перекинуться в карты. Однажды он услышал, как они шутили между собой про то, что к дону Кроче явились Зверь и Дьявол, а вышли от него эти два старших человека тихими ангелочками. Ферра поразмыслил над этим и с безошибочной сверхинтуицией, свойственной сицилийцам, смекнул, в чем дело. Значит, с доном встречались Пассатемпо и Андолини. Пассатемпо часто называли Зверем, а Фра Дьяволо было разбойничьей кличкой Андолини. Зачем им понадобилось беседовать с доном Кроче в его доме в Виллабе, так далеко от лагеря Гильяно? Ферра послал к родителям Гильяно своего сына-подростка со срочным донесением, и через два дня ему была назначена встреча в горах. Он рассказал Гильяно о своих подозрениях. Лицо молодого человека оставалось бесстрастным — он лишь попросил Ферру поклясться, что тот будет молчать. Больше об этом не было сказано ни слова. И вот теперь, через три месяца, Гильяно снова вызывал его к себе — наверное, чтобы рассказать, чем дело кончилось.
Гильяно со своим отрядом забрался далеко в горы, вне досягаемости армии Луки. Чезеро Ферра отправился в путь ночью; в назначенном месте его встретил Аспану Пишотта, чтобы проводить в лагерь. Прибыли они туда только к утру и обнаружили, что их ждет горячий завтрак. На раскладном столе, покрытом скатертью, были расставлены серебряные приборы, и еда была превосходной. Тури Гильяно вышел в белой шелковой рубашке и рыжих молескиновых брюках, заправленных в начищенные коричневые сапоги; волосы у него были чистые, аккуратно причесанные. Никогда еще он не был так красив.
Отослав Пишотту, Гильяно сел с Феррой за стол. Почему-то ему было явно не по себе. Он церемонно произнес:
— Я хочу поблагодарить вас за доставленную информацию. Мы проверили ваши сведения, и теперь я знаю, что все было именно так. Это очень важно. Но я послал за вами, чтобы поговорить о другом. Я знаю: то, что я собираюсь сказать, удивит вас, но, надеюсь, не обидит.
Такого Ферра никак не ожидал.
— Я слишком многим тебе обязан, — вежливо сказал он, — чтобы обижаться.
Гильяно улыбнулся открытой искренней улыбкой — вот так же улыбался он, когда был совсем ребенком.
— Выслушайте меня внимательно, — сказал Гильяно. — Прежде всего я решил поговорить с вами. Если вы будете против, я сразу ставлю точку. Я говорю сейчас с вами не как начальник отряда; я обращаюсь к вам как к отцу Юстины. Вы сами знаете, что она красавица — наверно, у порога вашего дома болтается немало парней. И я знаю, как вы печетесь о ее добродетели. Должен признаться, я испытываю подобные чувства впервые в жизни. Словом, я прошу руки вашей дочери. Если вы говорите мне «нет», я больше не произнесу ни слова. Вы останетесь моим другом, а ваша дочь по-прежнему будет находиться под моей защитой. Если же вы говорите «да», тогда я спрошу у вашей дочери, как она к этому отнесется. В случае ее отказа будем считать, что разговора не было.
Чезеро Ферра был настолько застигнут врасплох этой речью, что лишь пробормотал:
— Я должен подумать, я должен подумать. — И надолго замолчал.
Когда же он снова заговорил, в его голосе слышалось глубочайшее уважение.
— Я хотел бы видеть тебя мужем моей дочери больше, чем любого другого мужчину на свете. И я знаю, мой сын Сильвио, пусть земля ему будет пухом, согласился бы со мной. — Тут он снова стал заикаться. — Единственное, что меня тревожит, — это безопасность моей дочери. Если Юстина будет твоей женой, полковник Лука непременно найдет повод упрятать ее за решетку. «Друзья» теперь тоже твои враги и могут ей навредить. А сам ты должен бежать в Америку, или тебя ждет смерть в горах. Прости за откровенность, но я не хочу, чтобы она так рано осталась вдовой. А кроме того, брак осложнит и твою жизнь, и это тревожит меня больше всего. Счастливый молодожен перестает замечать ловушки и не опасается врагов. Женитьба может стать причиной твоей гибели. Я говорю прямо, потому что уважаю тебя и люблю. Это ведь можно отложить и до лучших времен, когда ты будешь знать, что тебя ждет завтра, и сможешь разумно строить планы на будущее.
Он умолк, не спуская с Гильяно настороженного взгляда, желая убедиться, что не рассердил его.
