твои. А Я говорю вам: не клянись вовсе… Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого».
И действительно, что стоят беспечные наши клятвы, если мы подчас физически не в состоянии их исполнить, если сами объекты клятв тускнеют либо вообще испаряются без следа? Вспомним наше первое, «торжественное обещание»: «…жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия» — ну что теперь с этим делать, когда по кротости ума или же простой лености ты и школу-то кончил с грехом пополам, коли оказывается, что жить Ульянов-Ленин совсем никак не завещал, бороться — прежде всего означает ненавидеть, кого укажут, и деятельно поддерживать узкую группу необразованных, недалеких функционеров, последовательно заводящих страну в тупик; и Коммунистическая партия давно ничему не учит, а все только прикидывает, как бы ей уцелеть… Так что торжественно обещавшим на одно теперь приходится уповать: может быть, простится нам пламенная эта клятва, и по детскому недомыслию, и по дурости взрослых опекунов, и еще потому, что мало кто из нас тогда покривил душой, обещая быть преданным общественным идеалам, ибо мы свято верили в то, что нам выпало несказанное счастье родиться в самой справедливой стране на свете, что «Россия — родина слонов», что кругом нас враги, которые только и думают, как бы нам подкузьмить. Да и то сказать: за годы… вот даже и не скажешь, чего именно, ну, пускай будет по-прежнему — социалистического строительства, — мы обросли не одними несмываемыми грехами, жизнь еще и усугубила в нас традиционный русский идеализм, доведя его до градуса практического, деятельного романтизма, мы выросли людьми, совершенно не ориентирующимися в материальных ценностях бытия, способными воспламеняться и даже существовать самыми отвлеченными идеалами. Да и не могли мы другими вырасти, потому что семьдесят лет и три года непосредственно строили рай земной, как наши легендарные прародители строили свою Вавилонскую башню, чтобы проникнуть на небеса, даром что в обоих случаях это была затея утешительная, но зряшная. И так идея земного рая въелась в нашу кровь, что у нас уже невозможна кардинальная капитализация экономики, и сегодня как раз те беспочвенные мечтатели, какими в начале XX века были большевики, кто ратует за дикий, первобытный капитализм. Так что не напрасно мы семьдесят лет и три года созидали из воздуха бриллиантово-яхонтовую мечту и через это пострадали за всю земную цивилизацию, как за весь род людской пострадал Христос.
Стало быть, скорее всего нам сойдет с рук «Торжественное обещание юного пионера», как и прочие нелепые наши клятвы, потому что, предлагая не клясться вовсе, Христос, кажется, намекает на бесконечную снисходительность, милость Божью к нашим общественно-политическим заблуждениям и грехам, ведь знает же Он, что за овощ русский блажной характер и в каких условиях мы живем… Ведь, сдается, известно же Отцу нашему, что слаб и взбалмошен человек, причем слаб общественно необходимо, то есть богоугодно, да еще чем он культурнее, тем слабей.
Откровение 7-е:
«Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую…»
Эти слова Христа испокон веков понимались людом как завет смирения перед лицом праведного и неправедного насилия, включая подоходный налог и всевластие капитала, всеобщую воинскую повинность и неограниченную монархию, полицейский произвол и вражеское нашествие, за что, кстати сказать, на христианство и ополчились два последних поколения русских революционеров.
Между тем заповедь непротивления злу не соблюдалась, в сущности, никем и, в сущности, никогда, начиная с апостола Симона-Петра, который при аресте Учителя отрубил ухо какому-то первосвященницкому рабу. Да и сама христианская Церковь, как всем известно, сроду не подставляла обидчикам свои щеки, а даже напротив, жестоко расправлялась с еретиками, подвергала гонениям гордо мыслящих одиночек, вдохновляла ничем не спровоцированные походы; и христианнейшие вроде бы государи «за сена клок» ввергали свои народы в кровопролитие, и сами святители русской Церкви часто оказывались в отступниках, с точки зрения непротивленческой заповеди Христа, например, патриарх Тихон, отлично знавший, что несть власти, кроме как от Бога, сочинял прокламации против большевиков. Словом, человечество откровенно презрело завет Христа «не противься злому», который Лев Толстой считал фундаментальной и высшей истиной христианства, — и вот спрашивается: а, собственно, почему? Потому ли, что Христос пренебрег зверинским нашим началом и потребовал невозможного? Потому ли, что мы все же гораздо хуже, чем о нас мыслят на небесах, как это вообще частенько бывает между родителями и детьми? Потому ли, что мы Христа не так поняли? — И это тоже вполне возможно.
