под сукно, и от имени нового правительства сделано официальное заявление, что никакого подобного законопроекта... 'не существует'. Вместе с тем 'триумвират' не мог не принимать во внимание двух моментов, чрезвычайно важных как для судьбы самого военного режима, так и для интересов эквадорской буржуазии: усиливавшегося в стране движения за национализацию 'Тексако-Галф', с одной стороны, и отношений, которые складывались с американским консорциумом, - с другой.
Демократическая общественность Эквадора все активнее выступала за национализацию 'Тексако- Галф', считая его главным среди империалистических хищников. В стране возник Патриотический фронт борьбы за национализацию нефтяной промышленности, в котором участвовали политические партии, профсоюзы, демократические общественные организации, представители широких слоев населения - трудящихся, средних слоев, студенчества, интеллигенции. Да и в рядах офицерства все еще давали себя знать националистические, антиимпериалистические настроения, проявлявшиеся в требовании продолжать осуществление экономических и социальных реформ, в которых нуждалась страна.
Что касается демократических сил и патриотически настроенных офицеров, то в отношении их 'триумвират' не стеснялся: народные манифестации разгоняла полиция, левых офицеров увольняли в отставку.
Сложнее обстояло дело с 'Тексако-Галф'. Хозяева американских компаний, сознавая, что превратить Эквадорскую государственную нефтяную корпорацию в соучастника разграбления природных богатств Эквадора не удастся, не прекращали кампании по дискредитации государственного сектора. Они твердили, что ЭГНК, мол, не сможет организовать сбыт нефти на внешних рынках (К этому времени основными рынками сбыта эквадорской нефти стали Антильские острова (48%), где велась ее переработка, США (21%), Япония (около 21%) и Чили (10%)), не сумеет 'рационально хозяйничать', не справится с проведением нефтеразведки собственными силами и т. д. 'Тексако' и 'Галф' прибегали к различным маневрам с целью закрыть для ЭГНК внешние рынки, и были времена, когда корпорация действительно не могла продать свою нефть. Одновременно и сами компании не раз саботировали экспорт 'своей' нефти.
Нефтяные спруты добивались для себя все новых и новых льгот. После отстранения от власти Родригеса Лары они сочли, что приспело время 'реконкисты', и стали выдвигать требования, которые не просто ущемляли экономические интересы Эквадора, но были откровенным посягательством на его национальный суверенитет. Они требовали не только снижения налогов на добычу и экспорт 'их' нефти, не только отказа Эквадора от какого-либо сотрудничества с социалистическими странами - они целили в самую сердцевину проведенных военными кругами реформ - в государственный сектор.
В январе 1976 года 'Тексако' и 'Галф' потребовали снизить более чем на доллар цену на добываемую ими нефть. Они мотивировали это тем, что, дескать, 'низкий уровень прибылей' не позволяет поддерживать добычу на установленном правительством уровне в 210 тысяч баррелей в сутки и вести разведку новых месторождений. Между тем ЭГНК было доподлинно известно, что только с августа 1972 по январь 1975 года чистая прибыль двух компаний составила почти 120 миллионов долларов.
Руководители ЭГНК понимали, что вопрос о ценах был лишь ширмой, прикрывавшей главную цель наступления 'транснационалов' - изменить закон об энергетических ресурсах. Их требования говорили сами за себя: отстранить ЭГНК от определения нефтяной политики эквадорского государства; ввести так называемые оперативные контракты, то есть по существу вернуться к практике концессий; разрешить компаниям заключать до трех контрактов, что позволило бы каждой из них иметь в своем распоряжении до 600 тысяч гектаров нефтеносных земель; аннулировать право эквадорского государства безвозмездно получать все оборудование компаний, когда те покидают страну, иными словами, заставить его выплачивать компенсацию; наконец, отменить обязанность компаний сначала удовлетворять потребности в нефти внутреннего рынка и только после этого ее экспортировать. Нетрудно видеть, что подобная 'реформа' законодательства ущемила бы самым непосредственным образом коренные интересы экономического развития, существенно ограничила бы самостоятельность и суверенитет Эквадора.