Но Гильяно лишь понуро молчал. И Чезеро понял: так огорчиться может только влюбленный. Это его настолько поразило, что он порывисто воскликнул:
— Я же не говорю «нет», Тури.
Гильяно тяжело вздохнул.
— Я ведь и сам обо всем этом думал. План у меня такой. Я тайно женюсь на вашей дочери. Нас обвенчает аббат Манфреди. Здесь, в горах. В любом другом месте будет слишком опасно. Но я сделаю так, чтобы вы и ваша жена приехала вместе с дочерью и присутствовали на церемонии. Потом она пробудет со мной три дня, а после я отправлю ее к вам домой. Если ваша дочь овдовеет, у нее будет достаточно денег, чтобы начать новую жизнь. Так что о ее будущем можете не беспокоиться. Я люблю вашу дочь и буду беречь ее и заботиться о ней всю жизнь. Если же случится худшее, я обеспечу ее будущее. Но это, конечно, риск — связать свою жизнь с таким человеком, как я, и, как разумный отец, вы вправе не подвергать ее такому риску.
Чезеро Ферра был тронут до глубины души. Молодой человек говорил с ним так просто, так искренне. С такой грустью и надеждой. Но обо всем главном он сказал. Он подумал о будущем его дочери. Ферра встал из-за стола и обнял Гильяно.
— Благословляю тебя, — сказал он. — Я поговорю с Юстиной.
Прежде чем уйти, Ферра сказал, что рад был оказаться полезным и узнать, что его сведения пригодились Гильяно. И, к удивлению, увидел, как изменилось у того лицо. Глаза расширились, лицо побелело.
— Я приглашу на свадьбу Стефана Андолини и Пассатемпо, — произнес он. — Там мы и уладим это дело.
Только какое-то время спустя Ферра подумал, что это довольно странное решение, если Гильяно действительно хочет сохранить свою женитьбу в тайне.
В том, что сицилийская девушка выходила замуж за мужчину, с которым и минуты не провела наедине, не было ничего необычного. Незамужняя женщина, сидя у своего дома, поворачивается в профиль: она не должна смотреть на улицу, не то ее сочтут распутницей. Молодые люди, проходя мимо, не могут заговорить с девушкой — разве что в церкви, под защитой Девы Марии, рядом с зорко следящей матерью. Если чей-то профиль или несколько оброненных в церкви слов сводили юношу с ума, ему следовало выразить свои чувства и намерения в письме, составленном по всем правилам. А это было делом нешуточным. Часто с подобными просьбами обращались к профессиональным писателям. Ведь из-за неверного тона вместо свадьбы вполне могли состояться и похороны. Поэтому в том, что Тури Гильяно просил руки Юстины у ее отца, никак не дав ей самой понять, что интересуется ею, не было ничего странного.
А Чезеро Ферра ни минуты не сомневался в согласии Юстины. Ребенком она заканчивала каждую молитву словами: «И спаси от карабинеров Тури Гильяно». Она всегда охотно бегала с поручениями к его матери Марии Ломбарде. А когда стало известно, что от дома Гильяно к дому Венеры нашли потайной ход, она была вне себя от ярости. Сначала отец с матерью решили было, что Юстина негодует по поводу ареста этой женщины и родителей Гильяно, а потом поняли, что это просто ревность.
Поэтому Чезеро Ферра предвидел ответ дочери и не удивился, услышав его. Потрясло его то, как она восприняла новость. А она лукаво улыбнулась, как будто знала заранее, что обольстит Гильяно, покорит его.
Далеко в горах стоял маленький полуразрушенный норманнский замок, в котором вот уже больше двадцати лет никто не жил. Здесь и решил Гильяно устроить свадьбу и провести медовый месяц. Он приказал Пишотте выставить вокруг замка вооруженную охрану, чтобы молодые могли не опасаться внезапного нападения. Аббат Манфреди выехал из монастыря в повозке, запряженной ослом, а потом люди Гильяно пронесли его на носилках по горным тропам. Он обрадовался, обнаружив в замке домашнюю часовню, хотя, конечно, все ценные статуи и резные украшения были давно оттуда похищены. Но каменный алтарь и голые каменные стены выглядели строго и благородно. В общем-то, аббат не одобрял решения Гильяно и, после того как они обнялись, сказал:
— Ты, видимо, забыл пословицу: не проигрывает тот, кто играет в одиночку.
Рассмеявшись, Гильяно сказал:
— Но когда-то надо ведь и о своем счастье подумать. — И, вспомнив излюбленную крестьянскую
