Слово о полку Игореве

поблюсти? Ты бо можеши Волгу²⁴[24–24 Мотив Кенигсбергской летописи.] веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти.

{Аже бы ты былъ, то была бы чага по ногат?, а кощей по резан?}.

Ты бо можеши посуху живыми шереширы стр?ляти, удалыми сыны Глебовы.[Мотив Кенигсбергской летописи.]

Ты, буй Рюриче и Давыд?! Не ваю ли злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ акы тури, ранены саблями калеными, на пол? незнаем?? Вступита, господина, въ злата стременъ за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича!

Галичкы Осмомысл? Ярослав?! Высоко с?диши на своемъ златокованн?мъ стол?, подперъ горы Угорскыи своими железными плъки, заступивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота, меча времены чрезъ облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землямъ текутъ; отвсщяеши Киеву врата, стреляет и съ отня злата стола салтаня[Возможно, мотив из «Истории» В. Н. Татищева.] за землями. Стреляй, господине, Кончака поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святославлича.

А ты, буй Романе и Мстиславе! Храбрая мысль носитъ васъ умъ на д?ло. Высоко плаваеши на д?ло въ буести, яко соколъ на в?трехъ ширяяся, хотя птицю въ буйств? одол?ти. Суть бо у ваю железный прапорзи подъ шеломы латинскими. Т?ми тресну земля, и многи страны — Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела, и половци сулици своя повръгоща, а главы своя подклониша подъ тыи мечи харалужныи. Нъ уже, княже Игорю, утрп? солнцю св?тъ, а ²⁷древо небологомъ листвие срони²⁷[Мотив, навеянный Кенигсбергской летописью.]: ²⁸по Рсии, поСули гради под?лиша²⁸. [Соединенные воедино мотивы Ипатьевской и Кенигсбергской летописей.] А Игорева храбраго плъку не кр?сити. Донъ ти, княжё? клйчётъ и зоветь князи на поб?ду. Олговичи, храбрый князи, доспали на брань.

Инъгварь и Всеволодъ и вси три Мстиславичи, не худа гнезда шестокрилци! Не поб?дными жребии соб? власти расхытисте? Кое ваши златыи шеломы и су- лицы ляцкия и щиты? Загородите полю ворота своими острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святьславлича!

Уже бо Сула не течетъ сребреными струями къ граду Переславлю, и Двина болотомъ течетъ онымъ грознымъ полочаномъ подъ кликомъ поганыхъ. Един же Изяславъ[Возможно, мотив Кенигсбергской летописи.] сынъ Васильковъ позвони своими острыми мечи о шеломы литовския, притрепа славу деду своему Всеславу, а самъ подъ чрълеными щиты на кровав? трав? притрепанъ литовскыми мечи, и с хотию на кроваты рекъ: «Дружину твою, княже, птиць крилы приод?, а ³⁰зв?ри кровь полизаша»³⁰.[30–30 Библейский мотив.]

Не бысь ту брата Брячяслава, ни другаго Всеволода: единъ же изрони жем- чюжну душу изъ храбра т?ла чресъ злато ожерелие. Унылы голоси, пониче веселие. Трубы трубять городеньскни. ²⁷Ярославли и вси внуце Всеславли уже понизятъ стязи свои, вонзятъ свои мечи вережени²⁷.[Мотив, навеянный Кенигсбергской летописью.] Уже бо выскочисте изъ д?дней славы. Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю. Которою бо б?ше насилие отъ земли Половецкыи!

На седьмомъ в?ц? Трояни връже Всеславъ жребий о д?вицю себе любу. Тъй клюками подпръся, оконися и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружиемъ злата стола Киевскаго. Скочи отъ нихъ лютымъ зв?ремъ въ₌плъночи, изъ Б?лаграда, об?сися син? мьгле. Утр? же вазни с три кусы, — отвори врата Новуграду, раз- шибе славу Ярославу, скочи влъкомъ до Немиги съ Дудутокъ.

На Немиз? снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоц? животъ кладутъ, в?ють душу отъ т?ла. Немиз? кровави брез? не бологомъ бяхуть пос?яни, пос?яни костьми рускихъ сыновъ. Всеславъ князь людемъ судяше, кня- земъ грады ряцяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше, изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше. Тому въ По- лотск? позвониша заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы: а онъ вь Кыев? звонъ слыша. Ащ? и в?ща душа въ дръз? т?л?, нъ часто б?ды страдаше. Тому в?щей Боянъ и пръвое прип?вку смысленый рече: ³¹«Ни хытру, ни горазду, ³²ни птицю горазду³²,[32–32 Возможно, мотив из «Илиады».] суда Божиа не минути»³¹.[31–31 Мотив поздней редакции Даниила Заточника.]

