Но здесь не самое удобное место для сочинения стихов.
Вам придется поехать со мной.
Филофила низко поклонился.
— Мой господин, я вынужден отказаться от такой чести. Меня вызвал мой кардинал. Я поеду с вами в другой раз, когда буду свободен, — он злился из-за того, что Борджа заявился к его дому, но не решался взяться за меч или кинжал.
А вот Чезаре сразу перешел к действию. Поднял поэта, словно тряпичную куклу, и бросил поперек лошади. А когда запрыгнул в седло, ударил только раз, но Филофила потерял сознание.
Когда поэт открыл глаза, он увидел низкие, потемневшие от времени балки потолка и развешенные по стенам головы животных, кабанов, медведей, оленей. Понял, что находится в охотничьем домике.
Оглядел комнату и увидел знакомого ему человека.
Вскрикнул бы, да горло перехватило от страха: компанию ему составлял знаменитый душитель, дон Мичелотто. Он точил длинный нож.
Дар речи не сразу, но вернулся к Филофиле:
— Вы, должно быть, знаете, если кардинал Орсини и его стража найдут меня здесь, они сурово накажут того, кто причинит мне вред.
Мичелотто ничего не ответил, продолжая точить нож.
— Наверное, вы собираетесь меня задушить, — голос Филофилы дрожал.
Вот тут Мичелотто соблаговолил ответить:
— Нет, синьор поэт. Отнюдь. Это слишком легкая, слишком быстрая смерть для столь жестокого человека, как вы. Я собираюсь сделать следующее, — тут он широко улыбнулся. — Сначала отрежу вам язык, потом уши и нос, половые органы и пальцы, по одному. После чего, возможно, вырежу что-нибудь еще. А может, пожалею, окажу вам услугу и убью.
Следующим днем через стену, окружающую дворец Орсини, перебросили большой, в бурых пятнах запекшейся крови мешок. От вида его содержимого стражников Орсини вывернуло наизнанку. В мешке лежал обезглавленный, лишенный пальцев труп. А рядом — отрезанные половые органы, язык, пальцы, нос и уши, аккуратно завернутые в пергамент со стихами Филофилы.
Это происшествие не стало достоянием широкой общественности. Новые стихотворения Филофилы более не появлялись. По слухам, он уехал в Германию, поправлять здоровье на тамошних минеральных источниках.
Глава 26
Той весной Серебряное озеро выглядело особенно прекрасным. Чезаре и Лукреция составляли отличную пару, прогуливаясь по его берегу, она — в украшенном драгоценными камнями плаще с капюшоном, он — весь в черном, от рейтузов до берета с плюмажем и бриллиантами. Они вернулись в то место, где провели счастливейшие дни своей жизни. Вместе им оставалось пробыть совсем ничего: дата бракосочетания Лукреции с Альфонсо д'Эсте стремительно приближалась.
Каштановые волосы Чезаре блестели на солнце, и, пусть маска закрывала лицо, улыбка показывала, что он очень рад встрече с сестрой.
— На следующей неделе ты станешь д'Эсте, — подтрунивал он над ней. — На тебя ляжет ответственность члена выдающейся семьи.
— Я всегда буду Борджа, Чез, — ответила Лукреция. — И на этот раз тебе нет нужды ревновать. Никто не поверит, что это брак по любви. Этому Альфонсо совсем не хочется брать меня в жены, а мне его — в мужья. Но, как я — дочь моего отца, он — сын своего.
Чезаре с любовью смотрел на нее.
— После всех своих несчастий ты стала еще прекраснее. И это замужество принесет тебе много радостей. Д'Эсте любят искусство, у них собираются поэты и скульпторы.
Феррара — центр культуры и гуманизма, для тебя там начнется совершенно новая жизнь. Опять же, хорошо, что Феррара граничит с моей Романьей, да и герцог выполняет все указания короля Людовика.
— Ты будешь приглядывать за Джованни и Родриго, находясь в Риме? Я буду очень скучать без них. Почаще обнимай их и не выделяй кого-то одного, ради меня, хорошо?
— О чем ты говоришь. В одном побольше от тебя, во втором — от меня, поэтому они оба могут рассчитывать на мою любовь, — заверил ее Чезаре. — Креция, если бы отец не решил выдать тебя за д'Эсте, ты бы так и осталась вдовой, живя и правя в Непи?
— Я долго обдумывала мое решение, прежде чем согласиться, — ответила Лукреция. — Конечно, отец мог не посчитаться со мной, но, будь я категорически против, я бы укрылась в монастыре, может, постриглась в монахини. Но я научилась управлять людьми, и мне представляется, что в Ферраре я найду применение моим новым навыкам. Опять же, я не могла не помнить о тебе и детях.
Монастырь — не лучшее место для детей, а я не могла даже представить себе, что никогда больше их не увижу.
Чезаре остановился, с восхищением посмотрел на сестру.
— А может, ты чего-то не учла? Может, в новой жизни тебе будет что-то мешать?
Тень озабоченности проскользнула по ее лицу.
— Есть одна маленькая проблема, разрешить которую я так и не смогла. И хотя это сущий пустяк в сравнении с остальным, меня это печалит.
— Мне подвергнуть тебя пытке, чтобы вызнать правду, или ты скажешь добровольно, а я, возможно, смогу помочь?
Лукреция покачала головой.
— Я не смогу называть моего нового мужа Альфонсо, не вспомнив прежнего, который навсегда остался в моем сердце. И я так и не решила, как изменить его имя, обращаясь к нему.
Глаза Чезаре весело блеснули.
— Не такая уж это и проблема, и я, возможно, знаю, как тебе поступить. Ты говоришь, что он сын своего отца, так почему бы тебе не называть его Сонни [13]? Первый раз назови его так в супружеской постели, с любовью, и он поверит, что это ласковое прозвище.
Лукреция наморщила носик, громко рассмеялась.
— Аристократа до мозга костей, д'Эсте, назвать Сонни? — но чем дольше она об этом думала, тем более привлекательным казалось ей предложение Чезаре.
Они дошли до конца старого пирса, на котором детьми ловили рыбу, с которого прыгали в воду, плескались, наслаждаясь полной свободой, доступной только детям.
Здесь сидел их отец, наблюдая за ними, оберегая их, в его присутствии они чувствовали себя в полной безопасности.
И теперь, много лет спустя, они сидели на том же пирсе, смотрели на подернутую рябью воду, сверкавшую миллионами маленьких бриллиантов в лучах послеполуденного солнца. Лукреция привалилась к брату, он обнял ее.
— Чез, — голос ее звучал серьезно, — я слышала, что случилось с Филофилой.
— Да? — бесстрастно ответил Чезаре. — Его смерть огорчила тебя? Он не питал к тебе любви, иначе не писал бы столь мерзкие стишки.
Лукреция повернулась, коснулась его лица.
— Я это знаю, Чез. И, полагаю, должна поблагодарить тебя за все то, что ты делаешь, чтобы защитить меня. После долгих раздумий я могу даже понять смерть Альфонсо.
Но я боюсь за тебя. Не слишком ли легко ты в последнее время убиваешь? Не следует ли тебе подумать о спасении души?
Чезаре объяснил ей, что к чему:
— Если есть Бог, как описывает Его Святейший Папа, Он не запрещает убивать, иначе не было бы
