реальности, сокрушая всё на своём пути. Он станет избранным, тем, который выведет людей из невежества собственного бытия. Он должен одержать победу над реальностью. Кто, если не он, создаст новый мир? Он верит в себя, а это главное.
Он особенный, он полон сил. Гораций посчитал, что этого достаточно для того, чтобы побороть действительность. Слепая вера вела его…
Гораций убедил себя в том, что сможет встать. Он вспомнил, как поначалу его глаза, которые казались совершенно ослепшими, приноровились видеть даже во тьме. Ему припомнилось, как смог он разработать собственную шею и, повернув голову, разглядеть собственное окружение. Это означало, что его тело не так уж беспомощно, как ему показалось сначала. При желании, при очень большом желании, мышцы можно было заставить двигаться. Гораций решил разработать их. Он стал тренировать свою руку, посылая ей умственные сигналы подняться. Однако его тело на посылаемые ему сигналы отзывалось с большим трудом. Сколько бы Гораций не приказывал своим ногам пошевелиться, сколько бы ни пытался поднять своё тело, оно оставалось глухим к приказам собственного мозга. Гораций ощущал себя парализованным. Он не чувствовал никакого отклика от собственных мышц. Единственное, что прекрасно слушалось его в собственном организме, так это пальцы рук. Эти цепкие отростки, казалось, вобрали в себя энергию всего тела и работали одни за всех. Но этого было мало! Ничтожно мало! Гораций понимал, что ни пальцы, ни какая-либо другая отдельно взятая часть его тела, не могли собой заменить весь организм в целом. Горацию нужно было всесторонне развитое тело, тело, в котором каждый орган чётко выполняет свои функции, тело, которое управляется собственным мозгом, а не живет реакциями на искусственно-вводимых в него веществ. Горацию нужно было ЕГО тело, а его у него не было.
Но Гораций не сдавался. Он до боли вытягивал вперед собственные руки и ожесточенно молотил пальцами в воздухе. Он делал всё возможное, чтобы подняться. Через какое-то время он добился того, что стальная игла, пронзив его тело, ввела в него очередную дозу лекарства. Впрыснутый иглой раствор, разлившись по телу, окончательно сковал все движения Горация. Его парализовало.
Горацию казалось, что сумей он встать, он бы смог многое сделать для себя, для других, для всего человечества. Однако, в том мире реальности, в котором оказался Гораций, движущемуся телу человека делать было абсолютно нечего. Гораций не знал о том, что сумей он каким-либо чудом подняться с места, он тут же был бы уничтожен, как неожиданно возникшая ошибка. Самостоятельно перемещаться телам людей за пределами Пространства не дозволялось, да и незачем было им это делать. Даже поднявшись и пройдя все сорок восемь рядов мирно покоящихся на его этаже собратьев, Гораций неизбежно или свалился бы в коммуникационную шахту, или застрял бы в узком вентиляционном люке, или, попытавшись разбить непробиваемое стекло, до смерти бы изувечился, а скорее всего, он бы просто умер от боли и голода, вырвав из своего живота питающий его тело шланг. Тот мир, в котором оказался Гораций, не был предназначен для передвижения по нему людей. Он был создан для того, чтобы в покое и комфорте хранить их тела.
Однако, не осознавая того, где именно он оказался, ведомый только лишь собственными нелепыми желаниями и потребностью любой ценой отделаться от собственной скуки, Гораций упорно пытался встать.
После восьмого прихода желтоглазого робота, в очередной раз плюхнувшего его на живот, Гораций сдался. Его тело было ему неподвластно. Ослабевшее за много лет бездействия, накачанное всевозможными искусственными веществами, оно не отзывалось на сигналы собственного мозга и было неподвижно. Горацию стало понятно, что жизнь его возможна только в Пространстве. В реальности его разум не влиял ни на что.
Погрузившись в состояние безразличия, Гораций стал дожидаться окончания ещё одного ужасного дня.
Пятый день после окончания боя
Горацию показалось, что сегодня он проснулся раньше обычного, и он не ошибся. Стандартной дозы снотворного, вводимой в его тело каждый день, на этот раз не хватило. Это означало, что мозг Горация несмотря на кажущуюся вялость, напротив, пребывал в состоянии повышенного возбуждения.
