- Стало быть, Корс Кант падает в бездну, минуя по дороге старуху-Смерть, но она не успевает коснуться его. Затем он теряет свою плоть, кровь и голос, и его уносит прочь великая река. Затем он возрождается из чрева Господня. Так яснее?
- Не яснее, чем в туманную ночь в густом лесу.
- А вот Барсук это ты, Осеневолосая. Ибо ты, словно барсучиха, роешь землю и пытаешь у меня знаний, которые тебе еще рано иметь. И еще ты просишь у своего отца и дяди оружия, которым тебе владеть пока не под силу. Ты становишься тенью, убиваешь желтое солнце, обнаруживаешь бездну Гадеса прямо у себя под ногами, борешься с отчаянием, и в конце концов добираешься до своей любви, дабы спасти детей своих детей.
Корс Кант задумчиво проговорил:
- Вот забавно. Не толкование ли мне пришло в голову? Разве саксы и юты не зовут себя Детьми Солнца и не презирают нас, островитян, за то, что мы, как они думают, рождены Луной? Может быть, ты убьешь юта?
- Не одного, а целое войско, без сомнений, - уточнил Меровий и улыбнулся одними лишь краешками глаз.
Анлодда метнула в него ледяной взгляд, после чего одарила точно таким же взором Корса Канта. Она усмехнулась, но безрадостно.
- Что ж, хотя бы это похоже на правду. Что-то есть в этом пророчестве. И все же не все ясно до конца. - Она закусила нижнюю губу - похоже, это она переняла у Ланселота.
Корсу Канту стало зябко. 'Зачем она так с ним? Не надо бы...'
- Ну а как насчет последнего пророчества? Про смертную чашу. Кто правитель, а кто шут? Меровий покачал головой.
- Это касается меня, дитя мое. Это я, король галлов, пошел на охоту, заблудился и оказался в Скотий. Это начало великой легенды Строителей, которая пока непонятна и для меня, хотя мне ведомо, что образ земель, лежащих к северу от вала Адриана, используется как символ замешательства при переходе на новую ступень.
- Но не будем волноваться об этом нынче, - заключил король. - Все прояснится к тому времени, когда мы соберемся, чтобы праздновать победу.
- Как бы то ни было, из этого запутанного пророчества явствует, - сделала вывод Анлодда, - что нам с Корсом Кантом нельзя разлучаться нигде, что мы пойдем с ним вместе туда, где бездны и старухи с косами. Все решено, - и она топнула ногой. - Так что не жалуйся и свыкайся с этой мыслью, Корс Кант Эвин!
Бард раскрыл было рот, чтобы сказать, что он именно этого и хотел, но решил, что не время спорить. 'Мудрец знает, как счесть поражение победой', когда-то учил его Мирддин. Корс Кант побрел следом за Анлоддой и Меровием к опушке леса.
Глава 7
'Какого-то сукина сына ранили в легкое. Проникающее ранение, а он жив! Медраут - Селли Корвин. Или нет. Ланселот рвется в мою голову, голову, голову, стучится, словно Иисус во врата Ада! И этот подонок жив, хотя его проткнули насквозь...'
Питер приближался к королю Меровию. 'Надо бы бояться, - думал он. - Ведь если Кей прав, я только что наблюдал, как Иисус излечил прокаженного'. У него действительно сосало под ложечкой, но вместо страха он ощущал надежду.
'Почему он так действует на меня? Почему мне так хочется открыться ему, как никогда в жизни не хотелось открыться священнику на исповеди?'
Меровий шел навстречу Питеру. Питер ощутил благоговение - как перед лицом королевы (Гвинифры или Елизаветы - вот вопрос).
Руки Питера коснулся Кей, но Питер ничего не почувствовал. Он стоял, не двигаясь с места, хотя умом понимал, что нужно как можно скорее уходить подальше от ютов. А его ноги как будто пустили корни и вросли в песок.
Он слышал голос - ясно, отчетливо: 'Я - твой союзник'. Но кто это сказал Ланселот или Меровий?
