Наследие да Винчи

однажды в прохладное майское воскресенье Пэтти оторвала его от газеты, сухо сказав: «Я хочу развестись».

Было больно. Есть кто-то другой? — спросил Вэнс. Есть. От этого тоже было больно. Доверие стало одноразовым товаром. Все причиняло боль, но самым разрушительным оказался список-. Свежие белые листы, аккуратные колонки и ряды, расчерченные в «Экселе», — маниакальный порядок в стиле Пэтти. В списке перечислялось все, что Вэнс купил, сколько это стоило, когда и где было приобретено. Ему запомнился последний пункт — огромный домашний кинотеатр с плоским экраном, стоивший 10 000 долларов, купили его только в январе. Она не особо смотрела кино, ей просто нравилось им владеть. Его, заявила Пэтти, она заберет с собой. Остальное можно поделить.

Список она составляла с тех пор, как они поженились. Будто с самого начала смотрела на брак как на нечто временное — вот от чего было больнее всего. Куда делись мысли про «навсегда»? Если веришь в «навсегда», списки не нужны.

Да, думал сейчас Вэнс, идя по Амстердаму, дьявольская поезд очка домой. Но он смог это выдержать. Смог забрать заметки по да Винчи и какую-то одежду, прежде чем демоны наделали в душе новых дыр. Тогда он еще подумал: если все сжечь, испепелит ли это и внутренних чертей?

Но времени на хандру не было.

Харрисон Кингзбери горел желанием начать поиски и через три дня после пресс-конференции снова отправил Вэнса в Мадрид. Кингзбери сам отвез его в аэропорт. Старик никогда не любил шоферов.

В Мадриде и начались проблемы. В аэропорту его встретил заведующий коллекцией да Винчи Национальной библиотеки и сразу же начал извиняться.

— Мы понятия не имели, что это был мошенник, понятия не имели, — повторял невысокий мужчина. — У него были выправлены все документы, все удостоверения, даже письмо на папском бланке…

О чем он говорит? — беспокойно подумал Вэнс.

Почти час ушел на то, чтобы добиться объяснений от смятенного заведующего.

— Это случилось почти месяц назад, — сказал тот, — пятого июля появился человек, заявил, что он помощник Папы и приехал с просьбой одолжить на время дневник де Беатиса. У него было письмо, подписанное первым референтом Папы, где тот просил ссудить книгу Библиотеке Ватикана для изучения… Конечно, мы были счастливы помочь Святому Отцу, — едва не плакал заведующий. — Откуда мы могли знать? Когда дневник не вернули, как было обещано, мы связались с Библиотекой Ватикана. Они ничего и не слышали об этом человеке! Никогда! И в папском кабинете о нем ничего не известно. Это был самозванец!.. Да, — говорил заведующий, — о краже за явили в полицию, но если уж быть откровенным, надежда снова увидеть дневник невелика. Наверняка он попал в частную коллекцию какого-нибудь богатого мошенника. Похитители предметов искусства таковы, — философствовал он.

В тот же вечер Вэнс уехал из Мадрида, записав имена трех человек, которые осматривали дневник перед похищением, а также словесный портрет вора. Мужчина, «одолживший» ценную книгу, был высок и худ, с блестящими черными волосами, похож на церковника, а на правой стороне шеи у него было красное родимое пятно в форме птицы.

Дождь припустил сильнее — он стучал по воде канала, плотный, словно матовые шторы, и стекал с промокшей ирландской твидовой шляпы Вэнса. Где же мой любимый Амстердам? — подумал Вэнс, где gezellig — тепло, уют и добродушие жителей? В каком-нибудь теплом, уютном и душевном заведении, решил он. Хотя разыгравшееся ненастье заглушало шаги преследователя, Вэнс знал: тот все еще идет за ним.

Впереди ярко светились окна кафе-бара, и Вэнс с облегчением направился туда.

Внутри было приятно от теплого влажного воздуха, хоть он и был пропитан табачным дымом. Эриксон постоял несколько секунд, давая воде стечь, затем пробрался через толпу посетителей, зашедших отдохнуть после работы, и нашел себе щель у барной стойки.

