Как Горбачев ''прорвался во власть''

либерального режима в Праге положили всему этому конец. В публичных дискуссиях вновь стали преобладать избитые лозунги старой идеологии. Лозунги были важны, потому что они эмоционально поддерживали геронтократов в Кремле, служили для них оправданием бессмысленных и провокационных вылазок Советского Союза в Африке и Латинской Америке.

Интеллигенция в старые лозунги больше не верила. Многие ударились в усталый цинизм, сатирически описанный биографом Ельцина Леоном Ароном:

«Эти мягкие, умные, милые и насквозь циничные бездельники… проводили целые дни в болтовне, обмене слухами и антисоветскими анекдотами, чтении и передаче подпольных самиздатовских рукописей, флирте, разговорах по телефону, часовых «перекурах», набегах на близлежащие магазины, куда, по слухам, только что прибыла новая партия японских зонтиков, финских сапог или турецких кожаных курток.

Это были ветераны уклонения от своих обязанностей, великие мастера надувательства и очковтирательства — настоящие асы в искусстве избегать работы, значительная часть которой, надо признать, была бессмысленной и выдуманной презренными «ими»— партией и бюрократией, которых эти антикоммунистические радикалы, — в большинстве члены партии, — негодуя в довольно узком кругу и не подвергая себя опасности, страстно ненавидели»».

Хороший портрет будущих «прорабов перестройки» и «вождей демократии», нечего сказать!

«Однако не все отказались от борьбы. Некоторые отважные души — Солженицын, Сахаров, Амальрик, Щаранский и другие — высказывали свое мнение публично и публично же карались тюрьмой или ссылкой. Были и другие, чья роль в конечном итоге оказалась не менее значительной».

Кто же эти «другие», чья роль «оказалась не менее значительной»? «Пятая колонна» в высших эшелонах власти?.. Списочек, списочек представьте, господин посол! Зачем вы прячете от нас этих скромных героев? Вы-то их знали и с ними работали, — недаром в одном из эпизодов вашей книги, где речь идет о переговорах в Лондоне с советскими представителями, вы пишете: «Некоторые официальные советские лица явно предпочитали вести переговоры в лондонских парках, а не в своих кабинетах, где, как они, вероятно, опасались, что их подслушивали». Чего может опасаться честный чиновник, если он ведет переговоры на благо своей страны? Ну и пусть подслушивают, ему же лучше, это лишь предателю надо бояться… Но не будем забегать вперед, кое-кого «из официальных советских лиц» вы нам, господин посол, все же представите далее…

«4 мая 1979 года к власти в Англии пришла госпожа Тэтчер. Она увидела, или ей показалось, что она увидела, становящийся все более уверенным в себе Советский Союз, распространяющий свое влияние в Афганистане, Южной Африке и Центральной Америке путем подрывных действий и прямого вторжения… размещающий наступательные ракеты на территориях своих восточных сателлитов и наращивающий свои обычные вооружения так, что они намного превышают эквивалент НАТО. Запад, по ее мнению, не был способен ни психологически, ни в военном и экономическом отношении к сопротивлению».

А где же, извините, гнилость и развал Советского Союза? Господину послу приходится делать оговорку про М. Тэтчер «или ей показалось», тем самым утверждая, что она страдала масштабными галлюцинациями. Вот так-то вот, — даже Тэтчер ему не угодила: ишь, вздумала говорить о мощи СССР, глупая баба!

«И все-таки («все-таки» означает «несмотря на ее галлюцинации»? — В.Л.), не кто иной, как г-жа Тэтчер, «железная леди», первой уловила ветер перемен. Она не верила в то, что советская система может существовать вечно. Если Запад не упустит своих преимуществ, справедливо рассуждала она, он выйдет победителем, ибо опирается на уникальную, почти безграничную, творческую силу и жизнеспособность индивидуумов (на каких индивидуумов, обладающих «уникальной и почти безграничной силой», опирался Запад? Ох, как хотелось бы услышать все же их имена! — В.Л.).

Учитывая закрытый характер советской политической системы, считала она, вызов ей может быть брошен лишь «своим», — человеком, сделавшим карьеру изнутри (прямо и ясно сказано. — В.Л.). Она утверждала, что была первым из западных руководителей, заметившим Горбачева, потому что искала кого-нибудь, похожего на него.

