нечаянно? Вдруг меня действительно ранит или убьет этот Куга? А если так, то что случится с моим телом - там, дома?' Они с Бланделлом о такой возможности не говорили, а что, если...
Питер вдруг понял, что уже вышел из флигеля и шагает по усаженному осинами внутреннему двору. Наконец он вошел в триклиний.
Вечеринка выдохлась. Мужчины и женщины слонялись по пиршественному залу или лежали - полураздетые или раздетые донага. Свечи одна за другой догорали, и зал все больше и больше погружался во мрак. Только несколько свечей на столе у Артура и Меровия слуги постепенно заменяли свежими. А хозяин замка и гость продолжали тихо беседовать.
Питер вдруг ощутил страшную усталость - будто бы дня полтора не присаживался, шагал. Он пересек зал в дальнем конце, под колоннами, и добрался до лестницы. Поднялся на второй этаж, отыскал комнату, в которой произошло его вселение в тело Ланселота, и повалился на кровать, даже не задернув занавес на двери.
'Конец первого дня', - успел подумать он перед тем, как крепко уснуть. Во сне ему снились конные рыцари из ИРА, палящие из автоматов.
Глава 20
Анлодды не оказалось ни на кухне, ни в триклинии - нигде. Корс Кант немного поискал ее, а потом без сил опустился на ступени у входа в зал.
Он уронил голову на руки, вызвав в воображении дикую богиню с волосами цвета крови. В ушах его звучал голос, до ужаса похожий на голос его возлюбленной: 'Багряные, а не алые! Корс Кант Эвин, и как ты только можешь надеяться на то, что станешь настоящим бардом, если не разбираешься в таких простых...' Юноше казалось, что ее пальцы нежно касаются его шеи, руки обнимают его...
Позади скрипнули половицы. Бард напрягся, затаил дыхание и медленно обернулся.
Перед ним в ожидании стоял король Меровий. Корс Кант неуклюже вскочил и жестом предложил королю садиться.
- Давай сядем вместе, - сказал Меровий так, словно говорил с равным. Он вытащил из кармана глиняную трубку с длинным мундштуком, набил ее персидским гашишем, снял светильник с ближайшей колонны, закурил.
Корс Кант вдыхал вьющийся над чашечкой трубки Меровия дымок. Король молча курил, а Корс Кант обрел зрение настоящего барда: он разглядел причудливый, едва заметный геометрический орнамент вышивки на тунике Меровия - связанные друг с другом треугольники, образовывавшие шестиконечные звезды. Странно.., казалось, звезды медленно завращались, а потом так же медленно поползли по одеждам короля, будто муравьи...
Корс Кант глубоко дышал... Вдох - раз, два, три.., выдох - четыре, пять... Вскоре странный геометрический рисунок распространился дальше - на колонны, на резные поручни лестницы и даже на звездное небо.
- Корс Кант, - проговорил наконец Меровий. - У тебя такой подавленный вид.., ты похож на Атласа, держащего на плечах небесный свод. Откуда столько бед в столь нежном возрасте?
- Никогда не думал... - пробормотал бард, - как это.., звезды... Хотел сказать, как они похожи на звезды. Были похожи. Были. Они всегда были так совершенны?
Меровий улыбнулся и подал Корсу Канту белую глиняную трубку. Бард растерялся, вспомнив предложение Мирддина: 'Прожигатели жизни, никчемные людишки с отвисшими челюстями и остекленевшими очами, транжиры, у которых денег больше, чем чести, законники, философы, не стоящие одного серебряного milliarensi!
Но все же Корс Кант взял у короля трубку, почему-то доверяя Меровию, и затянулся плотным, густым дымом.
'Какое глупое занятие - вдыхать дым. Природа заставляет нас бежать от дыма и кашлять, вдыхая его. Просто удивительно, как это вельможи быстро пристрастились к этому пороку, стоило Артусу приучить их...
