, когда до полной и окончательной победы было рукой подать. Виновником беды, приключившейся с готами, многие считали рекса Валию, прозевавшего стремительное продвижение аланской конницы рекса Савла. Сам Савл, по слухам, был убит во время ночной атаки, но это никак не снимало вины с Балта, вообразившего, что у римлян нет кавалерии. Впрочем, ее и не было. Каким образом Стилихону удалось договориться с Савлом, так и осталось для готов тайной.
— Я предлагаю послать гонцов к князю Верену, — с вызовом глянул на Сара рекс Аталав. — Объединив усилия, мы двинемся на Рим и сумеем прибрать к рукам этот богатый город.
— А как же наши жены и дети? — спросил молодой рекс Водомар.
— С Гусирексом нам следовало договариваться еще до начала похода, — возразил древингу патрикий Сар, — но именно ты, Аталав, выступил против этого, не желая делиться с русколанами богатой добычей.
Отношения между русколанами и готами всегда оставляли желать лучшего. Многие готские вожди полагали, что легче договориться с каганом Ругилой, чем с князем Вереном. Гусирекс по всей Венедии славился вероломством. И за свою поддержку он заломил бы такую цену, что не хватило бы богатств города Рима, чтобы с ним расплатиться.
— Князь Верен едва ли не единственный венедский вождь, который не признал Ругилу каганом и отказался от союза с гуннами, — напомнил рексам Аталав.
Глава 5 Гусирекс
Божественный Гонорий сдержал слово, данное самому себе, и перебрался из шумного Медиолана в тихую Ровену, оставив бывшую столицу на попечение сиятельного Стилихона, власть которого после победы над готами уже не осмеливался оспаривать никто. Разве что римский сенат время от времени докучал префекту своими запросами. В частности, сенаторов очень интересовал вопрос, как и почему враг Римской империи рекс Валия был назначен дуксом Иллирика и почему он теперь вершит дела в Далмации, Панонии и Македонии вопреки воле соправителя божественного Гонория, императора Аркадия. Масло в огонь подлил квестор Саллюстий, наведавшийся сначала в Ровену, а потом в Рим. В Константинополе были озабочены ситуацией, создавшейся по воле Стилихона, и всерьез полагали, что префект Италии готовится к войне с божественным Аркадием. Божественный Гонорий был страшно удивлен претензиями старшего брата и заверил Саллюстия, что никакой войны не будет, а что касается самоуправства Стилихона, то он очень скоро положит ему конец. Высокородный Саллюстий, повидавший на своем веку немало императоров, Гонорию не поверил и, между прочим, правильно сделал. Ибо младший брат божественного Аркадия забыл о существовании квестора почти сразу, как только за ним закрылась дверь. Гонорий в последнее время был занят разведением кур, и эта новая забава отнимала у него уйму сил и времени. Пришлось Саллюстию отправляться в Рим и задействовать свои старые связи, дабы окончательно прояснить запутанную обстановку. Сенатор Пордака, которому недавно исполнилось семьдесят пять лет, за минувшее со дня их разлуки время практически не изменился. Разве что обрел прежде не присущую ему величавость. Видимо, несколько лет, проведенных им в стенах сената, не пропали даром. И если в прежние времена он сыпал римской скороговоркой, порой проглатывая не только буквы, но и целые слова, то ныне он не говорил, а скорее изрекал, повергая слушателей почти в священный трепет. Впрочем, бывшего своего начальника сенатор Пордака принял с распростертыми объятиями и накрыл такой стол, которому мог позавидовать сам император. Впрочем, бывший комит финансов был, пожалуй, богаче божественного Гонория и не находил нужным это скрывать.
— Префект Стилихон — человек скрытный, — сочувственно вздохнул Пордака в ответ на жалобы старого знакомого. — Никто не знает, что у него на уме. Однако он не всесилен, светлейший Саллюстий. В этом ты можешь быть абсолютно уверен.
— Но божественный Гонорий… — начал было гость.
— А при чем здесь Гонорий? — удивился Пордака. — Император сидит в своей Ровене, разводит кур и вполне доволен жизнью. Зато всевластием префекта претория недовольны очень влиятельные люди.
Пордака поднял палец к потолку и пристально глянул в глаза собеседника. Саллюстий уже решил, что он сейчас назовет свое имя и тем самым сведет разговор к пустопорожней болтовне двух траченных молью старцев, но ошибся. Пордака, несмотря на возраст, еще не впал в маразм и не потерял способности разбираться в интригах, плетущихся по всей Римской империи.
— Прежде всего, это магистр пехоты Иовий и комит Себастиан. Оба здорово упали в глазах Гонория, когда пропустили готов едва ли не в императорскую спальню. Но это вовсе не означает, что они смирились со своим положением.
— Может, и не смирились, — огорченно вздохнул квестор, — но нам-то от этого какая радость. Дукс
