голосом исполнял песню штрафников.
“…Но пыльной дороге устало рота штрафная идёт… Лица нахмурены, брови суровые, только вперёд и вперёд, искупленье нас ждёт… Кто там, кто там захныкал, вспомнил жену или мать — ты не один, а нас целая рота, и каждый готов умирать…” Разговорились. Я спросил, за что он попал в штрафную роту. Оказывается, будучи радистом на одном из кораблей Черноморского флота, он находился в увольнении в Новороссийске и к несчастью попался на глаза коменданту города. Что между ними произошло, я не очень понял, но встреча закончилась тем, что молодой краснофлотец застрелил из пистолета офицера» .[49]
Лётчик Георгий Васильевич Олейник, будучи курсантом, стал свидетелем такого случая:
«Гонял нас там пехотный капитан. Один осетин его застрелил. Были учебные стрельбы из пистолета, учили нас стрелять…
Приходит очередь этого осетина: “Курсант Мезлихов получил один боевой патрон…” Команда “Огонь/’— и он в этого капитана стреляет… Под трибунал — и в штрафную роту на фронт под Моздок. Через две недели после трибунала является с медалью “За отвагу”, и опять к нам!».[50]
Если встреченный в эшелоне Олимпиевым собеседник мог и приврать, то сослуживец курсанта Олейника Мезлихов вернулся в своё училище.
Принципиальную разницу в моральной стойкости и боеспособности «офицерских» штрафных батальонов и полууголовных штрафных рот предельно чётко сформулировал Ефим Гольбрайх:
«Не следует думать, что все штрафники рвались в бой. Вот вам пример. Атака захлёбывается. Оставшиеся в живых залегают среди убитых и раненых. Но нас было намного больше! Где остальные? Вдвоём с командиром роты, капитаном Шучкииым, под немецким огнём, возвращаемся к исходному рубежу. Так и есть! В траншее притаилась, в надежде пересидеть бой группа штрафников. И это когда каждый солдат на счету! С противоположных концов траншеи, держа в каждой руке по пистолету, в левой — привычный ТТ, в правой — трофейный парабеллум, он тяжелее, чуть не разрываясь над траншеей — одна нога на одном бруствере, другая — на противоположном, двигаемся навстречу друг другу и сопровождая свои действия соответствующим текстом, стреляем над головами этих паразитов не целясь, и не заботясь о целости их черепов. Проворно вылезают и бегут в цепь…
В штрафных батальонах — подобного не может быть. Здесь все поставлено на карту. Эти офицеры не лишены званий и в большинстве случаев не имеют судимости. Поранению или отбытию срока они имеют право на прежние должности» .[51]
Действительно, Александру Пыльцыну свой «переменный» офицерский контингент выстрелами в атаку гнать не приходилось. Штрафник штрафнику рознь.
Гольбрайх объясняет эту разницу в поведении так же, как и его «коллега» Пыльцын — в штрафбатах отбывают наказание проштрафившиеся офицеры, надеющиеся в бою заслужить возвращение на свои прежние должности.
Итак, с принципиальной разницей между штрафных ротами и штрафными батальонами тоже всё понятно.
А где бестолковое стадо потенциального «пушечного мяса», легко уничтожаемого немцами? Пыльцын вспоминает о блестящих действиях подлинных профессионалов войны, способных, например, быстро открыть огонь из захваченных орудий. Офицерская часть, что же в этом удивительного. И артиллеристов в ней тоже хватает.
Кстати, штрафбатовцы с успехом осваивали и трофейные боеприпасы. [52] «Всего-то» и надо, что скорректировать таблицы дальности стрельбы и открыть огонь. Для хорошо подготовленного взвода миномётчиков в этом нет ничего невозможного.
Находились специалисты и для трофейной бронетехники. Вот эпизод из боя на Наревском плацдарме: «Вокруг “фердинанда” суетились несколько наших бойцов. И вдруг чудовище это вздрогнуло, взревев двигателями, стало разворачиваться и сделало несколько выстрелов из пушки в сторону немцев. Оказалось, бывшие танкисты всё-таки справились с этой трофейной махиной» .[53]
Офицерская часть, где найдутся специалисты — практики едва ли не всех родов войск — грозная сила. Интересно было бы посчитать — сколько обычных стрелковых батальонов соответствовали штрафбату по боеспособности?
Но и случаи, когда эту грозную силу, что называется, «подставляло» командование, в истории 8-го отдельного штрафбата тоже имели место.
В воспоминаниях Александра Пыльцына есть описание боя, в котором роту из штрафбата послали в атаку по, как выяснилось, не обезвреженному минному полю. Произошло это осенью 1944 года в период, когда батальон был переподчинён — теперь его судьба зависела не от командующего 3-й армии Александра Васильевича Горбатова, а от командующего 65-й армии Павла Ивановича Батова. Кроме того, в батальоне появился новый командир. Именно командарма и нового комбата посчитал Александр Пыльцын виновниками того, что произошло:
«Пришла группа сапёров, чтобы сделать проходы в минном поле перед нашей ротой. Меньше чем через час они вернулись, и их командир сообщил, что перед нами мин вообще нет, они не обнаружили никакого минного поля.
Эта весть в мгновение облетела всех и заметно подбодрила бойцов» .[54]
То, что сапёры солгали, выяснилось уже во время атаки:
«Но когда я бросился к цепи атакующих, то, пробежав метров 50 и почти догнав их, вдруг увидел, что у самых ног бойцов взметаются фонтаны из клочьев земли и люди падают. На моих глазах взрыв произошел под пулемётчиком Пушкиным. Я видел взлетевшее в воздух колесо его станкового пулемёта и не мог понять, что происходит. Ведь минного поля нет, но всё похоже на то, будто люди подрываются на минах…
Несмотря на напряжённую, опасную обстановку, складывающуюся у нас теперь, мысли лихорадочно искали причины колоссальных потерь там. перед первой немецкой траншеей. И всё более в них проскальзывало предположение, что ужасная картина эта уж очень похожа на обыкновенные подрывы на минном поле. Свежо ещё было впечатление от собственного печального опыта. Гнал эти мысли, как самые невероятные: ведь сапёры сказали, что мин вообще не было…
И вот полгода спустя комбат (уже к тому времени полковник) Батурин на батальонном празднике под Берлином 9 мая 1945 года в честь долгожданной Победы открыл мне эту тайну. Он сказал мне
