прислушиваясь; и вновь раздался этот ужасный крик. Это был Уильям, в этом не было ни грамма сомнения. Что он выкинул на этот раз?
Эстер сорвалась с места и стремительно побежала по дорожке в обход дома, так что пыль поднялась столбом. Затем Эстер остановилась, прислушиваясь опять. Опять раздался пронзительный крик, он исходил откуда-то поблизости. Неужели Уильям упал с дерева? Пока она бежала по аллее к деревьям, в ее голове возникло видение: Уильям, лежащий на земле с переломанными костями…
— Уильям! — в ужасе закричала она. — Где ты?
Неожиданно раздался выстрел пистолета, вспугнувший птицу на ветвях деревьев. Эстер опять вскрикнула и бросилась на поляну позади деревьев, где увидела страшную картину. Джеймс, держа в руках еще дымящийся пистолет, убил лошадь, которая сломала ногу, избавив ее от мучений. Виновный в случившемся наездник, все еще держа хлыст в руке, лежал на животе в траве рядом с калиткой, которая, очевидно, и послужила причиной падения.
— О, Уильям! — она вздрогнула, понимая, почему кричал сын: этот крик души был протестом против убийства животного. Несколько секунд она не могла шевельнуться, понимая, какой трагедией это было для мальчика, так любившего лошадей.
Ей не надо было смотреть на его лицо, чтобы понять, что он рыдал. В следующую минуту Джеймс в ярости подбежал к Уильяму, выхватил хлыст из его руки и начал жестоко бить мальчика.
— Нет, — выкрикнула Эстер. — Не смей, Джеймс! Пожалуйста! Это был просто несчастный случай! Может быть, мой сын ранен!
Он не слышал ее и обратил внимание на ее слова только, когда она подошла совсем близко. Затем он отшвырнул Уильяма и еще раз замахнулся на него.
— С глаз моих долой! И чтобы я никогда больше не видел тебя рядом с моей конюшней!
Уильям не смел посмотреть на свою мать. Его лицо выражало глубокую скорбь:
— Простите меня, сэр.
— Иди домой, Уильям, — сказала Эстер. — Я с тобой поговорю позже.
Как только мальчик ушел, Эстер в ярости повернулась к Джеймсу.
— Ты не имел права бить его. Ты знаешь, как много для него значат лошади! Ты бы никогда не сделал того же с конюхом.
Джеймс, тяжело дыша, приблизился к ней.
— Я бы обязательно это сделал с кем угодно, если бы он взял лошадь без разрешения, и к тому же не для того, чтобы на ней ездить.
Она была ошеломлена.
— Ты хочешь сказать, что он не спросил разрешения?
— Абсолютно. Эта лошадь была слишком сильной и своенравной для него. Все говорили ему об этом — и я, и конюхи. Но он дождался, пока все отвернулись, и взял лошадь без спроса.
— Конечно, он должен быть наказан, и смерть коня — это больше, чем достаточно. Но все равно, его нельзя было бить.
Джеймс схватил Эстер за плечи и посмотрел в лицо.
— Не зли меня! Я тебя и так еле выдерживаю. Тебе не приходило в голову, почему я должен каждый год на своей шкуре испытывать вспышки гнева Мэри, так как она против приезда сюда?!
— Не говори больше ни слова, — задыхаясь, произнесла она, пытаясь высвободиться.
В отчаянии он все тряс и тряс ее за плечи.
В следующий момент Эстер оказалась прижатой к дубу. Джеймс удерживал ее силой, и его сильные руки блуждали по ее плечам и груди. Она чувствовала его горячее дыхание.
— Я хотел тебя с тех пор, как увидел тебя в саду! Я полюбил тебя! Я не слишком ухаживал за этим садом, несмотря на то, что с ним были связаны воспоминания. Прошлое не вернуть, и моя память хранит самое сокровенное. И что бы ни происходило, я пытался сохранить сад таким, каков он есть, для тебя одной, потому что таким он тебе нравился! В этом было, если угодно, мое поклонение тебе.
— Неужели ты думаешь, что я не поняла? — сорвалось с ее уст. — Но я скорее расценивала это как знак дружбы. Это было единственное, что нас связывало, и я хотела, чтобы это оставалось неизменным. Не разрушай то, что сделало нас обоих счастливыми.
