Глаза снова уткнулись в экран. Проскочив черную дыру, люди возникли где-то еще. Фигура, слишком квадратная для человека и слишком человекоподобная, чтобы быть кем-то еще, стояла наверху обрывистого холма. В отдалении высились еще холмы. Все искореженные, фантастических очертаний, не похожие ни на что в мире. Между ними плясали языки пламени, стлалась пелена дыма и пепла, воздух забит ватным, вяжущим туманом… Изображение ада. Сьюзен смотрела на ад. Киношный, но все-таки ад.
13
Ночь прошла ужасно, почти без сна. Чтобы как — то отвлечься, Сьюзен решила пройтись по магазинам. Но это не помогло. Сердце сжималось от непонятной тоски, а ноги сами несли ее обратно к дому.
Не успела Сьюзен открыть входную дверь, как сразу поняла — что-то случилось. Она ничего не слышала, но все равно знала. Оставив пакеты в дверях гостиной, Сьюзен заглянула в комнату: ничего необычного, прошла на кухню — тоже все в порядке, и направилась по длинному коридору в спальню. Подойдя к дверям, она услышала
Звонок ада. Беззвучную Мерзость.
Сьюзен торопливо вошла и увидела перевернутый столик, опрокинутый телефон со сбитой трубкой. Она быстро хлопнула трубкой об аппарат, отрезая его, изгоняя. А потом, сидя на полу рядом с кроватью, услышала другой звук — приглушенное рычание.
— Ласкунчик Уильям? — окликнула Сьюзен.
Рычание не смолкло.
— Ласкунчик Уильям!
Она стала искать, где же пес, и тут заметила, что дверь в кладовку приотворена.
— Миленький, все о'кей, я дома. — Сьюзен распахнула дверь.
Пес забился в угол, за обувную коробку, свернулся там, пасть и грудь забрызганы пеной, рычит, темные губы оскалены. Видны старые, в пятнах, зубы, уши прижаты: доведен до безумия. Он пробыл тут все время, вынужденный слушать Безмолвие, пока она носилась по магазинам.
— Ох, миленький! — Сьюзен чуть не заплакала, глядя на пса. — Все в порядке. Мамочка дома, — и потянулась поласкать его. Старые, изъеденные зубы вонзились в руку как пики. От удивления и боли Сьюзен отпрянула, а собака ткнулась мордой себе в грудь. Рычание на миг перешло в грозный рык.
Сьюзен побежала в ванную и подставила руку под холодную воду, стараясь унять боль. В точках укуса вздувались капельки крови, быстро набухали синячки. Когда она вышла из ванной, то сразу увидела пса. Он выбрался из кладовки, голова набычена, смотрит на нее безумным глазом, оскалив зубы, коричневые, пятнистые, с них свисает слюна, шерсть на загривке дыбом…
— Ласкунчик Уильям… — едва выговорила она, в ответ челюсти его раскрылись, и ее оглушило рычание. — Ласкунчик Уильям… — умоляюще повторила Сьюзен, и морда у собаки опустилась еще ниже, оскал стал страшнее, обнажив клыки. Она начала медленно отступать, но он угадал ее намерение и оказался там первым: больше не любимый пес, а демон, упивающийся ее страхом.
— Сиди, пес! — приказала Сьюзен, а он зарычал, делая к ней первый шаг, нагнув голову для атаки.
— Ласкунчик Уильям, слушайся! — Сьюзен попятилась к приоткрытой двери ванной. Пес мгновенно обежал ее, рыча, давясь, отрезая ее от двери.
— Ласкунчик Уильям, это же я!
Он прыгнул, клацнув зубами в дюйме от ее ноги. Сьюзен, быстро отступив, наткнулась на кровать, взобралась на нее, подобрав ноги, вне досягаемости зубов.
— Сиди, пес! Сиди!
Он подскочил к кровати, оперся лапами и снова атаковал ее. Она отодвинулась, вжимаясь в стенку.