Запинаясь, по-голландски он заказал oude genever — хорошо выдержанный голландский джин — и повернулся к двери, надеясь увидеть, что преследователь пройдет мимо и растворится во тьме. Но тот мимо окна так и не прошел. Подали джин, и Вэнс сделал тяжелый глоток. Алкоголь обжег горло и успокоился в желудке. Вэнс закрыл глаза, глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух, чтобы освободившееся место заняло спокойствие. Впервые после того, как он вышел из аэропорта, сердце перестало стучать так часто.

Когда Вэнс успокоился, в мыслях появилось пространство, чтобы расставить события последних нескольких дней по местам.

Он выяснил, что первый из трех человек, читавших дневник де Беатиса, недавно умер от остановки сердца. Это сообщила вдова, когда Вэнс посетил ее в Вене. Профессор был стар — почти семьдесят шесть лет, рассказала она, и хорошо, что он умер во сне, быстро.

По приезде в Страсбург история повторилась. У заслуженного профессора Страсбургского университета в отставке, съездившего в Мадрид, чтобы взглянуть на дневник де Беатиса, остановка сердца случилась всего лишь за неделю до его шестьдесят восьмого дня рождения. Два человека прочли дневник, два человека умерли. Вэнс убедил себя в том, что это случайность, но несколько часов назад заметил, что за ним следят. То был неприметный мужчина чуть выше пяти футов ростом, довольно крепкий на вид, одет в затрапезный серый костюм с незапоминающимися галстуком и рубашкой. Единственная необычная черта, благодаря которой Вэнс его и заметил, — из-за каждого уха торчало по хохолку волос, отчего он был похож на сову.

Впервые Вэнс увидел этого человека в аэропорту. Потом на автовокзале рядом с Государственным музеем. Потом еще раз в отеле. И даже после того, как с Южного моря подул ураганный ветер, испортив летний пасторальный амстердамский день, мужчина все еще следовал за ним.

Как такое могло быть совпадением? Но все же человек выглядел так безобидно — похож на пельмень, лет под шестьдесят, с Вэнсом ему точно не справиться.

Если бы это происходило в Штатах, Вэнс давно бы уже заговорил с ним, но в чужом городе он не хотел привлекать внимание — возможно, этот человек говорит на языке, которого Вэнс не знает, — и уж особенно не хотелось устраивать скандал из-за мелких опасений, которые могут оказаться совершенно беспочвенны.

После второго oude genever Вэнс решил, что схватит преследователя, если встретит его на выходе из бара.

Эриксон знал, что третий человек, читавший дневник, жив. Попивая острый пряный джин, Вэнс вспомнил, как они в тот день разговаривали со слегка рассеянным, но тем не менее блестящим ученым, специалистом по да Винчи Джеффри Мартини.

Мартини проводил лето в Амстердаме — изучал разрозненные листы из записных книжек Леонардо, попавшие в архивы Национальной библиотеки Голландии. Он пригласил Вэнса к ужину, и тот с удовольствием согласился, радуясь, что с его старым другом кембриджским профессором все в порядке. Вэнс с нетерпением дожидался, когда сможет рассказать ему о похищении дневника де Беатиса. Он посмотрел на часы: ему уже пора быть у Мартини. Эриксон расплатился и снова через толпу выбрался во тьму.

Дождь кончился. Золотой свет окон, фонарей и магазинных вывесок отражался в неровной булыжной мостовой.

На первых двух перекрестках Вэнс оборачивался, ища глазами своего знакомого с совиной головой. Но того не было видно, и Эриксон вскоре забыл о нем, мысленно вернувшись к подделке да Винчи и посещению Мартини.

Вэнс очень любил профессора — тот верил в него даже тогда, когда больше никто не верил.

Он познакомился с Мартини в Англии, в маленьком пабе рядом с Кембриджским студгородком. Администрация университета только что закончила разъяснять Вэнсу, почему его не примут. Причина в том, сказали ему, что его уволили из армии с лишением прав и привилегий: Вэнс заработал себе солидную репутацию в мире азартных игр. Почему в тот день Мартини выделил его из толпы в «Агнце и Флаге», Вэнс не знал, но это изменило всю его жизнь.

Мартини выслушал историю о том, что Вэнса отчислили из армии, когда поймали на растрате армейских ассигнований, которые он пустил на строительство больницы для детей Басры, пострадавших во