Но бывшая курляндская герцогиня проявила себя напоказ всему народу большой ревнительницей православной религии. Уже в первые месяцы своего правления она издала манифест о том, чтобы те народы России, которые еще не знают «христианского закона», были обращены в православие, как и все старообрядцы или раскольники, и чтобы все церковные службы отправлялись «благочинно и порядочно… так, как прежде сего при их величествах деде и отце нашем было». Стремясь вернуть Россию к порядкам, какие были при Алексее Михайловиче (ведь это он был ее дедом), Анна, наверное, вспомнила и про колокол, отлитый еще в его царствование.
Как бы то ни было, уже через несколько месяцев после своего воцарения, в июле 1730 года, Анна указала «тот колокол перелить вновь с пополнением, чтобы в нем в отделке было десять тысяч пудов, а на литье того колокола медь брать где приличная тому явится, а олово взять из Артиллерии, а припасы всякие покупать и работников нанимать настоящею ценою», иначе говоря, не жалеть ни материалов, ни денег.
Один из сановников ее двора, Миних, заказал проект колокола в Париже знаменитому Жерменю, королевскому золотых дел мастеру и члену Академии наук, «который, – как писал Миних, – по сей части преискуснейшим считается механиком. Сей художник удивился, когда я объявил ему о весе колокола, и сначала думал, что я шутил».
В самом деле, отлить колокол весом почти в сто шестьдесят тонн (Миних, давая заказ, назвал даже меньший вес, чем было в царском указе, – девять, а не десять тысяч пудов) было делом неслыханным в тогдашней Европе.
Однако за это дело взялся отнюдь не академик, а простой русский «артиллерийских дел колокольный мастер» Иван Федорович Моторин. Может быть, поэтому Правительствующий Сенат, хотя и было в царском указе предписано не жалеть средств на это дело, задерживал жалованье, «от чего, – писал Моторин, – в пропитании моем претерпеваю немалую нужду и скудость». Иван Моторин работал с сыном Михаилом и помощниками Гаврилой Смирновым и Андреем Маляровым. Представленный Жерменем проект колокола он отверг, так как Жермень предложил сделать колокол со слишком толстыми стенками, от чего должен был получиться глуховатый звук. Сам Моторин сконструировал колокол не с такими толстыми стенками, но, видимо, значительно больший по размеру, так как в нем было около двенадцати тысяч пудов (немного менее двухсот тонн).
Делать его он предложил в яме у самой колокольни Ивана Великого. Мастер произвел все расчеты и сделал модель и форму для колокола. Поверхность колокола мастера Василий Кобе-лев, Петр Галкин и другие украсили узором, по моде того времени, из листьев аканфа и красивых розеток, поместили на ней фигуры царя Алексея Михайловича и императрицы Анны Ивановны. Так стремились еще раз показать, что новый колокол – как бы преемник старого колокола, отлитого еще при царе Алексее Михайловиче, когда патриархом только что назначили знаменитого Никона. Так велела Анна, стремившаяся всюду подчеркнуть, что она внучка и наследница Алексея и сторонница церковных реформ Никона. Было на поверхности колокола еще шесть икон и три надписи. В одной, как мы уже сказали, излагалась история колокола. Вторая говорила о том, что «лит сей колокол из меди прежнего осми тысяч пуд колокола, пожаром поврежденного, с прибавлением материи двух тысяч пуд от создания мира 7241 от рождества же по плоти бога слова 1733». Но сведения эти не соответствуют действительности. Дело в том, что надпись была сделана на модели колокола, с которым после этого произошло еще немало приключений.
Когда все приготовления были закончены, в плавильные печи заложили «лома меди и олова от прежнего разбитого колокола семь тысяч восемьсот пудов, расковочной меди три тысячи девятьсот пудов, сибирской красной тысяча пудов, старых колоколов тысяча двести девяносто шесть пудов, полушек старого дела (монет старой чеканки) сорок пудов… Прутового олова тысяча пудов», в общей сложности – более пятнадцати тысяч пудов металла. С учетом потерь, неизбежных при сложном процессе литья, готовый колокол должен был весить двенадцать, а не десять тысяч пудов. Конечно, такое количество металла можно было расплавить не сразу даже в нескольких печах. Через два дня, после того как были затоплены все четыре печи, в двух из них произошла авария. Моторин попытался продолжать литье с помощью остальных двух печей, но еще через день одна из них тоже вышла из строя. Литье пришлось прекратить. От брызг раскаленного металла возник пожар, при котором сгорели вспомогательные постройки и едва удалось спасти саму форму колокола. Это было в ноябре 1734 года. А когда Анна велела вторично отлить колокол, Ивана Моторина уже не было в живых. Работу продолжали Михаил Моторин, Гаврила Смирнов и Андрей Маляров. Колокол был отлит в ноябре 1735 года.
писал более чем через полтора столетия после этого поэт Федор Глинка.
Как поворачивали и передвигали Царь-пушку, вы уже читали. А вот с подъемом Царь-колокола дело обстояло гораздо сложнее: как-никак он весил в пять раз больше. Почти два года оставался колокол в той самой яме, где его отлили. Хотели поднять его и повесить в особой звоннице. Для этого были устроены уже леса и подмостки. Но в мае 1737 года в Кремле снова вспыхнул жестокий пожар, и Царь-колоколу угрожала судьба его предшественника. Чтобы колокол не оплавился, его стали поливать водой. Но раскаленный металл при этом растрескался. Громадные сквозные трещины прошли вдоль корпуса, а в нижней части колокола отвалился «небольшой кусочек», весом… около семисот пудов (более одиннадцати тонн).
Прошло еще более ста лет, прежде чем колокол все-таки вынули из ямы. Тогда царствовал уже Николай I. За это столетие несколько раз возникали проекты то переливки, то спайки колокола, но правительство не было расположено тратить на это большие средства (переливка колокола, например, должна была обойтись по тогдашним ценам более ста тысяч рублей – сумма огромная, особенно если учесть, что квалифицированные мастера – медальеры и литейщики – получали в ту пору жалованья всего по пять- шесть рублей в месяц).
Николай I не думал уже о том, что колокол будет звонить. Он решил установить его на пьедестале для всеобщего обозрения, как и Царь-пушку. Работа была поручена знаменитому инженеру Монферрану, строителю Исаакиевского собора в Петербурге.
Яму, в которой был колокол, значительно расширили и укрепили деревянным срубом. Полтора месяца строили леса. Монферран думал поднять колокол с помощью особых лебедок и блоков-кабестанов, какими поднимают якоря на судах. Но первая попытка не удалась. Тогда вместо прежних двенадцати кабестанов поставили двадцать (на это ушло тоже более полутора месяцев), и только с их помощью удалось поднять колокол немного выше края ямы.
В тот день на Ивановской площади в Кремле было большое стечение народа. Рядом с колокольней Ивана Великого уже готов был постамент для колокола, а над ямой, в которой колокол еще находился, возвышались леса высотой с трехэтажный дом. К их мощным балкам были подвешены блоки, через которые к двадцати кабестанам тянулись толстые канаты. Каждый кабестан приводили в движение по шестнадцать солдат (всего их работало, значит, триста двадцать человек). Кабестаны вращали сорок две с половиной минуты, следя при этом, чтобы ни один канат не натягивался сильнее другого. Постепенно колокол показался на поверхности. Яму прикрыли помостом, на который поставили тележку на катках, и только тогда удалось по специально устроенной наклонной платформе передвинуть колокол на заранее сделанный пьедестал, где он стоит и до сих пор как памятник замечательной работы московских литейщиков.
