британскую войну Рудольф Гесс воспринимал как войну двух нордических народов, которая, если будет продолжена, приведет лишь к одному результату — полной гибели Великобритании. Таким образом, Рудольф Гесс вылетел в Великобританию с целью объяснить кругам, с которыми надеялся вступить в контакт, безнадежность ситуации Великобритании и показать им непоколебимость и мощь положения Германии…'
Он верил, что его личное участие поможет этим кругам просветить британскую общественность, говорилось далее в радиокоммюнике, и поможет подготовить почву для германо-британского взаимопонимания. Естественно, в его намерения не входило искать контакта с Уинстоном Черчиллем — напротив, 'как однозначно следует из найденных у него записок', его интересовала внутренняя оппозиция Черчиллю; более того, им владела 'безрассудная идея, что через короткое время он сумеет вернуться в Германию', потому что он был на сто процентов уверен в успехе своей миссии; это с очевидностью вытекает из его записей, сообщалось в заключение.
Поскольку Киркпатрик передавал смысл миссии Гесса почти в идентичных выражениях, сомневаться не приходится, что это правда. О результатах беседы с Гессом Кирпатрик сообщил по телефону еще до того, как радио Германии дало объяснение миссии Гесса, и Геббельс не мог знать, что он сказал. Оба заявления с одной и другой стороны служат подтверждением друг друга. Из сказанного вытекает, что Гесс по неизвестной причине считал Гамильтона членом консервативной оппозиции Черчиллю и перелетел пролив для того, чтобы убедить его в необходимости свергнуть правительство Черчилля.
Что касается всего остального: ссылок на галлюцинации, гипнотизеров и астрологов, плохое здоровье и состояние стресса, — иных подтверждений в пользу этого, кроме известного увлечения Гесса астрологией и недоверчивого отношения к традиционной медицине, не имеется. По свидетельству Боля, состояние духа и здоровья Гесса значительно улучшилось с началом его подготовки к полету. Из рапорта Кадогана также следует, что утром 13 мая Киркпатрик нашел Гесса в 'наилучшей физической форме, позволившей ему фактически сразу приступить к чтению подготовленного им огромного заявления'. Это позволило Киркпатрику отбросить подозрение насчет приема лекарств, 'тем более что врачи говорили, что их следов не обнаружили'.
Что касается астрологов, то Карл Краффт, доставленный в Бергхоф, был освобожден, как был освобожден и Альбрехт Хаусхофер. Марта Хаусхофер оставила в дневнике запись о его телефонном звонке в понедельник утром, 13 мая. В четыре часа того же дня он навестил ее, но о местоположении Гесса так ничего и не мог сказать. Он оставался у нее до четверга, 16 мая, когда из Бергхофа позвонили и сказали, что он «свободен» и может вернуться в Берлин, что он и сделал. Через несколько дней его схватили и доставили в гестапо, но матери он сказал, что обращались с ним 'исключительно достойно'. В конце июля его выпустили. Не были арестованы, ни тем более 'превращены в отбивную' ни профессор Карл Хаусхофер, ни Ильзе Гесс, которых Геббельс назвал в своем дневнике 'духами зла'. Ильзе получила пенсию, равную пенсии правительственного министра, и могла продолжать содержать свой замечательный дом в Харлахинге. Пинч и двое других людей, сопровождавших Гесса до Аугсбурга, некоторое время для видимости оставались под стражей, но настоящих сообщников, Вилли Мессершмитта, Тео Кронейса, пилотов- испытателей и личного пилота Гитлера, Баура, даже не тронули. Этот факт при учете искренности переживаний Гитлера по поводу потери своего «Гессерла», его безотчетной мстительности свидетельствует о том, что он сам послал Гесса на исполнение миссии. Астрологи, стресс и влияние Хаусхоферов — все это было призвано лишь замаскировать истинный побудительный мотив полета Гесса — волю фюрера. В апреле 1945 года, когда Рейх находился на грани краха, Карл Вольфф, полномочный представитель Гиммлера в северной Италии, сообщил Гитлеру, что добился успеха и открыл канал в Белый дом в Вашингтоне. Гитлер приказал ему продолжить работу в этом направлении. 'Если ты потерпишь неудачу, — добавил он, — я оставлю тебя точно так же, как Гесса'.
