Кровавый корсар

обитают.

Ответа Септимуса Октавия не поняла, потому что он вновь перешел на нострамский. Девушка отошла в сторону от столпившихся людей. В ожидании, пока собрание завершится, она присела на краешек стола в дальнем конце огромного зала. Ее служитель побрел за ней с преданностью уличной шавки, которой неосторожно швырнули кусок.

— Эй! — Она пихнула его ботинком.

— Госпожа?

— Ты знал Рожденную-в-пустоте?

— Да, госпожа. Маленькая девочка. Единственный ребенок, рожденный на борту «Завета». Сейчас мертва. Убита Кровавым Ангелом.

Девушка вновь замолчала, наблюдая за тем, как Септимус пытается подавить ростки восстания. Забавно. На любой из имперских планет он наверняка бы стал богатым человеком, чьи таланты ценились бы весьма высоко. Он умел пилотировать корабли в атмосфере и на орбите, говорил на нескольких языках, знал, как изготавливать и использовать оружие, и с искусством истинного художника и сноровкой механика исполнял обязанности оружейника. Но здесь он оставался просто рабом. Ни будущего, ни денег, ни детей. Ничего.

…Ни детей.

Мысль поразила ее неожиданно, и она снова ткнула служителя ботинком.

— Пожалуйста, не делайте этого, — проблеял он.

— Извини. У меня вопрос.

— Спрашивайте, госпожа.

— Почему за все эти годы на корабле родился всего один ребенок?

Служитель вновь поднял к ней слепое лицо. Девушка подумала об умирающем цветке, который из последних сил тянется к солнцу.

— Корабль, — сказал он. — Сам «Завет». Он делает нас бесплодными. Матка ссыхается, а семя иссякает.

Коротышка совсем по-детски пожал плечами.

— Корабль, варп, эта жизнь. Мои глаза… — Перевязанной рукой он коснулся впавших глазниц. — Это существование изменяет все. Все заражает отравой.

Слушая его, Октавия прикусила нижнюю губу. В строгом смысле слова она не была человеком — генетический код линии навигаторов поместил ее в странную эволюционную нишу, практически отдельный подвид homo sapiens. В ранние годы наставники упрямо вколачивали этот факт ей в голову при помощи утомительных лекций и запутанных биологических таблиц. Немногим навигаторам с легкостью удавалось обзавестись потомством, и дети чрезвычайно ценились в навигаторских домах — ведь они становились залогом будущего. Если бы жизнь Октавии пошла по намеченной колее, через сто или двести лет службы ее призвали бы в семейные владения на Терре и сочетали браком с наследником другого незначительного дома, ожидая обильного приплода во имя укрепления отцовской финансовой империи. Плен положил конец матримониальным планам родни, и эта сторона унылого, бессолнечного и безнадежного рабства ее почти радовала.

И все же рука девушки рефлекторно потянулась к животу.

— Как тебя зовут? — спросила она.

Несчастный пожал плечами, шелестнув грязным тряпьем. Октавия не знала, забыл ли он свое имя, или имени у него никогда не было, но ответа она так и не получила.

— Ладно, — девушка выдавила улыбку, — хочешь, я дам тебе имя?

Он снова пожал плечами, и на сей раз жест завершился рычанием.

Октавия поняла почему. Септимус направлялся к ней. За его спиной толпа медленно рассасывалась: люди возвращались к своим самодельным прилавкам или небольшими группами покидали зал.

— Тише, маленький сторож, — улыбнулся пилот.

Его аугментический глаз, повращавшись, сфокусировался, и голубая линза расширилась, как настоящий зрачок.

Октавия похлопала служителя по плечу.

— Все в порядке.

Рука его под рваным плащом была холодной и какой-то бугристой. Не человек. Не совсем человек.

— Да, госпожа, — тихо сказал горбун.

Рычание стихло, и в тишине раздался приглушенный щелчок пистолета, досылающего патрон в патронник.

Септимус протянул руку, чтобы убрать выбившийся из прически локон Октавии ей за ухо. Девушка почти прижалась щекой к его ладони. От ласкового прикосновения в груди разлилось тепло.

— Ты выглядишь замарашкой, — сказал Септимус со всей непосредственностью и энтузиазмом малыша, сообщающего хорошую новость.

Октавия отстранилась еще до того, как он успел убрать руку.

— Ага, — сказала она. — Ладно. Спасибо за ценное наблюдение.

Идиот.

— Что?

— Ничего.

Услышав ее ответ, служитель снова зарычал на Септимуса — наверняка уловил раздражение в голосе хозяйки. Наблюдательный малый. Она чуть снова не похлопала его по плечу.

— Все еще не утихомирились? — Септимус оглянулся на расходящихся людей и подавил вздох. — Сложно убедить их в том, что судно не проклято, когда нас убивают наши собственные хозяева.

Поколебавшись, он вновь обернулся к ней:

— Я по тебе скучал.

Неплохая попытка, но так легко она не сдастся.

— Тебя долгое время не было, — заметила она, стараясь сохранять нейтральный тон.

— Похоже, ты на меня обижена. Это потому, что я назвал тебя замарашкой?

— Нет.

Она с трудом сдержала раздраженную гримасу. Идиот.

— Все прошло хорошо?

Септимус откинул нечесаные волосы с лица.

— Да. Почему ты сердишься на меня? Я не понимаю.

— Да что ты! — Она улыбнулась.

Потому что ты уже три дня на корабле, но так и не зашел повидать меня. А еще друг называется.

— Я не сержусь.

— У вас сердитый голос, госпожа.

— Ты вроде бы должен быть на моей стороне, — огрызнулась она на служителя.

— Да, госпожа. Простите, госпожа.

Октавия попыталась сменить тактику.

— Убийства. Это был Узас?

— На этот раз да. — Септимус снова заглянул ей в глаза. — Первый Коготь забрал его на тюремную палубу.

— Его схватили. А скоро к нам присоединятся новые члены команды. Может, это успокоит остальных, и все вернется к норме.

Септимус улыбнулся своей кривой улыбкой.

— Я уже давно твержу тебе: это и есть норма.

— Как скажешь, — фыркнула девушка. — На что похож был «Вопль»? Я имею в виду, изнутри станции.

Септимус усмехнулся при воспоминании.