Призрак былой любви

— Зачем же он на ней женился? — спросила Кейтлин. — Она очень красивая?

Патриция фыркнула.

— Морда — лошадиная. Зато денег куры не клюют. Из нуворишей. У бедняжки Джу большие связи, а денег в семье ни шиша. До женитьбы на Маргарет он преподавал в совершенно жуткой школе в Оксфорде. Разумеется, ненавидел свою работу и здоровье последнее угробил. — Патриция покачала головой. — А он такая тонкая натура.

После прослушивания Джулиан назначил Кейтлин на роли в нескольких скетчах. Она также должна была сольно исполнять песню «Птица в золотой клетке».[73] Некоторые из участниц клуба художественной самодеятельности язвили по этому поводу, считая, что Кейтлин обласкана незаслуженно, но ей было все равно. После репетиций они все вместе шли в паб. Кейтлин сообразила, что ей дают восемнадцать лет, поэтому она представлялась шестиклассницей и всегда накладывала на лицо макияж.

Весной 1949 года полковник Реншоу заболел. Тильда выхаживала его в самые кризисные дни, когда его мучил сильный жар, ночами дежурила у его постели, делала ему холодные компрессы, пока он в бреду переносился на поля сражений во Фландрии.

Опять сломался генератор; Джош в выходные разобрал его, почистил, снова собрал. В курятник залезла лиса, пощипала, передушила кур. Эрик выкопал яму в мерзлой земле. Тильда помогла ему похоронить мертвых птиц.

На коротких каникулах в середине семестра Тильда повезла Кейтлин в Кембриджшир. Оставив девочку на полдня с Китом де Пейвли, она встретилась с Рози в темном кафе, находившемся в полуподвальном помещении. Рози, в пышной черной юбке и облегающем черном свитере, курила. Каждый раз, когда распахивалась дверь кафе, она вскакивала из-за столика и махала новым посетителям.

— Чарльз! Морин! Придете на нашу вечеринку?

Или:

— Стелла! Финна видела? — Потом, понизив голос, сказала Тильде: — Финн — ирландец… поэт… ужасно талантливый. Иногда мы читаем друг другу наши сочинения.

Рози, учившаяся на последнем курсе Кембриджского университета по специальности «английский язык и литература», писала роман, в котором, как подозревала Тильда, было много чувствительных барышень, опасных разбойников и рискованных приключений.

— Как Ханна, Рози?

Девушка насупилась.

— С Ханной каши не сваришь. Все студенты-медики веселятся, а Ханна все учит, учит. Боится, что экзамены провалит. — Выражение лица Рози изменилось. — У меня к тебе просьба, Тильда. Сошьешь мне свадебное платье?

Тильда радостно охнула, обняла и поцеловала Рози.

— У меня еще нет обручального кольца. Мы с Ричардом хотим купить его в следующие выходные в Лондоне.

— А как родители Ричарда? Одобряют выбор сына?

— Они меня обожают. — Рози расплылась в улыбке. — Тильда, расскажи, что значит быть замужем.

Тильда отвела взгляд, вспоминая. Поначалу они были безумно счастливы, хотя им не хватало денег и жили они в убогой квартирке в полуподвальном этаже. Она вспомнила, как они с Максом на заднем дворе отжимали белье, держа простыню за концы. Хохотали до упаду и потом валились на кровать. Она часто спрашивала себя, куда же подевалось их счастье.

— Для каждого семейная жизнь складывается по-своему. А на меня равняться не стоит: я не самый удачный пример.

— Но ты ведь до сих пор любишь Макса, да?

Только Рози могла задать такой вопрос, да еще так — без обиняков, в лоб. Все остальные на цыпочках ходили вокруг да около, тактично избегая этой темы. Кончиками пальцев Тильда потерла ноющий лоб. Потом ответила:

— Да. Люблю.

— Почему же не скажешь ему об этом?

Она покачала головой, высморкалась.

— Нет смысла. Он меня больше не любит.

— Ты уверена?

Она вспомнила свою последнюю — ужасную — встречу с Максом на улице Саутэма.

— Уверена.

Они обе погрузились в молчание. В маленькое кафе, где и так уже было не протолкнуться, ввалились еще с десяток студентов — все кричали, смеялись.

— Ну так как? — спросила Рози.

— Хочешь, чтобы я сшила тебе свадебное платье? — Тильда улыбнулась. — Конечно, сошью. Если таково твое желание. Но, может, лучше подберешь что-нибудь в модных магазинах Лондона?

Рози пренебрежительно махнула рукой.

— Нет, уж лучше ты сшей, Тильда. Если… — в ее лице отразилась озабоченность, — если тебе не трудно. Вид у тебя усталый. Нос красный.

— Никак простуда не пройдет, будь она неладна. И полковник все еще болеет.

— Тебе нужно в отпуск.

Тильда от души рассмеялась — наверно, впервые за многие месяцы.

— В отпуск? Рози!

— А что тут такого? Ты сто лет не отдыхала.

— Последний раз еще до войны. — На пляже в Трувиле, думала Тильда, куда они сбежали из невыносимо знойного Парижа зловещим августом 1939 года. Вместе с Максом они строили замок из песка для маленького Джоша…

— Поезжай во Францию, — сказала Рози так, будто все уже было решено. — Повидайся с Мелиссой. Мы с Ханной на Пасху побудем в Пуне, присмотрим за всем.

Каждый день Эрик трудился на огороде полковника, а потом в половине пятого смотрел, как к остановке подкатывает автобус, на котором возвращалась домой Кейтлин. Сидя на одном из длинных серых сучьев старой березы, он наблюдал, как она выходит из автобуса и поднимается по холму. Иногда вид у нее был усталый, и ему хотелось броситься с холма к ней навстречу, забрать у нее ранец. Но, конечно, он не осмеливался. Говорил он с ней лишь от случая к случаю, за ужином. Его не обижало, что она редко замечает его. Иного он от нее и не ждал. Казалось, она из какого-то другого мира, где нет уродства земного существования, — как каменный ангел.

Вечерами он приходил в Красный дом и возделывал там сад. Из весенних цветов, что он вырастил, Эрик составил букет для Кейтлин, связав стебли проволокой. Проволока портила букет. Тильда записала его на прием к врачу в Оксфорде. Она вызвалась сопровождать его, но Эрик, теперь уже восемнадцатилетний юноша, отказался. Он сел в автобус, заикаясь, спросил, сколько стоит проезд, уронив трехпенсовик на пол, пока кондуктор отпускал на его счет саркастические замечания. В кабинете врача он заставлял себя лучезарно улыбаться, думая, что это должно понравиться доктору, но не рассказал ему ни про свои сны, ни про то, что порой он страдает провалами в памяти. Врач спросил у него про Вену. Эрик обнажил в улыбке щербатые зубы и объяснил, что про то время он ничего не помнит. Потом встал, щелкнул каблуками, поклонился и ушел.

На улице было слишком много народу. Он сгорбился, съежился, стараясь никого не задевать. В галантерейной лавке он стал рассматривать мотки ленты. Потом схватил моток узкой ленты алого цвета и, увидев, что продавец наблюдает за ним, попросил:

— О-один ф-ф-фут, пожалуйста.

Галантерейщик отрезал кусок ленты. Эрик расплатился, сунул ленту в карман и побежал на автобус. Его лоб покрылся испариной, он физически ощущал направленные ему в спину взгляды, слышал шаги своих