— Был ли у меня хоть один седой волос? Я была натуральной блондинкой солнечного оттенка! А теперь мне приходится каждый месяц краситься, и то на хорошую краску денег вечно не хватает! Ты не можешь на нее заработать, а если где и раздобудешь копейку — тратишь ее на свой поганый мотоцикл, а мне приходится пользоваться смесью «Оптимистка», а от этой «Оптимистки» скоро последние волосы вылезут!
«Чтоб ты совсем облысела!» — мстительно подумал Митя, натянул скрипучую кожаную куртку с размашистой надписью «Ангелы ада» и зашагал к двери.
— Козел безрогий! — бросила Карина в его широкую, затянутую черной кожей спину.
Митя удовлетворенно отметил про себя, что хоть и козел, но все же безрогий, и захлопнул за собой дверь.
Через полчаса он уже подошел к двери гаража.
Здесь его ждал неприятный сюрприз: дверь была закрыта на большой висячий замок.
Сделав серьезное интеллектуальное усилие, Канарейкин сообразил, что сегодня не вторник, когда обычно встречались «Ангелы», а совершенная среда. Однако возвращаться домой не было ни малейшего желания. Ключ от гаража у Мити был, и он решил, раз уж не выйдет пообщаться с друзьями, пообщается хотя бы со своим железным конем. Мотоцикл — это тоже друг, больше того, это самый лучший друг настоящего мужчины: молчаливый, преданный, надежный.
Митя достал ключ из кармана куртки, открыл замок и вошел в гараж.
Здесь было тихо, темно и замечательно пахло — смазкой, машинным маслом, бензином и металлом. Настоящие мужские запахи.
Митя не стал включать верхний свет. Он в полутьме прошагал к тому боксу, где держал своего железного коня, и включил лампочку под потолком бокса.
Мотоцикл у него был не самый лучший.
Конечно, при его более чем скромных доходах нечего было и мечтать о великолепном, сверкающем хромом и никелем тысячекубовом «харлее-дэвидсоне». Даже новенькая «ямаха» была Мите не по карману. Но он любил свой байк — «судзуки» девяносто восьмого года, мотор шестьсот кубиков, красное кожаное седло, девяносто лошадиных сил, максимальная скорость сто восемьдесят километров в час…
Правда, ему еще ни разу не удалось выжать из своего байка эти сто восемьдесят — раздолбанные козодоевские дороги этого не позволяли, — но до ста пятидесяти он пару раз разогнался…
Митя погладил руль своего любимца и мечтательно улыбнулся.
Сейчас он выведет его на дорогу и промчится по ночному городу наперегонки с ветром, грохоча мотором и пугая бродячих собак и сонных обывателей…
Вдруг дверь гаража едва слышно скрипнула.
— Кто там? — окликнул Митя, вглядываясь в темноту.
Никто не отозвался, но возле входа осторожно скользнула какая-то неясная тень.
В гараже было темно, включенная в Митином боксе лампочка не разгоняла этот мрак, а делала его еще гуще и непроницаемее.
— Ты, что ли, Серый? — спросил Канарейкин чуть тише.
Неизвестный не откликался.
— Юрка?! — позвал Митя. — Костоломов?
Тут он вспомнил, что Костоломова на днях убили, и под ложечкой у него неприятно засосало.
— Гошка? — еще раз попытался он угадать. — Кончай придуриваться, зажги свет, пивка выпьем…
Незнакомец по-прежнему не отзывался.
Канарейкин подумал было, что ему вообще померещился скрип двери и движение у входа, но тут снова в темном гараже раздались довольно отчетливые шаги.
— Эй, да кто там ходит? — В Митином голосе раздражение смешалось с легким испугом. После смерти Костоломова от незваных ночных гостей можно было ожидать всякой пакости.
Он вооружился монтировкой и направился к двери, настороженно вглядываясь в темноту.
Собственно, шел он не к двери, а к расположенному рядом с ней выключателю, чтобы включить верхний яркий свет и окончательно разобраться в ситуации.
Когда до выключателя оставалось всего несколько шагов, Канарейкин вдруг заметил боковым зрением какое-то мимолетное движение справа по курсу.
Он резко развернулся, поднял монтировку, вгляделся в темноту… и увидел на верстаке ритмично раскачивающуюся детскую игрушку, куклу-неваляшку с большими круглыми глазами.
— Вот черт… — выдохнул он, и тут же за его спиной раздался едва слышный шорох, и на голову Канарейкина обрушился удар.
На какое-то время Митя потерял сознание, но вскоре сильный молодой организм взял свое. Митя очнулся от холода бетонного пола, от мучительной боли в голове, от резкого неприятного запаха и от тревоги.
Он тут же вспомнил шаги в пустом гараже, качающуюся куклу и удар, за которым последовала темнота.
Сейчас в гараже было не так темно: его озаряли мечущиеся по потолку беспокойные багровые сполохи.
Мите не хотелось ни о чем думать, не хотелось ничего видеть и чувствовать. Ему хотелось закрыть глаза и снова провалиться в благодатную темноту небытия.
Но что-то его тревожило, что-то не давало расслабиться, забыться…
Ах да, эти багровые отсветы на потолке, и еще… еще неприятный, резкий запах гари!..
Канарейкин попытался приподняться, чтобы разглядеть источник этого неровного, тревожного света, но голова жутко болела и кружилась, тело не хотело слушаться. Однако он успел разглядеть в глубине помещения груду горящих промасленных тряпок.
Первая его мысль была о мотоцикле.
Неужели его ласточка сгорит?
Скопить на новый мотоцикл ему удастся еще очень не скоро, если вообще удастся… Каринка отбирает у него любые случайно перепавшие деньги, особенно сейчас, когда ей нужна новая стиральная машина…
В следующее мгновение Митя осознал, что сгореть может не только его мотоцикл, не только мотоциклы его приятелей, не только этот гараж, где они встречаются два-три раза в неделю…
Сгореть может он сам, Митя Канарейкин!
От такой мысли в организме Канарейкина произошел мощный выброс адреналина. Под действием этого выброса организм мобилизовал все свои скрытые резервы, и Канарейкин смог… нет, не встать на ноги, но хотя бы подняться на четвереньки и проползти в таком несерьезном положении несколько метров, отделявших его от входной двери гаража.
Митя ткнулся лбом в дверь, навалился на нее всем весом.
К счастью, дверь была не заперта.
С тяжелым скрипом она распахнулась, и Канарейкин вывалился на улицу.
Из последних сил он отполз от дверей гаража и растянулся на холодной земле.
Через несколько минут из дверей гаража выплеснулись наружу багровые языки пламени.
Надежда спала крепко, но проснулась резко, как будто кто-то ее позвал или потряс за плечо. В комнате было темно. Надежда вздохнула — опять Галка позакрывала все окна, боится простудиться, в ее, говорит, положении это смерти подобно. Надежда не может спать в такой духотище, да еще и кремами Галкиными воняет.
Она встала и бесшумно раздвинула занавески. За окном занимался рассвет. Очертания домов и деревьев были размыты, из форточки потянуло сыростью. Осень. Скоро конец сентября.
Надежда вдохнула сырой холодный воздух. Сердце давила непонятная тяжесть. Она вспомнила тот кошмар, что случился с ней вчера днем, и передернулась. Сейчас, в спокойном состоянии, Надежда поняла, что эти «Ангелы ада» не хотели ее ни убить, ни покалечить. Они хотели ее напугать.