— Ласкунчик Уильям, ты что! Это же я! Прекрати!
Одним прыжком пес очутился на кровати и впился зубами ей в ногу. Они взвыли вместе: она от боли, он — от ярости.
— Боже! — Она оторвала пса от себя и с силой, подстегиваемая болью, швырнула с кровати.
Пес ударился об пол, взвыл и снова скакнул к ней на кровать, оскалив зубы, на них краснела ее кровь.
Сьюзен мчалась через комнату, уже у двери услышала, как Ласкунчик Уильям ударился об пол, опять взвыл, и почувствовала его зубы на лодыжке. Она рванулась, волоча его за собой, стараясь раздвинуть его челюсти, плача, крича: «Перестань! Перестань!» — отбросила пса и захлопнула перед ним дверь. В коридоре Сьюзен опустилась на пол, глядя на ногу, слушая рычание, доносившееся из-под двери, потом царапание когтей — он пытался прорыть под дверью лаз к ней.
Сьюзен вымыла ногу в ванной Андреа, обвязала полотенцем вместо повязки, тщательно замыла следы крови на полу и в раковине и стала решать — что же делать. Позвонить в полицию? Это означает — смерть Ласкунчика Уильяма, а она, хотя и боится его, но все-таки любит. Не он напал на нее, это Существо исподтишка плюется, изрыгает яд. Нет, Ласкунчик Уильям его жертва, так же, как и она. Первая жертва, подумала Сьюзен.
Из спальни раздался звон и треск. Подбежав к дверям, Сьюзен прислушалась. Больше ни звука…
— Ласкунчик Уильям? — она прижалась ухом к двери. — Ласкунчик Уильям? — Тишина.
Медленно, прижимаясь к створке, Сьюзен приоткрыла дверь. Разбитое окно. Стеклянные стрелы углов указывают на рваную дыру посередине, дыра, через которую Ласкунчик Уильям выпрыгнул на цемент с одиннадцатого этажа, предпочитая смерть новой атаке на любимую хозяйку.
Тара приехала после девяти, Лу ей позвонил и все рассказал. Сьюзен лежала на тахте в гостиной, уже с настоящей повязкой на ноге. Ее наложил Лу, хотя Сьюзен отказывалась разговаривать с ним, только бросила: «Это ты виноват. Я предупреждала!»
— Не хочу, чтобы он входил сюда, — сказала Сьюзен, когда Лу ввел Тару.
— Но, милая…
— Не хочу, чтобы он был тут! — И Лу, поколебавшись, предпочел послушаться и выскочил из гостиной к себе в спальню.
— Что стряслось? — Тара смотрела на бинт в розовых пятнах на ноге Сьюзен.
— Еще щеночком взяла… — И Сьюзен, уткнувшись в подушку, разрыдалась, внезапно и бурно. — Ни разочка никого не тронул! Ни разочка… Даже белок в парке не гонял. Такой был ласковый… С животных все и началось. — Она вспомнила белку в парке. — Стоит им приблизиться ко мне…
— Миленькая, успокойся! — Тара взяла ее за руку и только тут увидела укусы.
— Тара! Я меченая! Меченая адом! — Давясь слезами, Сьюзен не могла ни говорить толком, ни думать.
Тара побежала на кухню за джином и спросила у Лу, сидящего там:
— Она еще ходит к своему психушному доктору?
— Говорит, да, — и смешивая джин с вермутом, горько добавил: — Чего только она не говорит!
— Как думаешь, отчего пес набросился на нее?
Лу протянул Таре бокал.
— Возможно, защищался.
Тара подумала, что говорить так — гадость, пусть даже жена не разговариваете ним. Не сказав больше ни слова, она понесла бокал Сьюзен.
— На, миленькая, выпей.
Сьюзен с радостью отпила и подняла к Таре залитое слезами лицо.
— Тара, я не сумасшедшая. Правда!