Даже скорее всего, что мы не так поняли непротивленческую заповедь Иисуса Христа, иначе получается глас вопиющего в пустыне, иначе получается непреодолимая бездна между Богом и человеком, иначе получается, что Спаситель впустую принял крестные свои муки, а это не может быть, «потому что этого не может быть никогда». И еще потому этого быть не может, что культурному человеку невероятно трудно ударить кого бы то ни было по лицу, легче подставить другую щеку, и его нужно довести до ослепления, до ярости бабуина, короче говоря, до нечеловеческого состояния, чтобы он поднял руку на ближнего своего. Во всяком случае, непротивление злому вполне в русском народном характере: не мы ли от века так покорны своей судьбе, начальству, превратностям политического характера, что противленец Рылеев восклицал за полчаса до выхода на Сенатскую площадь: «Ах, как славно мы погибнем!», что Октябрьскую революцию безропотно приняло большинство хозяев и прислужников капитала, что в пору репрессий середины тридцатых годов, кажется, один Гай отстреливался при аресте — и эта наметка тем оказывается рельефней, что, положим, горячему французу слова поперечного не скажи. Хотя, заметим для справедливости, именно Запад выдумал парламентскую республику, в сущности, христианнейший политический институт, позволяющий бескровно решать многие государственные проблемы.
Так как же нам понимать Христа, заповедовавшего подставлять и левую щеку ударившему по правой, не особенно удаляясь от жестоких реалий нашего бытия? Может быть, так следует понимать: когда мы распаляемся на обидчика, это, как ни крутите, в нас животное говорит, и если ты человек, то есть если ты в состоянии не ответить гадостью на гадость, — не отвечай; смирившись с заслуженной или незаслуженной оплеухой, ты только уменьшаешь количество зла, живущего на земле, а домашнее животное в образе человеческом так же не способно тебя унизить и оскорбить, как тебя не способна унизить и оскорбить птичка, наделавшая на шляпу, и, таким образом, за тобой остается огромное нравственное превосходство, ты истинно сын Божий, высшее существо. В счастливых случаях непротивление злому может иметь еще и педагогическое значение, поскольку зло подвержено воспитанию неподобным, и если насилие множит насилие, то смирение перед ним частенько сбивает с толку, смущает, расстраивает иерархию ценностей, которую исповедует особь сильная и тупая. Одним словом, не противиться злому на уровне личности — не такая уж и нагрузка, это мы, как говорится, в состоянии потянуть.
Иное дело — общественный уровень, политические высоты. Если тебя обобрал грабитель, то это можно еще спустить, черт с ним, пускай подавится, все равно психически нормальному человеку тяжелее избить грабителя, чем проститься с кровным своим добром, хотя он, собака такая, и впредь станет грабить, насиловать, убивать, и в этом смысле не противиться злому означает ему потворствовать, даже по-своему вдохновлять человекоподобных на новые преступления… Но вот вам, пожалуйста: войны, нашествия, тиранические режимы — тут-то как быть, чем спасаться, каким манером соблюсти непротивленческую заповедь Христа и одновременно остаться живу? Толстой вон призывал не оказывать сопротивления даже кровожадным зулусам, если они вторгнутся в Тульскую губернию, — но это, конечно, слишком, потому что за твоею спиной дом, мать, жена, дети, любовницы — ну как их не защитить?! Так побоку, что ли, смирительное слово Иисуса Христа? Выходит, что да, то есть покуда человечеством руководят тщеславные идиоты, покуда даже незлые люди противоборствуют меж собой по принципу «если не ты убьешь, то тебя убьют», покуда жизнь и смерть миллионов людей зависят от одного-единственного желчного пузыря, одним словом, до тех пор, пока общественно-политическая организация человечества напоминает большой
