сайдских улиц, торопливо и равнодушно обтекающая нас на пути к неведомой цели. Похоже, что ни посещения моим стариком синагоги, ни его молитвы, ни раввин — ничто и никто не могли или не хотели нам помочь. В тот же день «скорая помощь» увезла старика в госпиталь Бельвью. В конце концов появился мой друг Макс. Он привел с собой своего дядю, чтобы тот поговорил с моей плачущей мамой. После этого дядя Макса сходил и поговорил с районным лидером Демократической партии, и тот пришел к нам на помощь. Он нашел нам квартиру ниже по Деланси-стрит и заплатил за нее за два месяца вперед. Он прислал нам пять мешков угля, и новую печку с вделанным в нее котлом, и двухнедельный запас продуктов — картошки и бакалейных товаров. Но мой старик уже никогда не вернулся домой. Он умер в госпитале от пневмонии на следующий день. Дядя Макса бесплатно похоронил моего отца. Отупевший от горя и безнадежности, я вновь приступил к перетаскиванию сырых тюков белья из прачечной. В один из дней возле нашей прачечной появился уполномоченный профсоюза грузовых, перевозок. Он интересовался условиями труда и задавал вопросы водителям фургонов и их помощникам. Мой водитель ответил:
— Все нормально. Дела идут неплохо.
Немногие решились сказать правду. Они заявили, что условия очень тяжелые. Я сказал представителю, что нас эксплуатируют, что мы работаем более восьмидесяти часов в неделю. Мой водитель посоветовал мне заткнуться и не распускать свой слюнявый язык. Я огрызнулся. Представитель записывал в профсоюз всех желающих. Мой водитель и некоторые другие отказались, я записался.
Представитель составил контракт, в котором оговаривались 54-часовая рабочая неделя и десятипроцентное повышение оплаты труда, и предложил подписать его хозяину прачечной. Хозяин посоветовал ему сдохнуть и отправиться к черту на кулички, после чего представитель призвал записавшихся в профсоюз объявить забастовку.
Я вышел на пикетирование. Мой водитель, как и многие другие, саботировал забастовку. Они издевались над нами и обзывали нас вшивыми социалистами и агитаторами. Я дежурил в пикете по четырнадцать часов в сутки, днями напролет мы устало таскались вдоль линии пикетирования. Несмотря на все наши усилия, все, кто хотел, нарушали эту линию. Все было безнадежно.
Как-то раз полицейские, следившие за соблюдением порядка при пикетировании, вдруг куда-то исчезли. К нам подъехала машина, в которой находились четверо. Они показали нам свои удостоверения частных детективов и объявили, что забастовка окончена. Мы с напарником отказались покинуть свой пост. Тогда они сорвали с нас забастовочные знаки и крепко нас избили. Чуть позже вернулись ухмыляющиеся полицейские. Поинтересовавшись случившимся, они посмеялись над нами и погнали прочь. Мой водитель и его новый помощник стояли рядом и отпускали шуточки по поводу моего подбитого глаза и окровавленной головы.
— Какого черта вы смеетесь? — спросил я.
— Вали, вали, сопляк, проваливай, пока я тебе не добавил! — ответил мне водитель.
Я чуть было не кинулся на него, но вовремя остановился. Внутренний голос охладил мою ярость, без устали повторяя: «Думай своей башкой, думай своей башкой. Этот парень слишком здоров для тебя». Я поплелся прочь, продолжая размышлять: «Так, значит, вот через что необходимо проходить лишь для того, чтобы зарабатывать жалкие гроши? Это не для меня. Я уже сыт по горло. Неужели я живу для того, чтобы быть помощником фургонщика в прачечной?»
Тем же вечером я встретился с Максом, Домиником, Простаком и Косым. Мы перехватили водителя фургона и его помощника на третьем этаже дома на Генри-стрит. Я придал своей судьбе нужное направление, располосовав ножом щеку водителя. Мы забрали у него деньги и избили его с помощником до бессознательного состояния. После чего угнали их фургон на берег реки, туда, где на набережной не было ограждения, выпрягли коня и столкнули фургон с бельем в Ист-Ривер. Конь энергично кивал, как бы поддерживая нас, а затем ударил копытами и умчался прочь. Этим вечером мы замечательно поели в закусочной Катца. Чуть позже меня нашел Толстый Мои, который предупредил, что меня ищет полиция и мне лучше не появляться дома.
