детектив Джон Филипс, он состоял на жалованье у семьи Корлеоне и вместе с другими агентами в штатском находился в машине, которая первой подоспела к месту происшествия. Не называя себя, он спросил:
— Вы узнаете мой голос?
— Ага, — отозвался Санни. Он как раз задремал, когда жена позвала его к телефону.
Филипс сказал скороговоркой:
— Кто-то стрелял в вашего отца возле его конторы. Пятнадцать минут назад. Он жив, но тяжело ранен, его забрали во Французскую больницу. Ваш брат Фредди сейчас в полицейском отделении в Челси. Когда его отпустят, позовите к нему врача. Я теперь еду в больницу — на случай, если мистер Корлеоне сможет давать показания. Буду держать вас в курсе дел.
Сандра, жена Санни, сидя по другую сторону стола, увидела, что лицо мужа наливается кровью. Глаза его остекленели.
— Что? — прошептала она.
Санни нетерпеливо отмахнулся от нее и отвернулся, заслоняя собою трубку:
— Это точно, что он жив?
— Точно, — ответил агент. — Много было крови, но, по-моему, пострадал не так сильно, как кажется.
— Спасибо, — сказал Санни. — С меня тысяча долларов. Завтра в восемь утра будьте дома, вам принесут.
Он навис над столом, охватив ладонями телефонный аппарат. Усилием воли заставил себя усидеть на месте. Он знал, что главная его слабость — необузданность в гневе, а сейчас был как раз тот случай, когда уступить гневу означало погибнуть. Первым делом нужно было связаться с Томом Хейгеном. Не успел он протянуть руку к трубке, как телефон затрезвонил снова. Звонил букмекер, откупивший у семейства право содержать тотализатор в том районе, где находилась контора дона. Звонил сказать, что дон убит, застрелен на улице. После первых же вопросов выяснилось, что человек, от которого букмекер получил эти сведения, к потерпевшему близко не подходил, и Санни отмел их как не стоящие внимания. Информация, поступившая от Филипса, внушала больше доверия. И сразу же раздался третий звонок. Это был репортер из «Дейли ньюс». Едва он назвался, как Санни Корлеоне швырнул трубку.
Он набрал номер Хейгена, подошла его жена. Санни спросил:
— Том уже дома?
Она ответила:
— Нет. — Прибавив, что он будет минут через двадцать, она ждет его к ужину.
— Пусть позвонит мне, — сказал Санни.
Он старался трезво оценить обстановку. Старался представить себе, как поступил бы на его месте отец. С первой минуты было ясно, что покушение — дело рук Солоццо, но никогда Солоццо не посмел бы замахнуться на человека такого масштаба, как дон, если б не заручился чьей-то очень сильной поддержкой. Он не успел додумать до конца — телефон зазвонил в четвертый раз. Мягко, почти нежно голос в трубке спросил:
— Это Сантино Корлеоне?
— Ну, — ответил Санни.
— Том Хейген у нас, — сказал голос. — Часа через три мы его отпустим, он передаст наши предложения. А пока не торопись, выслушай сначала, что он скажет. Не надо лишних неприятностей. Что сделано, то сделано. Будем здраво смотреть на вещи. Не стоит терять голову — все знают, ты человек горячий, так уж держи себя в руках.
В голосе звучала насмешка. Скорее всего, звонил сам Солоццо, но сказать наверняка было трудно. Санни отозвался глухо, нарочито убитым голосом:
— Хорошо, подожду. — И услышал, как на другом конце положили трубку.
Он взглянул на свои массивные наручные часы с золотым браслетом, заметил точное время разговора, записал его на белой клеенке.
Посидел у кухонного стола в молчании, мучительно морща лоб.
— Что, Санни? — спросила его жена.
Он ответил ровным голосом:
— В отца стреляли. — Увидел ужас на ее лице и грубовато прибавил: — Не плачь, он жив. И больше ничего не случится, будь покойна.
