- Хорошо. Тогда вперед.
Мы зашагали по проселочной дороге – пыльной, утоптанной, древней как мир; справа снежные шапки гор, слева до самого горизонта зеленая долина. Солнце подслеповато щурилось, пытаясь разглядеть мир сквозь белесые клочья тумана. Мы свернули на едва заметную в зарослях чабреца тропку и через несколько минут вышли к крутому обрыву.
- Скажите, Профессор, неужели…
- Не нужно вопросов, мой мальчик, – перебил меня он, дыша со свистом. – Мне пора. Тигр уже близко.
Неспешно переступая мощными лапами, к нам приближался зверь. Под его полосатой шкурой перекатывались узлы чудовищных мышц, длинный хвост нервно бил по бокам.
Профессор взялся сухими морщинистыми руками за стебель лозы, уперся ногами в склон и стал неуклюже спускаться.
Тигр встал сверху, не обращая на меня внимания. Он раскрыл клыкастую пасть и издал короткий утробный рык.
Издалека, со дня ущелья донеслось ответное рычание.
- Профессор!..
- Послушай, мой мальчик, – Его голос звучал глухо. – Живи не от результата к результату – это, может, и разумно, но слишком скучно. Слишком сухо. Двигайся по жизни от радости к радости…
Раздался негромкий треск и стебель лозы просел.
- Осторожнее! – воскликнул я.
- Слушай, – нетерпеливо сказал он. – Все мы когда-нибудь умираем. Дай бог тебе уйти со вкусом земляники на устах. Безмятежно. Спокойно. С достоинством. С осознанием, что ты распробовал эту жизнь… познал ее на вкус.
Профессор с трудом дотянулся до куста, растущего на склоне обрыва.
Четыре темно-зеленых листика.
Тонкий стебелек.
На нем – спелая, сочная, красная ягода.
Лоза опять затрещала.
С усилием повиснув на одной руке, Профессор протянул мне земляничку.
- Возьми.
- Ну зачем…
- Бери, я долго не выдержу.
Опустившись на колени, я наклонился над обрывом и осторожно взял ягоду из тонких пальцев.
Ладонь окрасилась алыми пятнышками сока.
- Вот теперь все. Иди, мой мальчик. И не возвращайся. – Его дыхание прерывалось. На лбу выступила испарина.
- Профессор…
- Иди же! – Он повысил голос.
Я встал с колен и, не видя ничего, повернулся и сделал шаг.
Откуда-то издалека издалека издалека раздался голос… а может, он просто звучал в ушах?
«Наливай, нет причин для грусти. Нам еще не назначен срок. И еще не умолкли гусли, И пока не нажат курок…»
Я побрел, опустив взгляд к пыльной земле… не видя ничего вокруг… да это было и не важно. Припекало солнце, ветер ершил волосы, обдувал пылающее лицо, и я чувствовал, как высыхают прохладные дорожки на щеках.
Внезапно я осознал, что в зажатой ладони что-то…
Земляника.
Я осторожно взял ягоду двумя пальцами и поднес к губам.
К ароматной сладости примешивался соленый привкус.
Но все равно.
Какая же она вкусная!
Какая же она…
Я поднял голову. Туман рассеялся, небо над головой было высоким и чистым. Где-то там, в вышине, стрекотал жаворонок.
Я сошел с дороги и зашагал по лугу. Потом незаметно для себя пошел быстрее, еще быстрее… и затем побежал, раскинув руки, как в детстве, как девятилетний мальчишка… Утренний воздух пах травой, капли росы холодили босые ноги…
Впервые за долгое-долгое время я не знал, куда я направляюсь и зачем, я бежал без цели и смысла, просто так, просто потому что мне хотелось двигаться навстречу теплому пахучему ветру. И еще я хотел, чтобы там впереди оказался кто-то, кого я рано или поздно нагоню и скажу что-то очень и очень важное…
Виргус. Коварный танец дракона
А потом умер Ботан.
Умер в самый неподходящий момент… хотя бывают разве подходящие моменты для смерти? Она же это… как сказал пацифик Хомич, «противоречит всем законам».
Да уж, противоречит.
Извини, дружище, я пишу немного бессвязно. Как ты уже, наверно, догадался, – пишу сам. Сначала на диктофон, оставшийся от Ботана (о, щедрейший Ботан, слава тебе, слава…), затем перебиваю на компьютер. Двумя хоть и гениальными, но, блин, корявыми пальцами.
Хочется мне сказать, дружище, что Ботан погиб по-геройски. Ну, там, спасая детишек из огня или прекрасную девушку, тонувшую в Казанке. Но врать не буду. Смерть его была банальной и даже (прости меня, старик, если что не так) глуповатой.
Лежал он с перепою на диване и вдруг сердце остановилось. Тикало-тикало и – бэмс – перестало.
Вот так.
Такие пирожки…
Когда все уехали с кладбища, торопливо засыпав могилу и сказав обязательные, но такие бессмысленные слова, я остался один. Вытащил из пластикового пакета термос и поставил на траву возле холмика, рядом с саксофоновым кофром. Пакет расстелил на пожухлой траве и сел на него.
Потом отвинтил крышку термоса и налил в нее дымящийся кофе. Черный-пречерный, крепкий как слеза дьявола. Какой любил Ботан.
- Будем отмечать твой уход нетривиально, старик, – сказал я. – Хватит уже фигней заниматься.
Я подул на кофе и хотел уже отглотнуть, но мне пришло в голову, что нужно сказать тост (или не тост, а эпитафию? Как будет правильнее, Ботан?.. Ах да. Извини).
Я подумал и сказал:
«Устала комета
Лететь сквозь сотни миров
В поисках своего.
Надеюсь, ты найдешь свой мир, Ботан, – продолжил я. – Здесь тебе было не очень уютно, чего уж говорить. Не совсем ты вписывался в контекст современной жизни, был человеком «не от мира сего» и частенько чувствовал себя чужим. Но там, куда тебя сейчас занесло, ты обязательно отыщешь свою вселенную. Свою планету. Свой дом.
А я буду о тебе помнить. Потому что… Думаешь, я не знаю, что ты для меня сделал? Ха-ха, не будь