На мое счастье я застал Профессора в его подвале. Когда я рассказал ему о своих проблемах, он пошел и принес мне одеяло. Первый раз я ночевал не в своем доме. Мне не спалось, и я почти до утра просидел в туалете, читая «Дон Кихота». Утром Профессор принес — мне кофе и свежие сдобные булочки. Потом вручил мне ключ от подвала и сказал:
— Пересиди здесь, Башка, пока все немного не поутихнет.
Он был отличным парнем. Вдобавок к ключу он дал мне два доллара. Вскоре я узнал, что представитель профсоюза хочет увидеть меня, и встретился с ним.
— Хорошая работа, Башка, — сказал представитель. — Еще одно происшествие вроде того, что случилось с твоим фургонщиком, и забастовку можно будет прекратить. Саботирующие водители боятся выходить на работу.
Шрам на лице водителя заставил говорить обо мне как о человеке, умеющем ловко обращаться с ножом. Меня начали называть «Башка с Пером с Деланси-стрит», и я гордился своим новым прозвищем.
Мы впятером подстерегли еще одного водителя фургона и его помощника. С помощью ножа я отправил их обоих в больницу. Этот опыт принес мне новые ощущения. Я находился в состоянии радостного возбуждения и счастья. Я понял, что это занятие доставляет мне необычайное наслаждение. Когда мой нож со щелчком открывался, люди вздрагивали и проявляли ко мне уважение, которое раньше никто не проявлял. Все водители фургонов из страха отказались выходить на работу. Хозяин прачечной связался с профсоюзом и был вынужден подписать соглашение о 54-часовой рабочей неделе и десятипроцентном увеличении заработной платы.
Представитель профсоюза встретился с нами пятерыми в подвале у Профессора и сделал предложение:
— Ребята, как вы относитесь к тому, чтобы работать на меня и на профсоюз в качестве… ну, чего-то вроде профсоюзных организаторов? Десять долларов в неделю каждому?
Это была наша первая постоянная оплата за рэкет. Впоследствии мы объединили в этот местный профсоюз грузовых перевозок много других водителей. Полиция продолжала поиски, поэтому я не показывался дома, но раз в неделю посылал к маме человека с деньгами.
Глава 6
Президент Вильсон объявил войну Германии.[5] Дух приключений окутал все вокруг, слава и жестокость шли рука об руку, окрашивая повседневную жизнь в совершенно новые краски. Мы впятером предприняли попытку влиться в основной поток узаконенного насилия, завербовавшись в армию, но над нами лишь посмеялись: мы были слишком молоды. Вся страна пришла в движение, которое возбуждало и пьянило так же, как катание на гигантской карусели. Мы тоже вскочили на свою маленькую личную карусель, крепко схватились за поручни и все ускоряли и ускоряли ее вращение. Кроме десяти профсоюзных долларов в неделю, с которых мы начали, нашлось множество других способов увеличения доходов в самом жестком и изобилующем конкурентами виде деятельности — бытовом бандитизме. Мы стартовали, имея за плечами неплохую подготовку, поскольку прошли вводный курс в худшей из суровых школ города.
Теперь мы приступили к получению среднего образования. Нашими классами были задние дворы, подвалы, крыши, уличные толкучки, речные берега и сточные канавы Ист-Сайда. Мы странствовали по лабиринту улиц подобно африканским охотникам, выискивающим крупного зверя. Нас интересовало абсоютно все. Мы впитывали в себя информацию и переживали ошеломляющие приключения. Мы носили маленькие, с гибкими ручками, обтянутые кожей дубинки собственной конструкции, сделанные из свинцового припоя, вытопленного из крышек от молочных канистр, и подстерегали прилично одетых граждан на узких темных улочках Ист-Сайда.
После того как доставка опиума от Профессора по адресу на Мотт-стрит стала нашей еженедельной работой, мы тщательно изучили Китайский город, с любопытством приглядываясь и принюхиваясь к незнакомым запахам и картинкам жизни. Здесь мы познакомились с характерными повадками и причудами наркоманов, пользующихся тем или иным зельем. Под руководством Профессора мы получили доступ к секретам и обрели навыки во многих запрещенных законом профессиях. Он же приобщил нас к вызывающему сладкие грезы курению опиума и снабдил разнообразным оружием, необходимым для умелого и, я бы сказал, искусного нанесения увечий. Мы стали гораздо жестче и грубее и действовали со