Призрачные голоса звучали у него в ушах, тоненькие голоса марионеток:
Ступай смелей в объятья тьмы,
Твои друзья отныне - мы!
Взгляд короля проникал в Питера подобно раскаленной игле. 'Правду!' Глядя в эти серые глаза, Питер мог говорить только правду.
'Но что есть правда? Что есть истина? - спросил голос. - Пока ты не станешь младенцем, пока мужчина не станет женщиной, а женщина - мужчиной, ты не познаешь истины. До самой смерти. Mors ultima ratio'.
Смерть подводит итоги.
- Треклятые голоса! - выругался Питер, скрипнул зубами. Его словно прорвало, он вдруг понял, что не в силах более молчать.
- Помилуй меня, - взмолился он. Оглянулся - они были одни-одинешеньки среди деревьев. Он и вспомнить не мог, как ушел в лес.
- Исповедуйся, - приказал Меровий, склонив голову и отведя взгляд.
'Все не по-настоящему. Это не настоящая исповедь, если только Меровий - не свя...'
- Я не тот, за кого я... - 'Боже, Смит, ты что творишь?' - То был голос полковника Купера. 'А как насчет того, чтобы ты пропел мне пару-тройку куплетов из 'Джона Ячменное Зерно?' Как насчет того, чтобы ты втолковал мне, с какой стати тебе вздумалось раскрываться?'
'Пожалуйста.., пожалуйста... Мне нужно исповедаться, чтобы избавиться от греха лицедейства, которым я предаю весь мир, всю мою жизнь!'
'Acta est fabula'. Игре конец.
Но нет, этого не должно было случиться, пока треклятая Селли Корвин гуляет по Камелоту с кинжалом в руке. Питер решил выбрать другой, более 'безопасный' грех.
- Меровий, тебя собираются убить. Берегись предложенного тебе вина.
'Истина в вине'.
Меровий положил руку на плечо Питера. Но еще более сильная, требовательная рука развернула лицо Смита к Меровию, заставила взглянуть королю Сикамбрии в глаза. Не такие уж они оказались страшные - глаза Меровия. Они успокаивали. Они все понимали.
- Сын мой, - проговорил король. - Ты не можешь исповедоваться в чужих проступках.
- Исповедоваться? Но ты не свя... - опять это слово, оно словно оцарапало горло Питера.
- Тебе лучше знать.
Глаза. Теперь они стали горящими, грозными, их взгляд вызывал боль.
Его лицо - белее шерсти ягненка. Его волосы - библейски-черные. Его прикосновение - легкое, сухое. Бледные пальцы коснулись брови Питера холоднее камня, на котором зиждется вера. 'Кровь есть кровь, - произнес чей-то голос. - А камень - всего-навсего камень'.
Больший, кто-то другой безжалостно рвался наружу, разрывал грудь Питера, обнажал кровоточащее сердце.
- Я убил моего друга, моего соратника, моего сержанта. Я не остановился и не проверил вторую ма.., повозку. Господи, помилуй, а я даже не могу вспомнить, как его звали!
Пальцы Меровия гладили бровь Питера.
- Ты согрешил действием или бездействием?
- Бездействием, отче. Жутким, непростительным бездействием. Вторая повозка. Обычно они ставят два за... - Питер запнулся. Он отчетливо представлял себе пластиковую бомбу, но не мог придумать, как ее назвать.
'Не можешь, потому что здесь еще нет такого слова, и не будет еще пятнадцать сотен лет. И не повозка то была никакая, а машина, на которой везли овощи на рынок. Господи, как же они называются?'
Чаще всего ИРАшники устанавливают два заряда. Первый взрывается, и к месту взрыва сбегаются зеваки, в том числе и военные. А потом, чуть погодя, срабатывает второе взрывное устройство.
Меровий задумался о признании Питера и отвернулся от кающегося.
- Ты не сумел защитить своего подданного, - заключил он. - Ты не сумел исполнить свой долг. Вина давит на твою голову, подобно железному обручу.
Меровий отнял отяжелевшую руку ото лба Питера. Питер ахнул. На миг он действительно ощутил физическую тяжесть. С его головы словно сняли обруч.