Позиция 'Тексако' и 'Галф' вызывала не только возмущение общественности, но и недовольство самого военного 'триумвирата': ведь речь шла фактически об открытом отказе американских монополий от взятых на себя обязательств. К середине 1976 года противоречия между эквадорским государством и 'Тексако-Галф' резко обострились. Причиной тому был прямой саботаж американских компаний, по вине которых на протяжении первых шести месяцев среднесуточная добыча составляла лишь 155 тысяч баррелей, а в июле упала до критического уровня - 115 тысяч баррелей.
Нетрудно представить себе, что означала для эквадорской казны потеря 'твердых' доходов в виде налогов на экспорт почти 100 тысяч баррелей 'черного золота'! Резкое сокращение запланированных бюджетных поступлений ставило под угрозу продолжение осуществлявшихся крупномасштабных проектов развития промышленности, гидроэнергетики, транспортной инфраструктуры. Одновременно это грозило обострением социальной обстановки в стране, новой высокой волной забастовочной борьбы трудящихся, новым подъемом общедемократического движения. Допустить такое правящие круги Эквадора, разумеется, не могли.
В июле 1976 года по распоряжению министра природных ресурсов и энергетики ЭГНК наложила эмбарго на 940 тысяч баррелей нефти, находившейся на борту танкера 'Галф ойл'. Это было сделано на основании декрета, принятого еще в апреле 1975 года, но до сих пор не применявшегося. А он предусматривал, что независимо от уровня суточной добычи нефти каждым из трех участников нефтяного пула - 'Тексако', 'Галф' и ЭГНК - государственная корпорация должна была получать причитающиеся ей 25% от установленного законом объема добычи. Оказалось, что лишь за 1975 год ЭГНК недополучила от 'Тексако' и 'Галф' более 2 миллионов баррелей сырой нефти. Теперь эквадорское государство потребовало вернуть 'должок'.
Последующие события разворачивались стремительно. ЭГНК продала экспроприированную нефть американской компании 'Атлантик ричфилд'. Тогда 'Галф' возбудила в Лос-Анджелесе против 'Атлантик ричфилд' судебное дело, предъявив ей иск на 5 миллионов долларов и обвинив ее в том, что она якобы 'при помощи силы и подкупа' заполучила нефть, принадлежавшую 'Галф'; одновременно 'Галф' продолжала саботировать экспорт нефти. На переговорах с правительством Эквадора 'Галф', задолжавшая эквадорской казне 82 миллиона долларов, пыталась использовать это обстоятельство в качестве орудия нажима. Но шантаж провалился. Военный 'триумвират' потребовал от 'старших партнеров' ЭГНК строгого соблюдения договорных обязательств и принял решение прервать всякий диалог с 'Галф', если та не прекратит судебного дела против 'Атлантик ричфилд'.
Положение осложнялось тем, что судебно-финансовый шантаж 'Галф' сопровождался вылазками местной реакции, требовавшей 'возвращения к конституционному режиму' и не скрывавшей намерения обратить вспять те позитивные перемены, которые произошли в стране за время пребывания у власти вооруженных сил. Газета 'Меркурио', выходящая в городе Куэнке, имела все основания писать в те дни: 'Только немедленная национализация нефти даст эквадорскому правительству народную опору, чтобы противостоять наступлению реакции, откровенному бойкоту со стороны 'Тексако-Галф' и предательским попыткам дискредитировать Эквадорскую государственную нефтяную корпорацию'.
В конце концов в мае 1977 года эквадорское государство установило контроль над активами 'Галф'. В результате ЭГНК и 'Тексако' поменялись ролями: первая, располагая теперь 62,5% акций консорциума, превратилась в 'старшего партнера', а второй пришлось довольствоваться положением 'партнера младшего'.
Итак, 'Галф' 'ушли', а 'Тексако' осталась. Но не случайно говорится, что хрен редьки не слаще. Вскоре выяснилось, что 'Тексако' - хищник помасштабнее, чем 'Галф': только за неполный 1977 год она умудрилась вывезти незаконным путем из Эквадора 4,5 миллиона баррелей нефти. Пришлось властям приструнивать и 'Тексако'.
Вспоминается одна из встреч в Эквадорской государственной нефтяной корпорации. Моим собеседником был заведующий отделом общественных связей Энрике Проаньо.
- Корпорация, - рассказывал он, - стала своего рода символом эквадорского национализма,