Подумать только... И ведь все остальные нововведения Артуса они легче восприняли после того, как пристрастились к курению... Не взаимосвязано ли это? А может быть, это пример того, что ораторы зовут 'post hoc, ergo proter hoc' <'После этого, следовательно - из-за этого' (лат.).>: неспособность поверить в то, что нечто, следующее за чем-то, может быть вызвано первым? И почему прежде я никогда об этом не задумывался?'
Корс Кант заморгал, поняв, что уже довольно долго молчит, а надо бы из вежливости поддерживать разговор.
- Я как-то раз сочинил песнь об Атласе, - поспешно проговорил он, стараясь не вспоминать о том, что сказал по поводу этой песни король. В моей песне он изнемог от тяжести небесного свода и в один прекрасный день сбросил со своих плеч надоевшую ношу. И тогда каждому из нас пришлось взвалить на себя по кусочку небес.
- Могу ли я когда-нибудь послушать эту песнь?
- Но она.., не по канону сложена. Меровий удивленно поднял бровь.
- Я хотел сказать.., она не по правилам сочинена, - пояснил Корс Кант. Ни стиля, ни... Там нет ни великих героев, ни морали в конце. Даже одноглазого великана нет. Честное слово, получилось примерно так, словно это поет какой-нибудь забулдыга в винной лавке, пьяно бряцая на лире. - Юноша уткнул подбородок в колени. - Вот мне все и твердят, уши прожужжали.., говорят, что у меня песни.., не правильные.
Горько ему было произносить эти слова, но правда есть правда.
- Знаешь, что? Таковы же песни и моего придворного барда. Но я все равно заставляю его петь их.
- И он поет? Поет песни.., которые бросают тень сомнения на правление его повелителя?
Меровий рассмеялся и разжег потухшую трубку.
- Сомнения! Да он.., порой он выставляет меня бессмысленным младенцем. Но поэтому он и остается моим придворным бардом уже восемь лет. Я дорожу его мнением, он говорит мне то, что другие не осмелятся. Не бойся своих песен, Корс Кант. Артус добрее и умнее, чем ты думаешь.
Он молча затянулся, изучая, по-видимому, какие-то только ему видимые геометрические фигуры, после чего сказал:
- Но нет, не сомнения в собственных песнях так удручают тебя. Тут есть что-то еще. Как ее имя?
- Ч-чье? - ошарашенно переспросил бард.
- Той женщины, чья поступь тебе послышалась в моих шагах.
У юноши засосало под ложечкой. Он в испуге отодвинулся подальше от Меровия.
- Значит.., это правда! - прошептал он. - Ты воистину полубог, и читаешь в сердцах людских, так как мы, простые смертные, в книгах!
- Про меня говорят, что я полурыба, а не полубог. Но я не полудурок, и о твоих мыслях очень легко догадаться. А особенно - после беседы с супругой твоего повелителя, у которой имеется одна багряноволосая вышивальщица, и эта вышивальщица страшно раздражена 'всем бардовским отродьем, а особенно - одним бардом'.
- О... - обескураженно выдавил Корс Кант, радуясь тому, что темно, и король не может разглядеть его пылающих щек. - Государь, и ты тоже их такими считаешь?
- Их?
- Ее волосы. Ты сказал - 'багряные', государь. Но они алые, не правда ли?
Меровий на миг задумался.
- Дитя, а сама она как их зовет?
- Гм-м-м. Если ты полурыба, государь, то та рыба, которая составляет эту половину, - самая мудрая рыба.
- Кое-кто так и говорит. Корс Кант покачал головой.
- Она что-то еще скрывает. Вера... Я знаю, что здесь и спрятан ключик, но как его подобрать... Я не в силах, государь...
Меровий улыбнулся, вытянул длинные ноги и положил их на спину каменного дракона.
- Правду говоря, Корс Кант Эвин, не жди, что она явится к тебе - она не явится. Они, женщины.., гордячки, и не любят уступать.
- Так что же мне делать? Преследовать ее? Что?