Она потратила значительную часть своей громадной энергии на то, чтобы попытаться понять суть советской системы. Тэтчер стала своего рода специалистом по этому вопросу».

Да, Тэтчер, без сомнения, играла первую скрипку в начавшейся «перестройке». Помощник Михаила Горбачева — Черняев, — о котором Бретвейт сообщает, что он «неизменно был очень полезен для нас», во время одной незначительной размолвки милой «Мэгги» с дорогим «Горби» упрекал Горбачева:

«Она [Тэтчер] делает для нас доброе дело… Зачем же делать вид, что вы это не очень цените? И, кроме того, она женщина. Неправильно, будто это мужик в юбке. Весь ее характер, даже вся ее политическая манера поведения — женская. И это еще и англичанка». Последний аргумент, надо полагать, был для Горбачева неотразимым — «и это еще и англичанка». Не русская же какая-нибудь, в самом деле! Что вы, Михаил Сергеевич, разве можно англичанку обижать? Ведь у нас с англичанами, сами понимаете, какие отношения…

Бретвейт продолжает: «Горбачев продемонстрировал, что он готов продвинуться по пути реформ гораздо дальше, чем думали скептики в России и за границей (это он продемонстрировал после разговоров с милой «Мэгги»? — В.Л.). На 19-й конференции Коммунистической партии Советского Союза, состоявшейся в июне 1988 года, он выдвинул план радикального преобразования советской политики, который знаменовал начало конца коммунистической партии и самой советской системы (а нам Горбачев тогда твердил о другом: обновление и оздоровление партии, мол, все это означает. — В.Л.)

Горбачев предложил создать новый, работающий Верховный Совет, который будет заседать и принимать законы чуть ли не восемь месяцев в году. Его председателю, функции которого были в основном церемониальными, будут даны реальные властные полномочия — сознательный шаг в направлении президентского правления. Правительственные функции, которые десятилетиями узурпировала коммунистическая партия, будут сильно урезаны. Старый Верховный Совет должен собраться осенью в последний раз, чтобы утвердить необходимые изменения в Конституции. Весной будут проведены всеобщие выборы, на которых каждый голосующий получит реальное право выбора, если не между партиями, то, во всяком случае, между кандидатами. Новый орган начнет работу в апреле 1989 года.

Депутаты слушали в оцепенении (это уж точно! — В.Л.). Это был сознательный план… Таким образом, надеялся Горбачев, он избавится от старой гвардии в партии, правительстве и местных органах управления, противившейся его реформам по идеологическим соображениям или исходя из личных интересов… Он постарался как можно скорее освободиться от консервативных партийных бюрократов и использовал процесс выборов для оказания народного давления на тех, что остались. Его либеральные критики так никогда и не поняли, не оценили и не простили сложных и часто хитрых маневров, к которым ему неизбежно приходилось прибегать (какие неблагодарные! Для них же старался, а они не оценили! — В.Л.).

…Еще до 19-й партийной конференции некоторые из старших коллег Горбачева стали тревожиться по поводу того, что он взял слишком быстрый темп, и начали первые выступления против него. На авансцену в качестве лидера оппозиции вышел Егор Лигачев, угрюмый, старой закалки человек, веривший в социализм, дисциплину, коллективизацию и рабоче-крестьянское государство (вам, конечно, смешно, господин посол? — В.Л.). Он считал, что немного увеличенные капиталовложения — это все, что требуется, чтобы сделать Советский Союз процветающим.

Исключение Бориса Ельцина из Политбюро в ноябре 1987 года и история с Ниной Андреевой в марте 1988-го вселили страх в сердца многих либералов (ну, как же им простить Горбачева: напуганный либерал опаснее взбесившегося слона. — В.Л.). Весной 1988 года ортодоксальная газета «Советская Россия» опубликовала статью «Не могу поступиться принципами» никому ранее не известной преподавательницы Ленинградского политехнического института Нины Андреевой. Это был старомодный призыв возвратиться к «коммунистическим ценностям» и явный выпад против реформ Горбачева. Лигачев, возможно, помогал в сочинении этой статьи и, конечно, способствовал тому, что она была воспроизведена в других партийных газетах по всей стране.

Горбачев в это время находился в заграничной поездке. «Болтуны» умолкли лишь на короткое время, спрашивая себя, не побудили ли их соблазны гласности слишком далеко высунуться. По возвращении