груди.
Продолжая звать на помощь, гвардеец поволок Альфонсо в ближайшее караульное помещение, где его осторожно уложили на койку.
Ватиканский врач прибыл незамедлительно. К счастью, нож не задел жизненно важных органов, а благодаря расторопности гвардейца молодой принц не истек кровью.
Врач, которому приходилось иметь дело и с куда более тяжелыми ранениями, оглядевшись, попросил одного из гвардейцев передать ему фляжку с коньяком. Вылил алкоголь на открытую рану и начал ее зашивать. А вот лицу молодого человека, когда-то очень красивому, он мало чем мог помочь. Разве что приложить компресс к сломанному носу да помолиться Богу о том, чтобы косточки срослись, особо принца не изуродовав.
Дуарте вызвал Александра из-за стола и сообщил о случившемся.
Папа приказал, чтобы Альфонсо отнесли в его покои, положили в кровать в одной из спален и охраняли круглые сутки. Затем дал указание Дуарте послать срочное письмо королю Неаполя, объяснить, что произошло с его племянником, и попросить прислать врача, а также Санчию, чтобы та ухаживала за Альфонсо и утешала Лукрецию.
Александру очень уж не хотелось говорить дочери о том, что случилось в этот злосчастный вечер, но ничего другого не оставалось. Вернувшись к столу, он встал рядом с ней.
— На площади произошел несчастный случай. На твоего любимого мужа Альфонсо напали какие-то негодяи.
На лице Лукреции отразился ужас, она вскочила.
— Где он? Его сильно поранили?
— Раны серьезные, — не стал скрывать Александр. — Но мы надеемся, что не смертельные.
Лукреция повернулась к братьям.
— Чез, Хофре, сделайте хоть что-нибудь! Найдите злодеев, бросьте их в темницу, пусть собаки разорвут их на куски, — она разрыдалась. — Папа, отведи меня к нему.
Александр повел Лукрецию в свои покои, Чезаре и Хофре последовали на ними.
Альфонсо лежал без сознания, прикрытый простыней, раны на лице сочились кровью.
Только увидев его, Лукреция горестно вскрикнула и лишилась чувств. Хофре успел подхватить ее, отнес к креслу, осторожно усадил в него. Лицо Чезаре прикрывала карнавальная маска, но у Хофре тем не менее сложилось впечатление, что его старший брат не особо удивлен.
— Брат, — спросил он, — кто мог на него напасть?
Глаза Чезаре сверкнули в прорезях маски.
— Малыш, у каждого из нас больше врагов, чем мы можем себе представить, — потом с неохотой добавил:
— Пойду посмотрю, вдруг удастся найти этих негодяев, — и покинул комнату.
Как только Лукреция пришла в себя, она приказала слугам принести бинты и теплую воду. Осторожно приподняла простыню, чтобы посмотреть, что сделали с ее любимым, увидела рану на груди, ей стало нехорошо, и она вернулась в кресло.
Хофре оставался с ней, и вместе они провели ночь, ожидая, когда же Альфонсо откроет глаза. Но произошло это лишь через два дня, когда уже прибыли и врач из Неаполя, и Санчия. Последняя, вне себя от горя, наклонилась, чтобы поцеловать брата в лоб, но не нашла места, свободного от ссадин или синяков, поэтому взяла его руку и поцеловала синюшные пальцы.
Потом поцеловала Лукрецию и мужа, который, несмотря на трагизм ситуации, не скрывал, что безумно рад ее видеть. Хофре показалось, что Санчия стала еще прекраснее. Густые черные волосы, обрамлявшие раскрасневшееся от тревоги за брата лицо, глаза, блестящие от слез… он любил ее даже сильнее, чем прежде.
Санчия села рядом с Лукрецией, взяла ее за руку.
— Как ужасно, что какие-то бандиты могут напасть на принца. Я здесь, ты можешь отдохнуть, я позабочусь о брате.
Лукреция так обрадовалась приезду Санчии, что снова заплакала. Санчия гладила ее по голове, плечам.
— Где Чезаре? Он узнал что-нибудь важное? Поймал бандитов?
Лукреция от слабости смогла только покачать головой.
— Мне надо поспать, хоть чуть-чуть. Потом я вернусь, чтобы ждать, когда Альфонсо откроет глаза. Я хочу, чтобы первым делом он увидел меня.
Ее брат Чезаре. Выражение его лица, когда он услышал дурную весть. Вернее, отсутствие всякого выражения. Что же скрывалось под маской?
Несколькими днями позже Хофре и Санчия наконец-то остались одни в своей спальне. Ему не терпелось побыть с ней наедине, но он понимал ее тревогу за судьбу брата и стремление облегчить его страдания.
Теперь же, когда Санчия разделась, чтобы лечь в постель, Хофре подошел к ней, обнял.
— Мне очень тебя недоставало. И я так огорчен случившимся с твоим братом.
Обнаженная Санчия обвила руками шею Хофре, в редком приливе нежности положила головку ему на плечо.
— Мы должны поговорить о твоем брате.
Хофре отступил на шаг, чтобы видеть ее лицо. Ослепительно красивое, смягчившееся под влиянием трагедии.
— Чезаре чем-то тебя тревожит? — спросил он.
Санчия скользнула в постель, знаком предложила Хофре присоединиться к ней.
— Чезаре многим меня тревожит. А от этих идиотских масок, которые он не снимает, просто мурашки бегут по коже.
— Маски скрывают отметины от оспы, Санчия. Чезаре они действуют на нервы.
— Хофре, дело не только в масках. После возвращения из Франции он стал совсем другим. То ли его пьянит собственная власть, то ли оспа повредила ему не только лицо, но и мозг, но я боюсь за нас всех.
— Он более всего хочет защитить нашу семью, сделать Рим сильным, объединить маленькие города- государства, чтобы они получили достойного правителя в лице Святейшего Папы.
— Это не секрет, что нет у меня любви к твоему отцу.
После того, как он отослал меня. И если бы не забота о брате, ноги моей в Риме бы больше не было. Если ты хочешь жить со мной, тебе придется поехать в Неаполь, ибо твоему отцу я не доверяю.
— Ты все еще злишься на него, и не без причины. Но вполне возможно, что со временем злость твоя пройдет.
Санчия знала, что такому не бывать, но прекрасно понимала, что и ей, и Альфонсо грозит опасность, а потому на этот раз прикусила язычок. Однако ей хотелось знать, что думает Хофре о своем отце… какие чувства испытывает по отношению к нему.
Он уже улегся рядом, оперся на локоть, чтобы смотреть на нее. И вновь она остро почувствовала его наивность.
— Хофре, — Санчия коснулась его щеки. — Я всегда признавала, что, выходя замуж, считала тебя слишком молодым и тугодумом. Но с тех пор узнала тебя ближе, начала понимать, увидела доброту твоей души. Я знаю, что ты способен на любовь, которая недоступна другим членам твоей семьи.
— Креция умеет любить, — возразил Хофре. Вспомнил, как Чезаре не выдал его тайну, и уже хотел добавить:
«Чезаре тоже», — но передумал.
— Да, Креция умеет любить, и это для нее беда, потому что безграничное честолюбие отца и брата разорвет ей сердце. Неужели ты не видишь, какие они?
— Отец верит, что его миссия — укрепить церковь, — объяснил Хофре. — А Чезаре хочет, чтобы Рим стал таким же могучим, как и во времена Юлия Цезаря, в честь которого его и назвали. Он считает, что его призвание — сражаться на священной войне.