Мольба, звучащая в ее голосе, укротила его гнев. Он отпустил ее и сделал шаг назад.
— Прямо здесь, в кустах, я мог бы овладеть тобой, но, как ты сказала, что-то особенное, что я не хотел бы потерять, связывает нас. В конце концов не существует друзей на всю жизнь.
Джеймс развернулся и ушел в направлении к дому. Эстер осталась стоять около дерева, пытаясь привести себя в порядок. Он с такой силой тряс ее, что шпильки слетели с волос, а на плечах остался след его рук. Пытаясь уложить волосы, насколько это было возможно без зеркала, она печально смотрела вслед Джеймсу. Затем, тяжело вздохнув, повернулась и пошла домой.
Когда снова наступило лето, Эстер была единственным человеком, кого не удивило известие, что Эшдейлы уехали в Грейт Гейнс, и что они начали постройку нового дома в другом графстве. В отличие от того времени, когда Джеймс находился в отъезде перед своей свадьбой, дом и сад пришли в запустение. Садовник Том Коул и его жена, служившая экономкой, были уволены, все одичало и заросло сорняками.
Эстер поняла, что между ней и Джеймсом все было кончено; его надежды не сбылись и вряд ли могли сбыться. Он уехал, оставив ей ключ от дома, который еще долго хранился у нее. Энн часто пользовалась домашней библиотекой Эшдейлов, но ключ всегда находился у ее матери, хотя она и доверяла дочери, как самой себе. Эстер редко входила в дом и встречала Энн у порога. Ей грустно выло видеть красивую мебель, покрытую пыльными чехлами, и ощущать тишину в доме, который всегда славился своим гостеприимством.
Но Эстер приходилось думать не только о судьбе опустевшего дома. Прошлой зимой Джон простудился и проболел долгое время. С тех пор он заметно похудел и ослаб. В конце концов Эстер настояла, чтобы он обратился к доктору. Он не позволил ей поехать с ним. Вернувшись, Джон сообщил, что у него ослабленные легкие, и показал ей пузырек с лекарством, на который она посмотрела с подозрением. Открыв пробку, она понюхала содержимое. Запах был настолько отвратительным, что Эстер не могла даже представить, что бы это могло быть. Тем не менее Джон выпил лекарство стоически. Но никаких изменений в его состоянии не произошло. Тогда Эстер сама взялась за его лечение, с этой целью она ухаживала за садом Эшдейлов, где росли те редкие виды лекарственных трав, которые не приживались в ее собственном саду. Ее неотвязно преследовала мысль, что составить нужную смесь трав, которая вылечила бы Джона, всего лишь вопрос времени.
— С отцом все в порядке, а мои травы не принесут ему вреда, — уверенно говорила она Летисии, приехавшей погостить домой и обеспокоенной болезнью отца.
— Ты уверена, что это не чахотка? — отважилась спросить Летисия, сильно встревоженная явно болезненным видом отца. Она заметила, как лицо матери исказилось от страха, но через мгновение оно снова стало спокойным.
— Что за вздор! — фыркнула Эстер, с упреком покачав головой. — У беременных женщин бывают странные фантазии, и поэтому состояние отца кажется тебе более серьезным, чем оно есть на самом деле. Я всегда знала, что у него слабые легкие.
— Ты знала?
— Да, конечно. Когда у него впервые появился этот кашель, я поняла, что это из-за того, что он некоторое время занимался позолотой. С приходом старости небольшие недомогания усиливаются, и их нужно лечить. Вот и все.
— Но отцу всего лишь пятьдесят. Если бы он был здоров, то был бы в самом расцвете сил.
— Вскоре все так и будет. Боже мой, сколько можно это обсуждать! Забудь о своих пустых тревогах. Давай поговорим о других делах…
Летисию не убедили слова матери, а разговор с Джоссом и Элис показал, что они разделяют ее беспокойство. Перед отъездом она попыталась уговорить отца поехать в город вместе с ней, чтобы сводить его к доктору, которого она могла порекомендовать. Но Джон лишь улыбнулся и решительно покачал головой.
— Я уже ходил к прекрасному доктору и больше не собираюсь этого делать. Я в умелых руках твоей