просил Резниковых присмотреть за ней, как не брат покойного, Антонин Федорович? А затем всякой подозрительности должны же быть разумные пределы. Вспомните, что многочисленная семья Резниковых помещалась в пяти комнатах, что А. Резников спал с младшим братом, а Александра Егоровна с Софьей Даниловной -- этой милой, интеллигентной девушкой, домашней учительницей, с которой так дружна была подсудимая.
Резников кому-то говорил о своем намерении жениться, а отсюда уж и вывод, что она собиралась за него замуж. Но слышал ли кто-нибудь от нее самой хоть слово об этом замужестве с 18-летним мальчиком, с солдатчиной в перспективе? Быть может, Резников, соблазненный примером Максименко, и имел виды на его вдову; быть может, с целью ограждения себя от конкурентов-женихов и говорил о своей свадьбе как о деле решенном, тем более, что женихи уже засуетились: явилась и сваха -- Кривенкова, предлагавшая 'хорошего, богатого жениха'. 'У мужа и ноги не остыли, а мне замуж выходить? Раньше года и слушать об этом не стану!',-- вот что услышала сваха от Александры Егоровны. Итак, в деле есть намек лишь на намерение, Резникова, совпадавшее -- если верить свидетелю Куколевскому -- и с желаниями его матери, но причем же тут подсудимая, которой мысль эта была совершенно чужда?
Разобрав все существенные улики обвинения, не могу умолчать в двух фактах, значение которых, как контрулики, представляется мне поистине громадным.
Первый из них -- приглашение подсудимой двух посторонних, пользующихся в Ростове заслуженным уважением врачей -- Лешкевича и Моргулиса -- присутствовать при вскрытии тела ее мужа. Она не могла не знать, что цель вскрытия -- определение причины смерти, не могла, конечно, не понимать, что если два глаза Крассы еще могут просмотреть преступную причину смерти, то шесть глаз трех врачей обнаружат ее с большей, с утроенной вероятностью. А между тем она сама, по собственному почину, приглашает врачей-ассистентов, как, бы желая увеличить шансы раскрытия ее преступления!
В связи с этим стоит другой факт, настолько тяжеловесный, что его нельзя потрясти никакими усилиями. Я говорю о вторичном вскрытии трупа и о проверочном химическом исследовании, произведенных уже в марте 1889 года, после того как первоначально законченное 31 декабря 1888 г. предварительное следствие возвращено было к дополнению. Инициатива этих следственных действий, вопреки неправильному указанию обвинительного акта, чего не отрицает теперь и прокурор, всецело принадлежала подсудимой, которая умоляла своих родственников ходатайствовать о новом вскрытии. По словам Дубровиных, Леонтьева и Галкина, они старались отговорить ее от этого ходатайства, так как, вполне уверенные в невинности Александры Егоровны они боялись и тех сюрпризов, которые иногда оказываются на вскрытии, и замедления процесса. Подсудимой говорили: 'Ты невинна -- в этом мы не сомневаемся, но разве можно поручиться за остальных окружающих, за самого покойного?' При этом ей указывали, что, по мнению компетентных лиц, химический акт 31 октября -- незаконно составленный, недостоверный, и потому серьезного значения иметь на суде не будет. Но А. Максименко продолжала, без колебаний, настаивать на проверочном исследовании, убежденная в том. что муж ее умер не от отравы, что первый анализ ошибочен. Если же все это так, если почин поверочного анализа принадлежал подсудимой, притом вопреки настойчивым отговорам близких ей людей, то позволительно спросить, сказался ли в этом человек невинный, ищущий спасения от напрасного обвинения, или же, напротив, преступница, сама обогащающая обвинение новыми против себя уликами? Над этим неотразимым фактом в вашей совещательной комнате вы, конечно, призадумаетесь не менее меня.
Защита моя приходит к концу. Я представил вам баланс улик и оправданий и, доказав явный пассив обвинения, установил полный актив подсудимой. Приближается роковой момент постановления вашего приговора; но, убедившись доводами защиты, вы, быть может, все-таки в раздумье встанете перед вопросом: кто же, кто отравил Н. Максименко? Существует старинное классическое правило, что наиболее вероятный преступник тот, кто в преступлении этом более заинтересован. В чьем интересе было преступление, разумея интерес в широком смысле -- материальном или нравственном.
Я старался доказать перед вами отсутствие всякого мотива к этому преступлению у А. Максименко, у которой в прошлой жизни не было повода ни к ненависти, ни к страстному желанию избавиться от мужа, для которой смерть мужа была несчастьем.