Полет Гесса получил в Германии, по словам фон Хасселля, «нежелательный» отзвук, благодаря первому коммюнике с его предположением, что германский народ 'многие месяцы, вернее, годы находился под бременем безумного наполовину, или полностью, помощника', более того, вероятный преемник фюрера был еще и глуп. Доклад об общественном мнении, представленный СД Гейдриха Гитлеру и партийной верхушке, несколько отличался: 'великий ужас' царит во всех уголках Рейха, и члены партии испытали 'глубокое отчаяние', имея святую веру в Гесса, люди сначала отказывались верить известию; все же все отчеты говорили 'о невиданной и глубокой озабоченности, проявляемой в каждом слое германского общества по поводу удара, нанесенного, в первую очередь, по фюреру'; и 'наряду с этим каждый член германского общества чувствует еще большую преданность и более сильную веру в фюрера…'.
Немцы были озадачены. Они ждали окончательной развязки с Британией, воздаяния за свои разбомбленные города; вместо этого заместитель летит через пролив, чтобы ратовать за заключение мира. Как докладывала британская разведка, чувство шока испытали и военнопленные. Несмотря на явные неувязки и путаницу в официальных объяснениях, даваемых германской стороной, напрашивался вывод, что история Гесса, какой бы нелепой ни казалась, была правдой; он мог прилететь по собственной инициативе.
Более интересными, чем радиопередачи, в ретроспективе представляются слухи: из Стокгольма, потенциального проводника германской дезинформации, докатилась история о том, что 'Гесса беспокоила тенденция германо-советских отношений'. Интересно отметить, что граф Эрик фон Розен, связной барона Бонда с Герингом, был одним из первых, кто прислал Гессу в Шотландию 'привет с наилучшими пожеланиями'. К 14-му числу чиновники министерства информации в Лондоне среди собранного массива слухов особо выделили те, в которых говорилось, что Гесс поссорился с Гитлером и Риббентропом из-за их политики с Россией и покинул Германию, так как не хотел быть соучастником распространения коммунизма в Европе. Это была опасная линия, игравшая на руку врем тем, кто 'хотел остановить войну из-за страха распространения коммунизма'.
Знаменательно и то, что отчеты об общественном мнении СД, отражавшие зачастую слухи, намеренно распространяемые агентами Гейдриха, вскоре сообщали об изменении отношения людей к перспективе войны с Россией. В отличие от существовавших в недавнем времени взглядов, что военный конфликт неизбежен, теперь в Рейхе повсеместно считали, особенно в его восточных зонах, что 'война с Россией в настоящее время не грозит'. Ходили слухи, что 'в скором времени Россия присоединится к Трехстороннему пакту'.
Тем временем в Лондоне еще не выработали четкой линии отношения к прибытию заместителя фюрера, и, поскольку Черчилля убедили исключить из первоначального текста коммюнике фразу о том, что 'Гесс прибыл во имя гуманизма', официального объяснения, несмотря на возмущение прессы, не последовало. После того, как в среду, 14 мая, Геббельс выступил по германскому радио с сообщением о том, что Гесс совершил перелет в интересах англо-германского понимания, Черчилль решил, что настало время выступить с заявлением в палате общин. В тот вечер в дом 10 на Даунинг-стрит Иден и Кадоган прибыли вместе со Стюартом Мензисом и министром информации Даффом Купером. Им предстояло обсудить, какие вопросы стоит подготовить для выступления. Иден в скором времени уехал, а трое других остались ждать, пока Черчилль не закончит диктовать. Дополнительная работа, доставленная появлением Гесса, уже порядком истощила Кадогана. 'Как он [Черчилль] медлителен', — записал он потом в своем дневнике: предложенное Черчиллем заявление снова казалось ему неправильным, так как соответствовало сообщению, переданному в тот день по радио Германии. Он высказался, что германский народ следовало заставить думать, что Гесс предатель, а не эмиссар мира, но Черчилль и Дафф Купер отмахнулись от него.
Как двумя днями позже выразился Гарольд Николсон, дело состояло в том, что из происшествия нельзя было извлечь максимум пользы ни дома, ни за границей. Знаменательно другое: ни Черчилля, ни Кадогана, ни Даффа Купера не волновало то, какой эффект внутри страны, особенно на группу, выступавшую за заключение компромиссного мира, произведет заявление о том, что Гесс прибыл потому, что Гитлер хотел мира. Кадогана, похоже, больше беспокоило то, что подумает германская общественность, поскольку продиктованное Черчиллем заявление повторяло последнюю версию Геббельса, напрочь отметая предыдущие ссылки на плохое здоровье и «галлюцинации» Гесса. В нем говорилось, что Киркпатрик посетил Гесса дважды (второй раз в тот день) и Гесс добровольно поделился другими заявлениями с врачами, медицинскими сестрами и «охранниками» — офицерами Мензиса, — более поздние добавления помещены в скобки:
