и распределили роли следующим образом.
Штабс–ротмистр Финляндского драгунского полка X., окончивший ускоренный курс академии Генерального штаба, взял на себя обязанности начальника оперативного отделения; капитан Ш–н — заведующего разведкой и связью, полковник М–н — инспектора артиллерии; я — общее руководство. Так как самым необходимым делом являлась настоятельная необходимость добыть со станции Луги хотя бы один вагон со снарядами, чтобы из него пополняться в случае удачного развития действий, и так как для этого требовалось бессменное бодрствование заведующего снабжением артиллерии, то в отсутствие полковника М–на я считался его заместителем.
В дальнейшем необходимо было срочно организовать оборону Гатчино, хотя бы для того, чтобы город не мог быть неожиданно захвачен озверевшими матросами, и в случае быстрого их подхода к городу дать возможность отдельным лицам вовремя избежать дикой расправы со стороны матросов.
Импровизированный штаб мог располагать офицерами авиационной школы — активным элементом в количестве до 30 — 40 человек, частью юнкеров школы прапорщиков, бронепоездом, двумя бронеавтомобилями, вагоном снарядов, вагоном патронов, одним боевым аэропланом с бомбами (летчик Х–ц) и, при желании, не менее 6 — 8 пулеметами авиационной школы с 2 полевыми орудиями.
В то время когда импровизированный штаб ломал голову — каким способом вызвать из Луги хотя бы один батальон ударников, неожиданно явился Генерального штаба полковник Т. с 130 партизанами. Он явился, чтобы принять участие в бою, и искал штаб, чтобы получать задачу. «Люди у меня отборные и отчаянные», — заявил он.
Ориентировав полковника Т. в обстановке и познакомив его с характером нашей деятельности, мы предложили ему, во имя общего дела, работать вместе с нами — без дальнейших разговоров полковник Т. согласился.
Партизанам его была дана задача выставить на трех дорогах, входящих в Гатчину, заставы; каждой заставе было придано или орудие, или броневая машина; связь между заставами поддерживалась дозорами. Возможность обхода с флангов исключалась, т. к. местность была болотистая и проходила только по занятым заставами дорогам. Линия же железной дороги охранялась заставой юнкеров.
Установив связь по телефону с Лугой, мы начали организовывать доставку оттуда снарядов. Вопрос о доставке снарядов и патронов из Луги в этой общей суматохе и неразберихе в то время обстоял очень просто: необходимо было набрать несколько добровольцев, которые бы грузили снаряды, снабдить их соответствующими документами с «печатями», а все остальное делалось само собой и без всяких препятствий.
Задачу доставить первый вагон снарядов взял на себя мичман X. (впоследствии партизан в составе корпуса генерала Шкуро). Как оказалось впоследствии — погрузку снарядов он начал беспрепятственно, но не успел выполнить своей задачи вследствие занятия города Гатчины большевиками и ареста его Лужским советом.
30 октября, придя с полетов около 10 с половиною часов утра в собрание школы, я узнал от взволнованных офицеров, что через 2 — 3 часа в Гатчино войдут большевики. Я поспешил во дворец, где увидел, что наш штаб уже скрылся, тщательно уничтожив на дверях все надписи с указанием должностных лиц и отделений штаба.
Встретивший меня прапорщик Д. сообщил, что он видел, как из ворот дворца выехал автомобиль «рено» начальника гарнизона, на котором в качестве пассажира сидел какой?то странный субъект в пальто, подобном тому, какое носят мастеровые, в матросской фуражке и автомобильных очках; когда автомобиль проезжал вблизи него, ему показалось, что черты лица оригинально одетого господина очень похожи на Керенского.
Говорят, что Керенский, узнав о требовании большевиков выдать его, зашел к генералу Краснову и, после краткого разговора, спросил — что ему следует делать?
«Застрелиться», — якобы последовал краткий, но выразительный ответ со стороны генерала Краснова. «Хорошо, я подумаю», — ответил Керенский и ушел к себе в комнату; оттуда через смежную комнату, отделенную портьерой, он спустился в нижний этаж и, не проходя по коридору 3–го этажа, где его могли легко узнать и арестовать даже не большевики (об аресте Керенского поговаривали и казаки, и солдаты, и офицеры авиационной школы — вот почему солдатский караул был заменен юнкерским), вышел во двор, где его ждал заранее приготовленный автомобиль начальника гарнизона.
В 12 часов дня я переехал на квартиру в город к одному из своих друзей, чтобы избежать первого рокового момента встречи с большевиками.
К полудню в городе появились отдельные группы матросов, не принадлежавших к боевому отряду, наступавшему со стороны Петрограда.
Многие офицеры старались уйти хотя бы на несколько верст от города, некоторые укрылись в близлежащих лесах, некоторые ушли пешком по полотну железной дороги на одну–две станции от Гатчино…
Но много офицеров школы остались и в городе, ибо солдаты школы вообще и комитеты и Гатчинский совет в частности состояли из интеллигентных и благоразумно настроенных людей, и хотя, конечно, все были уверены, что их при новых выборах в большевистские комитеты забаллотируют, но пока это произойдет — пройдет и первый острый момент.
И действительно, 3 октября, в 6 часов утра, когда я пришел на аэродром под предлогом утренней тренировки и обошел все специальные команды школы — все еще было в порядке и все были на местах, — но когда я через час зашел в строевую роту, единственную некультурную и наполовину большевистски настроенную часть, то увидел довольно неприятную для себя картину: рядом с дневальным сидел и пил чай… ужасного вида гельсингфорский матрос — весь растерзанный, немытый, с огромной копной рыжих вьющихся волос, на которых небрежно была надета грязная матросская фуражка, — отступления не было.
— Садитесь, товарищ, — обратился ко мне дневальный, — чаю хотите? — И не получив ответа, налил мне кружку чаю (я был в кожаной куртке, для полетов, без погон). — Ну так как же, товарищ? — обратился он к матросу, очевидно продолжая прерванный моим приходом разговор.
— Да ничего, но если среди ваших офицеров есть с–чь, которая идет открыто против нас, так мы их быстро почистим — правильно, товарищ?
— Правильно, гы–гы–гы. — Дневальный глупо и бессмысленно засмеялся.
Делать мне здесь больше было нечего, и, воспользовавшись удобным моментом, я незаметно ушел из строевой и опасной для меня роты.
Зайдя в школу, я хотел переговорить по телефону с комендантским управлением и узнать о событиях дня. Неожиданно мне повезло: на мой вызов станция мне не ответила, линия оказалось уединенной, и я услышал разговор нового коменданта — гвардии поручика К. с Гатчинским совдепом.
Из подслушанного мною разговора я узнал, что дворец занят гельсингфорскими матросами во главе с комиссаром Дыбенко.
Итак, на севере борьба окончилась…
Раздел 2 ОКТЯБРЬСКИЕ СОБЫТИЯ В МОСКВЕ