Как бы сознавая, в каком страшном противоречии стоят подсудимые с приписываемым им преступлением, насколько невероятен мотив его, прокурор сделал попытку примирить это противоречие, назвав подсудимых 'преступными детьми', продуктом развращенной современности. Попытку прокурора нельзя признать удачной, а употребленный им термин правильным. Действительно, современная позитивная школа уголовного права в Италии, при изучении человеческой преступности и ее факторов, антропологических и социальных, выделила целую категорию 'преступных детей', как разновидность современного 'преступного человека'. Их преступность -- продукт наследственности, воспитания и социальных условий. Дети профессиональных воров и пьяниц, подкидыши, незаконнорожденные, ютящиеся под мостами, в трущобах, и вертепах, они создают собой контингент, обильно комплектующий ряды будущих преступников. Сначала попрошайки, нищие, затем -- мелкие карманные воришки, еще дальше -- постоянные рецидивисты, они, ступень за ступенью, быстро спускаются по лестнице человеческого падения, вытравив в душе последние проблески нравственного чувства, обращаются в нравственных безразличников, способных, в конце концов, на самое чудовищное и вместе нередко бессмысленное злодеяние... Вот что такое 'преступные дети'... Объясняет что-либо этот термин в нашем деле, приложим ли он к подсудимым, выросшим в патриархальной семье! в коротком прошлом которой ни одного пятна, ни одного проступка? Да, это дети, но не преступные -- несчастные, замученные дети!
Но кто же другой мог иметь интерес в смерти Н. Максименко? Бурыкова, Гребенькова? Конечно, нет. Но есть два лица, для которых смерть Н. Максименко могла представлять известный интерес. Одно из этих лиц -- родной брат умершего, Антонин, который знал о приобретении Николаем всего состояния, который так поспешно утвердился в правах наследства к этому стотысячному состоянию и предъявил даже иск к товариществу Дубровиных об отчете и дивиденде. Другое лицо -- Варвара Дубровина -- теща, одна из типичнейших и несноснейших в мире тещ. О неприязненных чувствах ее к зятю шла уже речь. Не по сердцу был теще зять, и постоянное глухое недовольство ее прорывалось иногда бурными сценами; а когда Варвара Матвеевна почувствовала, что она, вдова первой гильдии ростовского купца Дубровина, в этом доме ничто и что новым хозяином стал -- кто же? -- ее вчерашний приказчик, конечно, не примирению ее с зятем это могло способствовать. Мне возразят: да ведь ни Антонина Максименко, ни Варвары Дубровиной 18 октября в доме не было! Да, их действительно там не было. Варвара Матвеевна даже слишком долго отсутствовала, уйдя еще 17 вечером и возвратившись 19 днем, когда зять ее был уже на столе... Но, господа, кроме виновников физических, непосредственно преступление совершающих, закону известны и виновники интеллектуальные -- подговорщики, подстрекатели... - И, если вспомнить отношения лиц, остававшихся в квартире Максименко в ночь на 19 октября, то разве немыслимо предположение, что руки истинного убийцы, которому был интерес в этой смерти, могли быть удлинены другими, преданными руками? Я далек от мысли обвинять кого-либо в убийстве Максименко, но я хотел только высказать, что если следственная и обвинительная власти в поисках за виновными указателем избрали соображение 'интереса', то нельзя не сознаться, что в этом отношении следственный розыск не был исчерпан и следствие ухватилось прямо за готовый шаблон: отравлен муж, значит -- женой.
Но остается еще Резников... Есть, господа, теория, нечто вроде адвокатской заповеди: защищая одного подсудимого, не обвинять, не набрасывать тени на другого. Этой ложносентиментальной теории я не сторонник; я думаю, что истина имеет свои права, что истина -- дороже и, прежде всего, что ее нельзя топтать ногат ми из ложного чувства сожаления. И если бы я видел в этом деле сколько-нибудь серьезные улики против Резникова, я первый бы стал говорить здесь о его виновности. Но сделать это я по совести не могу: таких улик против Резникова я не усматриваю.
Я не ответил на естественно возникающий вопрос: кто же отравил Н. Максименко -- потому что не в силах на него ответить. Но это не должно смущать вас, господа присяжные, как судей. Помните, что на обязанности вашей не лежит вовсе разыскание преступника, это функции других органов государства, задача ваша более узкая? Суд коронный вас спросит: если преступление совершено, то виновны ли в нем преданные суду, заподозренные люди? За рамки этой задачи вы не должны, вы не вправе выступать.
Итак, духовно сосредоточившись на всем виденном и слышанном, спросите ваш ум и вашу совесть: достаточно ли тех мелочных, ничтожных, данных, с которыми выступила обвинительная власть, для осуждения обвиняемых в этом тяжком преступлении?