О стонати Руской земли, помянувше пръвую годину, и пръвыхъ князей! Того стараго Владимира нельз? б? пригвоздити къ горамъ киевскимъ. Сего бо нын? сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы; нъ розино ся имъ хоботы пашутъ. Копиа поютъ на Дунай.

Ярославнынъ гласъ слышится, зегзицею незнаем? рано кычеть: «Полечю, — рече, — зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ[Мотив, близкий к Повести об Акире Премудром.] рукавъ въКаял? р?ц?, утру князю кровавыя его раны на жестоц?мъ его т?л?».

Ярославна рано плачетъ въ Путивл? на забрал?, а ркучи: «О в?тр?³⁴[Мотив, близкий к Сказанию о Мамаевом побоище.] в?трило! Чему, господине, насильно в?еши? Чему м?чеши хиновьскыя стр?лы на своею нетрудною крилцю на моея лады вой? Мало ли ти бяшетъ горъ подъ облакы в?яти, ле- леючи корабли на син? мор?? Чему, господине, мое веселие по ковылию разв?я?».

Ярославна рано плачетъ въ Путивл? на заборол?, а ркучи: «О Днепре Словутицю! Ты ³⁵пробилъ еси каменныя горы сквозь землю Половецкую³⁵.[35–35 Мотив, близкий к Задонщине и Сказанию по списку ГБЛ, собр. Тихонравова, № 238.] Ты лел?ялъ еси на себ? Святославли носады до плъку Кобякова. Възлел?й, господине, мою ладу къ мн?, абыхъ не слала къ нему слезъ на море рано».

Ярославна рано плачетъ в Путивл? на забрал?, а ркучи: ³⁶«Св?тлое и тресв?тлое слънце!»36[36–36 Мотив, близкий к Девгениеву деянию И к Сказанию.] Вс?мъ тепло и красно еси: чему, господине, простре горячюю свою лучю на лад? вой? ³⁷Въ пол? безводн? жаждею имь лучи съпряже, тугою³⁷[37–37 Мотив Кенигсбергской летописи.] имъ тули затче».

Прысну море полунощи. Идутъ сморци мьглами. Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къотню злату столу. Погасоша вечеру зари. Игорь спитъ. Игорь бдитъ. Игорь мыслию поля м?ритъ отъ великаго Дону до малаго Донца. Комонь въ полуночи, Овлуръ свисну за р?кою; велить князю разум?ти. «Князю Игорю не быть!» кликну. Стукну земля, въшум? трава. Вежи ся половецкии подвизашася. А ³⁷Игорь князь поскочи³⁷[37–37 Мотив Кенигсбергской летописи.] горнастаемъ къ тростию и б?лымъ гоголемъ на воду. Въвръжеся на бръзъ комонь и скочи съ него босымъ влъкомъ. И потече къ лугу Донца, и полет? соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку, и об?ду и ужин?. Коли Игорь соколомъ полет?, тогда Влуръ влъкомъ потече, труся собою студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня.

Донецъ рече: «Княже Игорю! Не мало ти величия, а Кончаку нелюбия, а Руской земли веселиа». Игорь рече: «О Донче! Не мало ти величия, лел?явшу князя на влънахъ, стлавшу ему зеленую траву на своихъ сребреныхъ брез?хъ, од?вавшу его теплыми мъглами подъ с?нию зелену древу, стрежаше его гоголемъ на вод?, чайцами на струяхъ, чрьнядьми на ветр?хъ». Не тако ли, рече, р?ка Стугна, худу струю им?я, пожръши чужи ручьи и стругы, ростре на кусы уношу князю Ростиславу. «Затвори, Дн?пръ, темн? берез?», — плачется мати Ростиславля по уноши князи Ростислав?. Уныша цв?ты жалобою, и древо с тугою къ земли приклонилось.

А не сорокы втроскоташа, на сл?ду Игорев? ?здить Гзакъ съ Кончакомъ. Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, полозие ползоша только. Дятлове тектомъ путь къ р?ц? кажуть, соловии веселыми п?сьми св?тъ пов?даютъ. Млъвить Гзакъ Кончакови: «Аже соколъ къ гн?зду летитъ, со- колича ростр?ляев? своими злачеными стр?лами». Рече Кончакъ ко Гз?: «Аже соколъ къ гн?зду летитъ, а в? соколца опутаев? красною дивицею». И рече Гзакъ къ Кончакови: «Аще его опутаев? красною д?вицею, ни нама будетъ сокольца, ни нама красны д?вице, то почнутъ наю птици бити въ пол? Половецкомъ».

Рекъ Боянъ на ходы на Святъславля п?створца стараго времени Ярославля Ольгова коганя хоти: «Тяжко ти головы, кром? плечю, зло ти т?лу, кром? головы», — Руской земли безъ Игоря.

Солнце светится на небес?, Игорь князь въ Руской земли. Д?вици поютъ на Дунай. Вьются голоси чрезъ море до Киева.