Война все спишет. Воспоминания офицера-связиста 31 армии. 1941-1945

девушка, она окончила десять классов и ушла на фронт из патриотических соображений, прошла через все круги армейского ада, была уже близка то ли с кем-то из солдат, то ли с каким-то офицером, но сохранила чувство собственного достоинства, прекрасно могла отстоять себя от назойливых приставаний и так заразительно смеялась, что никто вокруг не мог удержаться.

Да, я о ней мечтал, и она пришла ко мне, и готов уже был я безоглядно соединиться с ней, но оторвался, поднял голову – шесть осклабившихся пар глаз смотрели на нас сквозь приоткрытую дверь. Я попросил Надю лежать и не двигаться и попросил их закрыть дверь, а они хохотали, и я не могу повторить их слов.

Так мы и заснули на одной кровати, не прикоснувшись друг к другу, а на рассвете меня разбудил радист.

Начиналось наступление.

И опять назад, к почтовому мешку.

Я танцую с Надей, а она прижимается ко мне, потом говорит:

– Давай выйдем на улицу.

Мы выходим и, не сговариваясь, направляемся ко второй двери, в комнату, наполненную трупами. Снимаем с кровати двух мертвых женщин, стремительно раздеваемся.

Но дверь с грохотом отворяется, замок пополам, и в комнату вваливаются танкисты из подъехавшего нашего танка. К трупам им не привыкать, на нас им наплевать, они устали и решили заночевать именно в этой комнате.

Ведь соседние дома занимали немцы, а стрелять они были уже не в силах.

Я уговариваю Надю остаться со мной, но она вовсе не потеряла чувства стыдливости и стремительно одевается. Я тоже.

Я еще не знаю, чего ждать от танкистов, и на всякий случай сжимаю рукоятку нагана. Опять у нас ничего не получилось.

Не везет в любви – повезет в стихах.

Утром сержант Лебедев залезает по приставной лестнице на чердак и, как ужаленный, скатывается вниз.

– Лейтенант, – говорит он мне почему-то шепотом, – на дворе фрицы.

Я на чердаке, подхожу к окну, а на дворе соседнего дома, прямо подо мной, человек сорок немцев в трусах загорают на солнце. Рядом с каждым обмундирование, автомат, кто-то сидит, курит, кто-то играет на губной гармошке, кто-то читает книжку…

– А что, если их всех закидать гранатами? – спрашивает меня Лебедев.

Считаю: нас девять, артиллеристов пять. А сколько немцев в соседних домах, что за часть, что у них на вооружении?

По рации сообщаю об обстановке, жду указаний, но никаких указаний не поступает.

Немцы нас уже заметили, но ни стрелять, ни одеваться не собираются. Солнце и какая-то жуткая лень. А мы сидим в своем доме с автоматами и гранатами и ждем указаний.

15 марта 1945 года

«Леонид Николаевич! Сегодня получила Ваше письмо, за которое благодарю от всего сердца. Как странно! Писала неизвестному мне Грешнову, а получила от Рабиче-ва. Как же я рада, что письмо мое не осталось без ответа.

Леонид Николаевич! Я не знала, как развозятся письма на фронте, теперь же получила представление о пропадающих письмах, о том, что с пропавшим письмом пропадает и почтальон, правда, я не имею представления о канонадах, о рвущихся минах, всю войну я живу далеко в тылу.

1 июля 1941 года я поступила в Ленинграде на завод, а 1 августа уже была вместе с ним в Казани.

Очень не хотела уезжать из Ленинграда в такие дни, но знала, что нарушать дисциплину нельзя. Так, семнадцатилетней девчонкой, я оказалась вдали от родителей.

Сначала было очень трудно.

В Ленинграде я училась в механико-конструкторском техникуме, успела окончить всего два курса, помешала война. Не думала, что придется так надолго забросить учебу. На заводе сначала работала по специальности сборщицы авиаприборов. Потом начали строить холодильные камеры. Я была оформлена как будущий машинист холодильника. Строили пять месяцев. При зарядке я уже была знакома с этой сложной работой. Сейчас трудностей нет. Вот и вся моя биография.

Война всех людей переделала в лучшую сторону. Очень жду часа, когда поеду в Ленинград, когда снова придется встретить маму, родных, знакомых, друзей.

Ведь не все же погибли.

Вот вкратце мое прошлое и настоящее.

Всего не напишешь, что было и что есть. У Вас, я думаю, и было и есть все интереснее моего. Поделитесь со мною. Скоро разольется Волга, буду ходить смотреть на нее. Леонид Николаевич! Пишите о себе, я буду очень рада.

Прочитав свое письмо, невольно удивилась его нескладности, но переписывать не люблю, получится еще хуже. С горячим приветом, Саша.

P. S. Самого главного и не написала – год рождения 1924».

Конец письма Саши 18 апреля 1945 года:

«Леня! Вчера вечером я получила твое письмо, а ночью я видела сон о тебе. Я немного поверила в него. Леничка! Ты пишешь, «что кругом зажурчала, запела вода… Теперь от любви никуда не уйти…» и т. д. Ежедневно идет сильный снег, мокрый. В такую погоду никуда не хочется идти, и радость представляет полученное письмо, за которое тебе спасибо, романтический «мальчик».

Леничка! Пиши, я очень жду твоей весточки. Будь здоров, родной! С приветом, Саша.

Пишу на «ты», так будет ближе».

Переписка с девочкой из Казани Сашей совпала с последними жесточайшими боями в Восточной Пруссии, переброской 31-й армии на 1-й Украинский фронт, на Данцигское направление, в Силезию, и с первыми неделями мира. Может быть, драматичность событий и подсознательное ощущение возможности внезапного обрыва жизни привели к мысли, что это – последняя любовь. И Саша это почувствовала. Переписка наша, наша, как теперь бы сказали, виртуальная любовь продолжалась около двух месяцев, и конец ее, так же как и внезапный конец, а вернее, обрыв возникшего между нами чувства, желания встретиться после войны, наступил внезапно и немотивированно, через полмесяца после окончания войны. Мы обменялись фотографиями, договорились, что после демобилизации я приеду в Казань. Писали друг другу два раза в неделю, мечтали и строили планы будущей жизни. И вдруг в ответ на последнее мое письмо я получил грубое, наполненное угрозами и фрагментами невоспроизводимой лексики письмо от нового знакомого Саши. Я подумал, что это если не шутка, то ошибка, написал второе письмо и через неделю получил новое письмо. Это была уже угроза в случае моего приезда лишить меня жизни. А Саша молчала.

Война закончилась через двадцать дней.

После демобилизации я написал последнее письмо, но оно вернулось в Москву с отметкой, что адресата в Казани больше нет…

Глава 13 ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ВОЙНЫ

В феврале 1945 года я по распоряжению заместителя командующего артиллерией двое суток обеспечивал связью зенитно-артиллерийскую бригаду, расстреливавшую прямой наводкой немецкие танки.

Когда мы вышли на побережье залива Фриш-Гаф, впереди было море, на горизонте – коса Данциг – Пилау. Весь берег был усыпан немецкими касками, автоматами, неразорвавшимися гранатами, банками консервов, пачками сигарет и зажигалок.

Вдоль берега на расстоянии метров двухсот друг от друга стояли двухэтажные коттеджи, в которых на кроватях, а то и на полу лежали раненые, недобитые фрицы. Одни отчужденно, другие безразлично, молча смотрели на нас. Ни страха, ни ненависти, а тупое безразличие просматривалось на их лицах, любой из нас