Неудовлетворенная страсть? Жажда мести? Или затаенное страдание?
Поднимаясь на колесницу, Нилуфар спросила:
— Апап сказал тебе, где живет поэт?
— О деви!
— Нет, нищая! — рассердилась Нилуфар.
Колесница тронулась. Хэка стояла позади госпожи.
Юноши останавливались, пораженные диковинным обличьем чужеземной красавицы, но Нилуфар не замечала ничего — она была занята своими мыслями. Она не знала, что скажет поэту, но ее влекло к нему с неодолимой силой.
Египтянке показалось, что колесница движется слишком медленно.
— Эй, возничий! Ты что, заснул?
— Нет, госпожа!
Буйволы пустились вскачь, из-под их ног взвились клубы пыли. Но даже бешеная езда не принесла успокоения Нилуфар.
— Возничий! Ты знаешь, куда ехать?
— Знаю, госпожа, — ответил возничий, с трудом удерживая разогнавшихся буйволов.
Колесница остановилась перед небольшим домиком. Нилуфар спрыгнула на землю и, немного помедлив, постучалась в дверь.
— Поэт!
Изнутри донесся тихий голос:
— Кто там?
— Можно войти?
— Добро пожаловать, гостья! Дом Виллибхиттура открыт для всех. Чужого богатства ему не нужно, у него есть любовь, и это сокровище никто не сможет отнять — ни самый богатый купец Мохенджо-Даро, ни сам великий бог…
Нилуфар вошла. Поэт лежал на постели.
— Вы? — удивился Виллибхиттур. — Добро пожаловать, о прекрасная!
Он спокойно улыбнулся и, видимо, не думал подниматься. Нилуфар почувствовала себя оскорбленной.
— Деви! В ваших глазах столько презрения, столько недоверия! Что с вами?
Виллибхиттур приподнялся и сел на постели.
— Из какой ты страны, поэт? — раздраженно спросила Нилуфар. — Видно, ты незнаком даже с обычаями гостеприимства!
— Не гневайтесь, деви! — улыбнулся Виллибхиттур. — Пусть богачи Мохенджо-Даро приветствуют рабов. Тогда и Виллибхиттур будет вежлив с богачами…
Гнев Нилуфар сменился удивлением.
— Ради чего доставляет себе деви такое беспокойство? Что ей угодно?
— Твоей жены здесь нет? — спросила Нилуфар, окинув комнату беглым взглядом.
— Нет. Я нездоров. Сегодня она ушла одна.
— А знаешь ли ты, с кем она сейчас?
— Если Вени имеет дело с существом в человеческом образе, мне нечего беспокоиться. Когда же она встретит зверя…
— А разве ты не знаешь, — прервала его Нилуфар, — что и среди людей встречаются волки?
Поэт рассмеялся.
— Госпожа! Вы — женщина, и сегодня в вас говорит женская кровь…
Вошла Хэка и с тревогой взглянула на Нилуфар.
— Госпожа, уже пора…
— Выйди, рабыня!
— Как вам будет угодно! — с поклоном ответила Хэка и удалилась.
С минуту Нилуфар смотрела в глаза Виллибхиттуру. Потом, улыбнувшись, спросила:
— Говорят, ты великий поэт?
— Нет, деви. — Он смущенно опустил голову. — Я всего лишь раб красоты, я нищий, смиренно выпрашивающий любовь…
— Готов ли ты исполнить мое желание?
— Повелевайте, господа. Для меня нет большей чести, чем служить вам…
— Можешь ли ты сложить песню о страдании, терзающем мое сердце?
Поэт улыбнулся.
— Сложить песню? Подойди ко мне, красавица!
Нилуфар смело подошла к юноше и села рядом с ним.
Она смотрела на него недоверчиво, как упрямый, ребенок, которого подозвала к себе старшая сестра.
— Разве так уж велики твой страдания? — спросил поэт, пристально глядя в глаза египтянки.
Нилуфар стало стыдно.
— Посмотри вокруг, деви! Беспощадный бич гуляет по человеческим спинам — это ранит меня больнее, чем лукавые стрелы женских глаз. Как удивительна ваша страна, — здесь поэт должен слагать песни по велению других! Люди вокруг просят хлеба, а ты ищешь любви — не странно ли? Я не знаю, госпожа, так ли велики твои страдания, чтобы слагать о них песни?
— Ты груб и неотесан, глупый мечтатель! — рассердилась египтянка. — Ты посмел разжечь костер в роще моей души! Ты хочешь погубить меня? Хочешь обратить в прах все мое достояние — все, что я выиграла на этом бесстыдном игрище, рискуя поплатиться жизнью?
Нилуфар разрыдалась и выбежала на улицу. Она задыхалась от возмущения. В дверях показался Виллибхиттур.
— Красавица!
Но она даже не взглянула в его сторону. Хэка уловила в глазах юноши выражение глубокой печали. Казалось, он едва удерживается от рыданий.
— Едем, Хэка!
Голос египтянки испугал Хэку, его было едва слышно. Так тихо бывает перед ударом грома.
Колесница тронулась. Нилуфар утирала концом тюрбана катившиеся по щекам слезы.
Шум улицы успокоил египетскую красавицу. Лицо ее приняло обычное надменное выражение. Она не видела длинных торговых рядов, мимо которых проезжала колесница, не замечала восхищенных взоров мужчин, не слышала окриков возничего, с трудом пробиравшегося через толпу, — она целиком была поглощена своими горькими думами.
Хэку удивило поведение госпожи в доме поэта. Как мог какой-то бедняк, незнатный человек так огорчить ее! И вдруг Хэку осенила мысль: рабыня есть рабыня! Нилуфар не способна быть госпожой! Но Хэка тут же подавила в себе злорадное чувство. Смеет ли она осуждать госпожу, которая относится к ней с такой любовью?
— Госпожа! — воскликнула Хэка.
Удивление и страх слышались в ее голосе. Но Нилуфар даже не обернулась.
— Что тебе, рабыня? — спросила она немного погодя.
Хэка смутилась.
— Простите меня, деви!
— Что случилось?
— Пусть госпожа взглянет направо, — робко сказала Хэка.
Нилуфар повернула голову.
— Возничий!
— Да, госпожа!
— Остановись!
Возничий резко остановил буйволов. С колесницы были хорошо видны Манибандх и танцовщица, расположившиеся в тени дерева. Купец надевал на шею Вени золотое ожерелье, унизанное сапфирами.
