вмятинами. Шлемы тоже погнулись и почернели. У Ксарла выбили одну из глазных линз, а обе линзы Кириона треснули. Сквозь расколотый наличник Узаса виднелась половина его лица. Командир Заклейменных — последний, кому достался этот титул, — встретился взглядом со слюнявым, ухмыляющимся идиотом.
— Это твоя вина, — сказал Дал Кар. — Твое безумие стоило нам всех жизней, потерянных в эту ночь.
Узас облизнулся. Десны и зубы его потемнели от сочащейся крови. Дал Кар сомневался, что полоумный фанатик хотя бы понял его слова.
— Давайте покончим с этим, — произнес он, вновь активируя цепной меч.
Зубья с рычанием принялись кромсать воздух.
— Не бесчестите Третий Коготь, заставляя меня дожидаться смерти.
В тишине раздался хохот Кириона, превращенный динамиками шлема в гортанное рычание.
— Бесчестие, — просипел он сквозь приступы веселья. — Минутку, пожалуйста.
Он отстегнул горловые крепления, стянул изуродованный шлем с головы и вытер слезящиеся от смеха глаза пергаментным свитком, который содрал с наплечника.
—
Талос поднял свой болтер. Древнее двуствольное орудие покрывали гравировки с изображениями деяний павшего бойца, достигшего при жизни гораздо большего, чем любой из них.
— Пожалуйста, — вздохнул Дал Кар, — я не хочу, чтобы меня убило оружие Малкариона.
— Сними шлем. — Произнося эти слова, Пророк не двинул ни одним мускулом. Из пробоин его боевой брони все еще сыпались искры и текла смазка. — Ты утратил право выбирать свою смерть в ту секунду, когда навязал нам этот дурацкий бой.
Дал Кар медленно подчинился. С обнаженной головой он встал перед Первым Когтем. На палубе остро пахло кровью, и запах мешался с вонью болтерной взрывчатки. Губы Заклейменного скривила горькая, почти виноватая улыбка.
— Почему вы просто не прикончили Узаса? — спросил он. — Тогда все закончилось бы, еще не начавшись.
— Ты не настолько глуп, чтобы в это поверить, — мягко ответил Талос. — Так же как и я. Как и всегда в легионе, месть — лишь признак болезни.
— Я хотел бы вступить в Первый Коготь.
— Тогда тебе не следовало выходить против нас, облаченным во тьму.
Он не отводил болтер от лица Дала Кара.
— Если ты не сумел отговорить свое отделение от жалкой мести, которая стоила жизни преданных нашему делу людей, какую пользу ты сможешь принести легиону?
— А ты не способен контролировать Узаса. Так ли уж велика разница? Неужели ваши жизни настолько дороже наших?
— Очевидно, да, — ответил Талос, — потому что это наши пистолеты направлены тебе в лицо, Дал Кар.
— Талос, я…
Оба ствола рявкнули. Мелкие ошметки мяса и костяное крошево забрызгали коридор и броню воинов. Безголовый труп пошатнулся и врезался в стену, прежде чем соскользнуть на пол и замереть в жалкой, уродливой позе.
Некоторое время они стояли молча. Изувеченная броня искрила и неприятно скрежетала. Воины недвижно высились среди устроенного ими кровавого месива.
Наконец Талос прервал молчание. Он махнул рукой, указывая на тела:
— Берите их. Септимус снимет с них доспехи.
— Два месяца.
Талос расхохотался.
— Не шути со мной, Септимус. Я не в настроении.
Смертный раб почесал щеку там, где отполированный металл встречался с бледной кожей, и оглядел свою мастерскую, превратившуюся в мясницкую лавку. Семь трупов с почти неповрежденными доспехами — броню можно снять, а тела вышвырнуть в космос в течение суток. Но все пять воинов Первого Когтя едва стояли на ногах, а доспехи их выглядели более чем плачевно. Смазка текла из трещин и засыхала темными струйками на металле. Выбоины следовало залатать, куски расколовшегося керамита извлечь и заменить, изодранные слои композитных металлов запаять, перекрасить, выпрямить…
Повреждения внутреннего слоя были куда хуже. Искусственную мускулатуру, сделанную из пучков волокон, придется перекроить. Сервомоторы надо заменить или починить. Инъекционные порты — стерилизовать и встроить заново. Разъемы интерфейса полностью перенастроить, и все это нужно было проделать прежде, чем браться за самую кропотливую работу: сенсорные системы в дисплеях шлемов.
— Я не шучу, господин. Даже если пустить в дело доспехи убитых, починка каждого комплекта займет не меньше недели. Надо вновь настроить сенсорные системы, подогнать их к вашим телам, наладить интерфейсы… Быстрее у меня не получится. Не уверен, что у кого-то другого получилось бы.
Кирион шагнул вперед. Сломанный стабилизатор заставлял его подволакивать левую ногу, а лицо было разбито и окровавлено.
— А если ты займешься только моим доспехом и твоего хозяина?
Септимус сглотнул, старательно избегая взгляда Узаса.
— Две недели, лорд Кирион. Возможно, три.
— Смертный. Почини мой.
Все обернулись к Узасу. Тот фыркнул.
— Что? Мой доспех надо починить, как и ваши, — сказал он.
Талос отстегнул горловые крепления шлема. Раздалось змеиное шипение сжатого воздуха. Снять шлем получилось только с третьей попытки, и лицо под ним оказалось сплошь изукрашено синяками и ссадинами. Один глаз был скрыт под коркой запекшейся крови и походил на отвратительного вида струп, но второй, ясный, черный и лишенный радужной оболочки, как у всех рожденных на Нострамо, горел яростным огнем.
— Во-первых, не смей обращаться к моему оружейнику — и
Узас облизнулся.
— Заклейменные вызвали нас. Им следовало отступить. Тогда они остались бы живы.
— Для тебя всегда все так просто.
Талос сощурил здоровый глаз. Он заговорил сдержанным тоном, стараясь не дать напряжению и боли просочиться в голос:
— Что за безумие в тебе поселилось? Почему ты не понимаешь, чего стоила нам твоя выходка этой ночью?
Узас пожал плечами. Отпечаток кровавой ладони на наличнике шлема — вот и все, что увидели остальные.
— Мы победили, разве нет? Только это имеет значение.
— Довольно. — Кирион тряхнул головой и положил руку в помятой перчатке на наплечник Талоса. — С тем же успехом можно попытаться научить труп дышать. Брось это, брат.
Талос отстранился от успокаивающего прикосновения Кириона.
— Однажды наступит ночь, когда слово «брат» уже не спасет тебя, Узас.
— Это пророчество, сэр? — ухмыльнулся второй воин.
