подумал, что будет, если пальцами расчесать ее спутанные ветром волосы и губами коснуться лица. Мысль выскочила ниоткуда и была нелепой. Но она стояла в такой опасной близости, что он должен был либо отступить, либо поцеловать ее.
Он с трудом вновь обрел хладнокровие.
— Как я уже сказал, доктор Чесни, мы просто делаем свою работу.
Она покачала головой, ее каштановые, с выцветшими от солнца прядями, непослушные волосы струились по ветру.
— Нет. Я думаю, это что-то вроде вендетты. Вы готовы повесить всех медиков, не так ли?
Дэвид был поражен ее обвинением. Но, даже начав опровергать, вдруг понял, что она нанесла удар близко к цели. Она сумела найти и разбередить старую рану, вскрыла ее как скальпелем.
— Я хочу мстить всем медикам? В таком случае позвольте вам сказать, мою работу легкой делают именно такие некомпетентные врачи.
У нее в глазах вспыхнула ярость, они стали горячими, как раскаленные угольки. Он думал, что она ударит его. Но Кейт развернулась, села в свою машину и захлопнула дверцу. Потом так рванула свой «ауди», что ему пришлось отскочить в сторону.
Он смотрел на удалявшийся с ревом автомобиль и жалел о своих жестоких словах. Причина все-таки была для этого веская — пагубное влечение, которое он к ней испытывал, надо было оборвать сразу и навсегда. Вдруг что-то блеснуло в том месте, где стола ее машина. Он поднял серебряную ручку, которая, очевидно, закатилась под автомобиль. На ней было выгравировано имя владельца — Кэтрин Чесни. Доктор медицины.
С минуту он постоял, думая о Кэтрин. Интересно, ждет ли ее кто-нибудь дома? И вдруг его пронзила мысль о том, насколько он одинок, как пуста его жизнь.
Когда-то он был благодарен наступившей пустоте. Она означала благословленное окончание ноющей боли. Теперь захотелось других ощущений, чтобы удостовериться, что он еще жив. Он знал, что эмоции внутри него все же теплятся, и теперь убедился в этом, когда смотрел на Кейт. Не полное пробуждение, не вспышка, а просто слабое напоминание.
Оказывается, пациент скорее жив.
Он вдруг понял, что улыбается. Подбросил ручку вверх и ловко поймал. Положил в нагрудный карман и пошел к машине.
Собака лежала под наркозом, раскинув лапы, брюхо было выбрито и смазано йодом. Это была немецкая овчарка, в приличном состоянии, ее хорошо содержали, но не любили.
Гай Сантини ненавидел, когда красивое животное погибает в результате научных экспериментов. Но лабораторных животных было мало, и он вынужден довольствоваться тем, что ему поставляют. Он утешил себя сознанием, что животные не испытывали боли. Они спали, находились в блаженном неведении до конца. Потом им вводили смертельную инъекцию пентонала. Такой конец лучше, чем на улице, и каждый служил науке, приближая открытия, раскрывая тайны заболеваний печени.
Он взглянул на инструменты, разложенные на подносе, — все было готово.
Двери позади него распахнулись, послышались шаги, и он увидел около стола Энн Рихтер.
— Я тоже не пошел на прощание с Эллен, — сказал он.
— Я хотела. Но не смогла. Я испугалась.
— Испугалась? — Он нахмурился. — Почему?
— Прочти, Гай. — Она протянула какое-то письмо. — Теперь у меня нет выбора. Это от адвоката Чарли Декера. Они задают вопросы о Дженни Брук.
— Что? — Гай стянул с рук перчатки и взял письмо. Прочитав, посмотрел на нее с тревогой. — Ты ведь не собираешься им рассказать? Энн, ты не можешь…
— Но это повестка в суд, Гай.
— Солги им, Энн, ради бога!
— Декер на свободе, Гай. Ты ведь не знал об этом? Его выпустили из клиники месяц назад. Он звонил мне. Оставлял записки у моей двери. Иногда мне казалось, что он следит за мной.
— Он ничего тебе не сделает.
— Правда? — Она кивнула на письмо. — Генри получил такое же. И Эллен. Перед тем как она… — Энн испуганно замолчала, как будто боясь накликать беду. И только сейчас Гай заметил, как плохо она выглядит. Круги под глазами, белокурые волосы, которыми она так гордилась, давно не знали ухода. — Надо с этим кончать, Гай, — мягко сказала она, — я не могу прожить до конца дней, оглядываясь, нет ли за спиной Чарли Декера.
Он смял письмо в кулаке. И начал расхаживать по комнате.
— Ты можешь уехать с островов, уехать на время…
— Куда, Гай? На какое время? На месяц, на год?
— Насколько потребуется, пока все не успокоится. Я дам тебе денег. — Он полез в бумажник и достал пятьдесят долларов, все, что было наличными. — Вот. Я обещаю, что вышлю тебе после…
— Я не прошу у тебя денег.
— Возьми, прошу тебя.
— Я уже сказала…
— Ради бога, возьми! — Его громкий отчаянный возглас эхом отразился от белых стен. — Прошу, Энн. Как друга.
Она взглянула на деньги, потом неохотно взяла.
— Я уеду сегодня. В Сан-Франциско. У меня там брат…
— Позвони, когда доберешься. Я сразу вышлю тебе еще денег.
Но она, кажется, уже не слушала.
— Энн? Сделай это для меня. Сделаешь?
Он хотел ее успокоить, сказать, что все обойдется. Впрочем, оба знали, что это ложь. Он смотрел, как она медленно идет к двери. И сказал ей в спину:
— Спасибо, Энн.
Она не обернулась. Просто остановилась, слегка пожала плечами и ушла.
Идя к автобусной остановке, она вдруг поняла, что до сих пор сжимает в руке банкнот. Пятьдесят долларов! Как будто этого достаточно. Тысяча, миллион долларов — и то не было бы достаточно.
Она села в автобус до Вайкики. В Калакуа вышла и пошла по направлению к дому. Мимо с ревом проносились автобусы, обдавая ее выхлопами. Бетонные коробки по обеим сторонам как будто давили, толпы туристов заполняли тротуары, мешая пройти, чувство напряжения не покидало, наоборот, возрастало.
Она ускорила шаги.
Вскоре толпа рассеялась. Она стояла у светофора, ждала зеленый. И вдруг отчетливо поняла — кто-то за ней следит.
Она резко обернулась и внимательно оглядела улицу. Старик шаркал ногами по асфальту, да прогуливалась парочка с коляской, цветные гавайские рубашки свисали с вешалки у дверей магазина. Ничего необычного. Или так кажется…
Зажегся зеленый. Она быстро перешла через улицу и почти бегом направилась к дому. Оказавшись у себя в квартире, сразу начала собирать вещи. Бросая одежду в чемодан, размышляла, что предпринять. Самолет в Сан-Франциско улетает только ночью. Брат примет ее на какое-то время, не задавая лишних вопросов. Он всегда понимал, что у каждого есть свои тайны и каждый может бежать и скрываться.
И что им сказать? Правду о Дженни Брук? Что она, Энн Рихтер, совершила незаконный поступок, распорядилась невинной жизнью?
Она принялась расхаживать по комнате, поймала свое отражение в зеркале — волосы растрепаны, глаза с размытой тушью. Она не узнавала свое лицо.
Только один звонок, признание. Секрет, однажды раскрытый, перестает быть опасным.
Она потянулась к телефону и дрожащими руками набрала номер Кейт Чесни. Пока шли гудки вызова, она слышала, как гулко колотится сердце. После четырех гудков включился автоответчик, и она
