Палмера обанкротилась, а сам он напился и пьяный, возвращаясь домой из паба, попал под колеса такси. Тильда стала искать работу. Ходила по учреждениям, ресторанам и магазинам. Администраторы качали головами, объясняя, что их предприятия едва выживают, или записывали ее фамилию и адрес, обещая связаться с ней, если освободится место. Но вакансий не появлялось, а может, клочок бумаги с ее координатами выбрасывали сразу же после ее ухода. Мотаясь по Лондону, она на каждом шагу натыкалась на шокирующую нищету. Бедность она видела и раньше, но в сельской местности это было не столь жалкое и унизительное зрелище. На углах улиц топтались мужчины в матерчатых кепках и пиджаках с дырками на локтях. Однажды она увидела человека с табличкой, прицепленной к пальто: «Безработный водопроводчик. Согласен на любую работу». Как-то вечером, возвращаясь домой после тщетных поисков работы, она увидела очереди возле ночлежек. Мужчины и женщины со спутанными волосами, в изношенной до дыр одежде; на осунувшихся лицах — печать отчаяния.
Пару дней она разносила рекламу по учреждениям Сити, но типография, в которую она устроилась, разорилась и исчезла, оставив в пустом помещении лишь неоплаченные счета. Тильда тоже осталась без зарплаты. Она стала пропускать ужины, делая вид, будто ест в своей комнате. Если в доме устраивали вечеринку, она пила сидр и не отказывалась от предлагаемых сигарет, потому что курение заглушало голод. Не имея работы, она чувствовала себя никчемной и ненужной.
Однажды утром в десять часов она спустилась на кухню выпить чаю. Кроме Макса, там никого не было. Он сидел на подоконнике и читал газету. Тильда налила в чайник воду и включила газ. Потом потянулась за чашкой, а пол вдруг растворился под ногами, в глазах потемнело, все, что было вокруг, сузилось до точки яркого света.
Очнувшись, она поняла, что сидит на стуле, держа голову меж коленей. Что-то тяжелое давило на ее затылок. Она попыталась выпрямиться, но чей-то голос прогремел:
— Посиди так с минутку, пожалуйста.
Через некоторое время к ней вернулось нормальное зрение, шум в ушах стих. Макс убрал ладонь с ее затылка.
— Может, у тебя грипп? — предположил он, трогая ее лоб. — Нет, не горишь.
Поскольку у нее все еще кружилась голова, она произнесла слабым голосом:
— Это, наверно, от голода.
— От голода? — Макс насупился, глядя на нее. — Ты что, давно не ела?
Она пожала плечами. Хоть бы ушел поскорей.
— Сидишь на диете?
— Что за глупости?!
Он прислонился к стене и, держа руки в карманах, внимательно посмотрел на нее.
— Деньги кончились?
— Вовсе нет! — Втянув голову в плечи, Тильда отвела от него взгляд.
— Ты ведь работаешь, так? — не унимался Макс.
— Работала, пока была работа. Уже три недели мотаюсь без дела. Думала, смогу быстро куда-нибудь устроиться, но… — Она умолкла.
— Боже, вот это оптимизм! Надеюсь, ты в курсе, что в стране три миллиона безработных?
Тильда не отвечала. Она и впрямь этого не знала. Такие вещи не затрагивали того скромного уединенного существования, что они вели с Сарой.
— Пойдем завтракать, — сказал Макс.
— Нет, не нужно…
— Пойдем, — нетерпеливо повторил он, и Тильда поднялась со стула.
Они пошли в ближайшее кафе, где Макс заказал яичницу с ветчиной, колбасу и помидоры на двоих.
— Тост или гренки, сэр? — уточнила официантка.
И Макс, бросив взгляд на Тильду, ответил:
— И то и другое.
Дождавшись, когда она кусочком хлеба собрала желток с тарелки, он спросил:
— Где ты искала работу?
— Везде и всюду!
— Что ты умеешь делать?
— Стенографировать, печатать на машинке. А еще готовить… шить… доить коров.
Губы Макса дрогнули в улыбке. Он размешал сахар в чае.
— Многие приезжают в Лондон, думая, что здесь улицы вымощены золотом, а в результате лишь пополняют толпы других бедолаг, ищущих работу. Возвращалась бы ты домой. Езжай туда, откуда приехала. У тебя ведь наверняка там родные.
Тильда покачала головой.
— У меня никого нет… совсем никого.
У нее была тетя, которая ее предала, и была единокровная сестра, с которой она ни разу словом не обмолвилась. Та вышла замуж за человека, которого Тильда любила и всегда будет любить. Она встала из-за стола и протянула ему руку.
— Большое спасибо за завтрак, Макс. Обещаю, что постараюсь вернуть долг как можно скорее. — Она пожала Максу руку и вышла из кафе.
В тот день после обеда Анна навестила Макса в его чердачном жилище. Она принесла с собой попугая, шоколадные конфеты в фантиках из фольги и коробку маленьких черных сигар. Макс с Анной курили сигары, попугай уплетал шоколад. Из радиоприемника Макса лилась музыка.
— Бах… всегда один только Бах, — недовольно заметила Анна. — Музыка математиков — никакой страсти, Макс!
Макс улыбнулся, но промолчал. Он сидел за столом, из печатной машинки торчал лист бумаги.
— Я отвлекла тебя от работы, дорогой?
Он мотнул головой.
— Я застрял. Столько всего написал, что уже ни черта не соображаю.
— Про Германию? — полюбопытствовала Анна, глядя на стопку машинописных листов.
Он кивнул.
— Про Мюнхен и Берлин.
— Берлин! Берлин чудесный город… я была там в начале двадцатых.
— Боюсь, с тех пор он сильно изменился, Анна. Выпустили на волю волков. — Макс затушил сигару в пепельнице.
— Нельзя проблемы всего мира принимать так близко к сердцу, Макс.
— А я и не принимаю. Я их беру, пережевываю, а потом выплевываю. Без всякой страсти, как ты сама верно подметила.
Улыбнувшись, Анна погладила попугая по склоненной головке, потом спросила:
— Как тебе наша малышка Тильда?
Макс распахнул окно, чтобы выветрился сигарный дым, и, стоя спиной к Анне, сказал:
— С твоей малышкой Тильдой сегодня утром на кухне случился голодный обморок. Глупая девчонка.
— Тебе нужно быть добрее к Тильде, — упрекнула его Анна. — У нее разбито сердце.
— Мала она для разбитого сердца, — язвительно заметил Макс. — Ей бы еще в куклы играть. Как бы то ни было, у нее нет работы, нет денег, а домой она ехать не хочет. Насколько я понял, она умеет печатать и стенографировать, и, кажется, она… мм… довольно
— Я тоже в школе не училась, Макс. Не все ходят в школу. У меня, например, была гувернантка, очень милая француженка.
Макс улыбнулся.
— Думаю, у Тильды образование чуть более приземленное. Роланд говорил мне, что она вместе с
