Золото сверкало на смуглом теле танцовщицы, как молния в черном небе. Манибандх не сводил глаз с юной красавицы.
Нилуфар отвернулась.
— Хэка, скажи возничему, чтобы поворачивал.
Колесница покатилась назад. Возница обернулся и хотел спросить, куда же ехать на этот раз, но, увидев грозное лицо госпожи, не решился беспокоить ее. Нилуфар неожиданно улыбнулась.
— Возничий! Куда ты едешь?
— Не знаю, деви! Прикажите!
Нилуфар засмеялась.
— Глупец! Домой, конечно! Куда же еще?
Буйволы резво побежали по знакомой дороге. Мерно позванивали колокольчики. На крутом повороте мелодичный их перезвон усилился, и это восхитило Нилуфар.
— Эй, возничий! Пусть звенят все бубенцы!
Возничий прикрикнул на буйволов. Те рванули колесницу, колокольчики залились веселым звоном. Нилуфар радостно рассмеялась.
— Возничий! Назови Хэке свое имя. Ты получишь награду!
— Если госпоже нравится, так можно ездить всегда! — весело закричал тот.
— Ты просто глуп! Постоянный звон надоедает…
Веселость госпожи радовала Хэку, еще приятней ей было думать о скором возвращении во дворец. Но Нилуфар вдруг схватила ее за руку:
— Хэка, я не хочу туда!
— Что вы говорите, госпожа?!
Нилуфар расхохоталась.
— Что мне делать во дворце? Я не люблю смотреть в мертвые глаза камней. Мне нужна трава, которая послушно приминалась бы под моими ногами. — Нилуфар загадочно улыбнулась. — Я хочу к поэту! Он сложит для меня песню! Какой он необыкновенный человек, Хэка!
От изумления рабыня не могла сказать и слова.
Колесница снова повернула к дому поэта. Нилуфар внимательно осмотрела себя и осталась собой довольна. Недоумение Хэки совсем развеселило ее.
Сойдя с колесницы у дома поэта, Нилуфар приказала Хэке:
— Подожди здесь!
Затем быстро подошла к двери и окликнула:
— Поэт!
Никто не ответил. Внутри слышалось какое-то бормотанье. Нилуфар осторожно отворила дверь. Виллибхиттур сидел, закрыв глаза, погруженный в думы. Несколько мгновений Нилуфар восхищенно наблюдала за ним, потом подошла совсем близко и сказала:
— Я снова пришла, поэт! Теперь ты не можешь меня унизить — я пришла к тебе униженной!
Поэт открыл глаза.
— Ничего не говори! Сейчас я совсем другая! Я хочу, чтобы ты сложил песню о погасшем в моей душе пламени. Неужели не найдется у тебя хотя бы двух капель влаги, чтобы напоить знойную пустыню моего сердца?..
Голос ее прервался.
— Ты вернулась, красавица?
— Да, поэт!
— К чему такая горячность, деви? Что за нужда открывать свое сердце первому встречному?
— Но ты же поэт! Говорят, поэт не знает разницы между своим и чужим, в своем сердце он чувствует боль всей земли…
Виллибхиттур засмеялся. Нилуфар схватила его за руки.
— Я не требую любви, которая отдала бы мое тело в твои объятия, поэт… Я не хочу, чтобы ты прославлял мою молодость и красоту. Я не прошу утешить меня… Но неужели ты позволишь боли моей души перейти в ненависть, зависть, ревность? Неужели не убедишь меня, сколь нелепо желание стать госпожой?
На глазах ее выступили слезы. Виллибхиттур отер их краем своей одежды.
— Ты плачешь, красавица? Ну, тогда твое горе не так уж велико. Избалованное дитя недолго горюет. Госпожа хочет, чтобы я избавил ее сердце от страданий?
— Ты понимаешь меня, поэт, — в радостном волнении говорила Нилуфар. — Ты настоящий человек. На этом свете я услышала от тебя первые человеческие слова… Тебе я…
— Госпожа! — испуганно крикнула Хэка, вбежав в комнату. Наклонившись к самому уху Нилуфар, она прошептала: — Деви, беда!
— Беда? — бездумно повторила Нилуфар, не двинувшись с места. — Поэт, — продолжала она, — сложи песню о том, что Нилуфар никого не любит… Она научилась обманывать. Ей ненавистна, омерзительна игра, которую вы, мужчины, называете любовью…
Хэка стояла в ожидании, но Нилуфар не умолкала:
— Вы, мужчины, собственники, вы страшнее волков! Вам хочется, чтобы женщины гордились тем, что они ваши жертвы…
Поэт улыбнулся.
— Деви! — заметил он тихо. — Ваша рабыня хочет что-то сказать.
— Почему ты вошла без разрешения, Хэка? — недовольно спросила египтянка.
— Простите, госпожа, — ответила Хэка, опустив голову. — Супруга достойнейшего поэта…
— Она послала тебя? Та танцовщица? — Лицо Нилуфар искривилось в усмешке.
— Она не посылала меня, госпожа… Она лишь повторила приказание…
— Приказание? Чье же приказание, глупая?
— Великого господина высокочтимого Манибандха! — дерзко ответила Хэка и вышла.
Нилуфар показалось, будто змеиное жало вонзилось в ее сердце. Она опустила глаза. Поэт сосредоточенно думал о чем-то. Потом сказал:
— Иди, красавица! Тебя ждет супруг! Кому, кроме тебя, подобает встретить его?
Нилуфар бросило в дрожь. Виллибхиттур встал.
— Ты боишься? Я пойду с тобой! Ну, вставай же!
Нилуфар поднялась и медленно пошла к дверям. Выйдя на улицу, она увидела возничего; тот мирно дремал. Возле колесницы стояла сердитая Хэка.
— Хэка, где она, эта танцовщица?
— Госпожа, — мягко заметил Виллибхиттур, — вам лучше бы осведомиться о своем супруге. Танцовщицу я встречу сам.
— Они ушли, — с покорным и почтительным поклоном сказала Хэка.
Нилуфар молча взошла на колесницу, подавив в себе гнев. Что могла она сказать этим людям? Ведь над ней тяготела чужая воля, она не принадлежала себе…
Колесница тронулась. Виллибхиттур еще долго стоял неподвижно, глядя, как рассеивается облако пыли, поднятое копытами буйволов. Неужели Вени не вернется?
Сгустился ночной мрак. Вени так и не пришла. Поэт печально смежил веки.
Глава пятая
