им наплевать на деньги, они хотят только помешать будущим насильникам молодых невинных девушек. Вся студия встала с ног на голову. Дора и Кевин Маррионы были так разобижены, что начали поговаривать о продаже студии. Затем Скиппи снова взял командование в свои руки. Он подписал с девицей контракт на главную роль в низкобюджетном фильме по сценарию ее отца. За очень хорошие деньги. Затем за кучу бабок нанял Бенни Слая срочно переписать сценарий. Кстати, получилось недурно. Бенни – настоящий гений. Все было улажено. А потом окружной прокурор Лос-Анджелеса вдруг начал настаивать на продолжении судебного преследования. И это окружной прокурор, избранный с помощью «ЛоддСтоун», окружной прокурор, которому Элай Маррион оказывал просто королевские почести! Скиппи даже предложил ему работу в юридическом отделе студии за миллион в год на пять лет, но тот отверг предложение. Настаивает на увольнении Бобби Бентса с поста главы студии. Тогда он пойдет на сделку. Никто в толк не возьмет, с чего он так заартачился.
– Неподкупный выборный чиновник, – развел руками Кросс. – Такое случается.
И снова подумал о Дэвиде Редфеллоу. Редфеллоу стал бы пылко возражать: дескать, такого животного и на свете нет. И Кросс мысленным взором увидел, как Редфеллоу организовал все это. Наверное, сказал окружному прокурору: «Я даю вам взятку за то, чтобы вы выполнили собственный долг!» Что же до денег, Редфеллоу тут дошел до предела. «Двадцать», – прикинул Кросс. Что такое жалкие двадцать миллионов, черт возьми, когда речь идет о покупке студии за десять миллиардов? И для окружного прокурора ни малейшего риска. Он действует в строжайшем согласии с буквой закона. Воистину элегантный план.
– Словом, Бентс должен сойти с высот, – продолжала тараторить Клавдия. – А Дора и Кевин с радостью продадут студию за пять зеленых светов на их собственные фильмы и миллиард долларов наличными в их карманы. А потом этот итальянский коротышка появляется в студии, созывает собрание и объявляет, что он новый владелец. И ни с того ни с сего назначает главой студии меня. Скиппи чуть не рехнулся. Теперь я его босс. Ну, не безумие ли?
Кросс просто забавлялся, наблюдая за сестрой, а затем улыбнулся.
Внезапно Клавдия подалась назад и поглядел на брата. Ее глаза вдруг потемнели; настолько проницательного и разумного взгляда Кросс еще не встречал. Но Клавдия сказала с добродушной улыбкой:
– В точности как парни, верно, Кросс? Ну, я прорвалась в точности как ребята. А мне даже не пришлось ни с кем трахаться…
– В чем дело, Клавдия? – удивился Кросс. – Я думал, ты рада.
– Я рада, – улыбнулась Клавдия. – Но я не дура. А поскольку ты мой брат и я люблю тебя, хочу, чтоб ты знал, все это меня ничуть не одурачило. – Подойдя к нему, она присела на кушетку рядом. – Я лгала, когда сказала, что приехала на похороны папы только ради тебя. Я приехала, потому что хотела принадлежать к некоему кругу, к которому принадлежишь ты. Я приехала, потому что не могла больше оставаться в стороне. Но мне ненавистно то, что они отстаивают, Кросс. И дон, и остальные.
– Означает ли это, что ты не хочешь командовать студией?
– Нет, – расхохоталась Клавдия, – я хочу признать, что я все еще Клерикуцио. И хочу делать хорошие картины и зарабатывать кучу денег. Кино – великий уравнитель, Кросс. Я могу снимать хорошие фильмы о великих женщинах… Давай поглядим, что будет, когда я приложу таланты Семьи во имя добра, а не во имя зла. – Оба рассмеялись. Потом Кросс обнял ее и поцеловал в щеку.
– По-моему, это великолепно, просто великолепно.
И он подразумевал не только ее, но и себя. Ибо если дон Клерикуцио сделал ее главой студии, значит, он не связывает исчезновение Данте с Кроссом. План сработал.
Покончив с обедом, они болтали еще не один час. Когда Клавдия встала, чтобы уйти, Кросс взял из стола кошель с черными фишками.
– Попытай счастья за столами нашего заведения.
Дав ему шутливую пощечину, Клавдия отозвалась:
– Только если ты больше не станешь опекать меня, будто маленькую девочку. В прошлый раз мне хотелось тебя чем-нибудь оглоушить.
Кросс обнял ее, ощутив радость от того, что она так близко. И в приступе минутной слабости признался:
– Знаешь ли, я отписал тебе треть своего состояния на случай, если со мной что-нибудь стрясется. А я очень богат. Так что, если захочешь, ты всегда можешь послать студию куда подальше.
– Кросс, – с сияющими глазами ответила Клавдия, – спасибо за заботу обо мне, но я в любом случае могу послать студию куда подальше и без твоего состояния… – И вдруг она встревожилась. – Что-нибудь стряслось? Ты болен?
– Нет-нет. Я просто хотел, чтобы ты знала.
– Слава Богу, – выдохнула Клавдия. – Ну, раз уж я вошла, может быть, ты сможешь выйти. В смысле, вырваться из Семьи. Освободиться. Стать свободным.
– Я свободен, – рассмеялся Кросс. – И очень скоро уеду, чтобы жить с Афиной во Франции.
Под вечер десятого дня в «Занаду» наведался Джорджио Клерикуцио, чтобы встретиться с Кроссом, и у того внезапно засосало под ложечкой – чувство, перерастающее в панику, если не взять его под контроль.
Своих телохранителей Джорджио оставил на улице в компании охраны отеля. Но Кросс ни на миг не обольщался иллюзиями; его собственные телохранители подчинятся любому приказу Джорджио. А вид Джорджио отнюдь не внушал ему надежды. Джорджио как-то осунулся и сильно побледнел. Кросс впервые в жизни видел, что Джорджио не вполне уверен в себе.
– Джорджио, – изобразил Кросс бурную радость, – какой приятный сюрприз! Позвольте мне позвонить, чтобы для вас приготовили виллу.
– Мы не можем найти Данте, – устало улыбнулся ему Джорджио. Немного помолчал. – Он скрылся из виду, и в последний раз его видели в «Занаду».
– Господи, это уже серьезно! Но вы же знаете Данте, его не всегда удержишь в узде.