Он не стал говорить ей про Хейгена. И тогда телефон зазвонил в пятый раз.
Это был Клеменца. Одышливый голос толстяка с хрипом вырвался из трубки.
— Слыхал про отца? — спросил он.
— Слыхал, — ответил Санни. — Но он жив.
Последовала долгая пауза, потом Клеменца голосом, изменившимся от волнения, проговорил:
— Слава тебе, господи, слава богу. — Но тотчас же спохватился в тревоге: — Ты точно знаешь? Я слышал, он скончался прямо на улице.
— Он жив, — сказал Санни. Он напряженно вслушивался в звучание каждого слова Клеменцы. Похоже, взволнован искренне, но ведь по долгу службы толстяку положено быть хорошим актером.
— Теперь тебе действовать, Санни, — сказал Клеменца. — Какие будут распоряжения?
— Езжай сюда, — сказал Санни, — к отцовскому дому. И захвати с собой Поли Гатто.
— Это все? — спросил Клеменца. — А не послать людей в больницу и к вам туда?
— Нет. Мне нужен только ты и Поли Гатто, — сказал Санни.
Наступило долгое молчание. Клеменца начинал понимать. На всякий случай Санни подпустил в голос естественности:
— Где его носит, между прочим, этого Поли? Чем он был занят, черт возьми?
Одышливый свист в трубке умолк. Теперь Клеменца заговорил, сам взвешивая каждое свое слово:
— Ему нездоровилось — простыл немного и остался дома. Он и вообще всю эту зиму прихварывает.
Санни немедленно насторожился:
— Сколько же раз он за последние месяцы не выходил на работу?
— Раза три-четыре. Я предлагал прислать замену, но Фредди каждый раз говорил, не надо. Причин особо-то остерегаться не было — сам знаешь, десять лет все шло гладко.
— Ну да, — сказал Санни. — Так. Значит, жду тебя в доме у отца. И обязательно привези Поли. Заезжай за ним по дороге. Болен, здоров — неважно. Ты понял? — И, не дожидаясь ответа, бросил трубку.
Его жена беззвучно плакала. Он молча поглядел на нее, сказал жестко:
— Будет спрашивать кто-нибудь из наших, пусть звонят мне к отцу, по его личному номеру. Чужие позвонят — ты ничего не знаешь. Если жена Тома — скажи, он занят по службе, задержится немного. — Он помедлил. — К нам без меня подъедет народ… — Встретил ее испуганный взгляд и продолжал нетерпеливо: — Пугаться нечего, просто пускай побудут у нас в доме. Ты делай, что они тебе скажут. В случае чего звони в кабинет к отцу, только по пустякам не нужно. И не тревожься, кончай бояться.
Он вышел из дома.
Совсем стемнело, по пятачку перед домами гулял резкий декабрьский ветер. Санни ступил во мрак без опасений. Все восемь домов в полукольце парковой аллеи принадлежали дону Корлеоне. Два первых дома при въезде по обе стороны снимали верные люди Корлеоне с семьями; квартиры на первом этаже сдавали холостякам, тоже своим, проверенным. Из шести остальных домов, завершающих полукруг, в одном жил Том Хейген с семьей, в другом — Санни, в третьем, самом скромном и маленьком, — дон Корлеоне. Три последних дома дон бесплатно предоставил друзьям, которые отслужили свое, — в случае надобности они бы съехали по первому требованию. Безобидный пятачок в парке был на самом деле неприступен, словно крепость.
На каждом из восьми домов был установлен прожектор, заливающий светом пространство вокруг, — ни затаиться, ни спрятаться. Санни перешел на другую сторону и открыл своим ключом дверь отцовского дома.
Он крикнул:
— Ма, ты где?
Из кухни вышла его мать, за нею следом тянулся аромат жарящегося перца. Не дав ей сказать ни слова, Санни взял ее за руку и усадил на стул.