Когда Гораций открыл глаза, он ясно увидел своё отражение. Тьма, царившая последние два дня, отступила. На смену ей пришел пока ещё несмелый, ещё не набравший силу свет. По зеркальному потолку поползли солнечные блики, но Горация ничто уже не радовало. Предстоящий день, несмотря на смену освещения, не нес в себе ничего нового. Гораций снова должен был провести его вдали от любимого Пространства, а значит в скуке, в грусти, в осознании собственной безнадежности.
Пространство… Гораций бы отдал всё, чтобы оказаться сейчас внутри него. Этот мир, который раньше казался ему обыденным, теперь представлялся настоящим раем. Жизнь вне его не имела никакого смысла.
«Зачем?» – задавал себе вопрос Гораций.
Зачем он пошел в Великий бой? Как позволил себя втянуть в эту безумную авантюру? Разве мало ему было тех безопасных игр, которыми пестрило Пространство? Для чего он обрек себя на все нынешние мучения? Больше всего Гораций хотел бы сейчас сделать откат, вернуть всё обратно, однако заветной кнопки «Отмена», стирающей предыдущие действия, в реальности не было.
Гораций с досадой смотрел на безгласного себя. С отключением от сети, жизнь потеряла для него всякий смысл. Одно осознание того, что этот день придется снова провести вне Пространства, вдали от друзей, от привычных занятий, от жены, сводило Горация с ума. Как бы он хотел, чтобы разум его выключился, уснул, угас. Он мечтал не видеть, не знать, не ведать всего того, что с ним происходило. Всё это было дурным, кошмарным сном. Горацию не верилось, что всё это происходит именно с ним.
Что была его жизнь? Оказывается, с ним можно было делать всё, что угодно. Сам Гораций в действительности не был себе хозяином.
Горацию отчаянно захотелось прекратить всё это. Если бы он мог, он бы с радостью прервал то, что и так уже сложно было назвать жизнью. Глядя на своё отвратительное отражение, обездвиженный, он захотел, чтобы не только перестало существовать его тело, но и угас разум. Должен был быть какой-то способ покончить со всем этим. Не вынося безысходности ситуации, Гораций захотел умереть.
Если он не может сейчас, сию минуту вернуться в Пространство, то лучше уж умереть навсегда, насовсем. Жизнь в реальности была не жизнью. Смерть должна была принести избавление от страданий. Эта мысль всё больше овладевала Горацием. Через несколько минут он уже не сомневался в правильности принятого им решения и считал его в сложившейся ситуации самым верным. Он хотел умереть и, как и все граждане Пространства, имел на это право. Но как это сделать? Куда отправить заявку? Кому сказать об этом? Не тому ли безмолвному желтоглазому роботу, который время от времени навещает его? Нет, этот стальной монстр был глух, нем и безучастен. С видом полной отрешенности, он из часа в час монотонно выполнял свою работу.
Гораций понял, что действовать надо самому. Уйти из жизни, должно было быть не сложно, наверняка легче, чем жить. Вспомнив моменты, когда к нему прилетали стоящие на страже его здоровья «иглы- шмели», Гораций решил, что смерть должна стоять где-то на границе с болью. Боль была тем невыносимым, неведомым раньше Горацию ощущением, рядом с которым смерть представлялась уже не чем-то ужасным, а напротив, была спасением, прекращающим все страдания. Роботы не стали бы беспокоиться понапрасну, пронзая тело Горация своими уколами, глуша боль, если бы действия Горация не вели к нарушению жизнедеятельности его организма. Гораций понял, что должен причинить себе боль и тогда всё закончиться. Он напрягся, до боли сжал кулаки, резко дернул вбок голову и попытался поднять вверх руки. Это были те немногие действия, которые мог позволить себе Гораций. В глазах потемнело, судороги одна за другой прокатились по встревоженным органам, но уже через пару секунд прилетевшая стальная игла заглушила боль. Гораций продолжал сжимать кулаки, надеясь тем самым заставить угаснуть свой разум, но он не чувствовал больше ни боли, ни намеков на приближающуюся смерть. Всё было тихо и спокойно. Пролежав так почти полчаса, Гораций решил предпринять что-нибудь более решительное. Во всём теле послушными ему оставались только пальцы рук и голова. Гораций открыл рот. Почему-то ему показалось, что этим странным действием он приблизит смерть, однако забавно лёжа с открытым ртом он даже не вызвал интереса стальных игл. Гораций закрыл глаза. На мгновение ему померещилось, что смерть уже близко, однако его тело работало исправно, бережно храня его разум.
Горация охватило настоящее отчаянье. Он не мог нормально жить, не мог умереть. Ощущение полной
