Вперед выступили молодые красавицы. Поклявшись перед изображением Ахираджа в своей чистоте, они принесли ему в жертву молоко. Зазвучала музыка, толпа в молчаливом восторге следила за священной церемонией. Люди пришли сюда, чтобы очиститься от греха и вымолить прощение у Ахираджа или у самого великого бога!
Жрецы, собравшись в кружок, торжественно зажгли священный огонь. Вокруг распространился запах печеных плодов. Все поднялись со своих мест. Старейший из жрецов вышел вперед. Его почтенный возраст вносил в сердца горожан успокоение, — так ребенок считает деда сильней отца, потому что даже в нем есть настолько разума, чтобы понять, чья рука благословляет всех и кто дает мудрый совет, когда в дом приходит беда. Старик уже готовился отойти в другой мир, и только угрожающий грохот земли побудил его прийти на это торжество, чтобы стать во главе жрецов, совершающих священный обряд, который должен принести великому городу избавление от грозящей беды.
— Непроглядная тьма покрыла землю, — дрожащим голосом говорил старейший жрец. — Нарушился вековой сон великого бога. Махамаи разбудила его, зазвенев своими колокольчиками, и возмутила рукой океан, как ребенок взбалтывает воду в кувшине. Всемогущий бог увидел страстное опьянение своей супруги, разгневался, но и воспылал ответной страстью. Оттого родился у них сын, — и это был ты, Ахирадж! От предков нам ведомо, что это был ты — великий бог змей!
Много прошло поколений о тех пор. Однажды Махамаи увидела, что на избранный ею народ напали дикари, и она вдохнула силу в свой народ. Сам великий бог воевал с дикими племенами, и они спрятались в леса и горы. И тогда Махамаи возлюбила великого бога и воззвала к нему днем, и воззвала к нему ночью. Но Махадев отвернулся от нее и погрузился в глубокое раздумье. Махамаи заплакала навзрыд, и ты, о Ахирадж, увидел ее слезы, и тебя обуяла огненная страсть. И тогда мрак протянул тебе руку дружбы.
О величайший среди змей! Ты милостив к людям, потому что они почитают тебя. Во мраке ночи, когда твой капюшон раскрывается в небе, дева-змея приходит к тебе и украшает тебя, и множество драгоценных камней начинает сверкать в небе. Но едва наступает рассвет, ты удаляешься в свой дворец.
Почему же ты так гневаешься ныне, бог над богами? Мы ведь только люди, мы все живем в мире и любви. И мечи наши не для насилия, а для спасение душ наших. Неужели воистину суждено погибнуть вселенной? Неужели эта земля обезлюдеет? О Ахирадж! Не наказывай нас жестоко за наши заблуждения! Прости нас и помилуй!
Старый жрец умолк и припал головой к земле, и следом за ним целое море голов склонилось ниц.
К помосту вышли заклинатели змей, собравшиеся на этот праздник со всей долины Инда. Они выманили из корзин своих питомцев и принялись кормить их молоком, которое им протягивали из толпы молодые женщины. Насытив змей, заклинатели стали наигрывать на дудочках. Змеи раскачивались в такт мелодии, и вскоре их танец захватил людей. Как зачарованные смотрели они на это магическое действо. По знаку жреца заклинатели убрали свои дудочки и, спрятав гадов в корзины исчезли в толпе.
В наступившей тишине старый жрец снова заговорил:
— Теперь ты утолил свой голод, Ахирадж! Насладившись нежным молоком наших женщин, ты утолил свою жажду, о Ахирадж! Не сотрясай же так сердито землю, не терзай ее сердце! Пощади нас, владыка! Мы творим по невежеству грехи наши! Неужели ты не простишь нас, — ты, единственное порождение сладострастия великого бога?
Закончив речь, старейший жрец сел на свое место. Затем сели и все остальные.
Начались танцы и пение. Гетеры и танцовщицы великого города вскочили на помост и закружились в неистовой пляска, чтобы удовлетворить, страсть Ахираджа. Казалось, безграничное сладострастие кружилось перед глазами! Горячие зовущие взгляды! Призывный звон ножных колец! Когда-то Махамаи разбудила Великого бога-лингама, и теперь эти черноволосые красавицы словно повторяют ее танец. Они исступленно пляшут перед толпой, повязав свои длинные волосы лентами, восторженно подняв изогнутые брови и возбужденно вращая большими глазами. Сладкоголосые гетеры громко поют свои страстные песни. Когда они замолкают, слышится суровый глухой барабанный бой и тихое позвякивание ножных колец танцовщиц.
О ты, женщина, сладострастная, согревающая подобно солнечному лучу! От твоего прикосновения даже вечные льды великой обители снегов тают и обращаются в бурные потоки. И звезды в небе собираются вокруг тебя, подобно мотылькам. О языки пламени, горящие светом юной красоты! Да не прекратится ваш трепет! Иначе остановятся наши сердца, потому что они танцуют сейчас вместе с вами!
Первая из танцовщиц, раскинув руки в страстном объятии, повернулась лицом к Ахираджу и застыла на месте. Огромная тень расслабленной от страсти красавицы упала на статую Ахираджа, словно и в самом дел она заключила бога в объятия! Самозабвенно следила толпа за танцовщицами, которые сбежались к большому колоколу и начали звонить в него. Вздрогнуло и всколыхнулось все окрест от этого звона. Густой гул металла, заполнив храм, поплыл к океану.
Жрецы хором запели:
«Ты велик, и потому мы боимся тебя!
Ты велик! Солнце и луна перед твоим ликом подобны тусклому свету лампы!»
Толпа подхватила:
«Ты наш покровитель! Прости нас! О великий! Насыть же свое сладострастие!
О великий, забудь наши прегрешения! Мы смиренно стоим пред тобой, склонив головы!»
Могучий тысячеголосый хор смолк. Жрецы, возвысив голос, продолжали:
«Всемогущая богиня Махамаи! Подари свою любовь сыну! Одари своего сына!»
Казалось, слова эти вознеслись высоко-высоко, и вот уже сама Махамаи слушает их…
Танцовщицы, почтительно поклонившись изображению Ахираджа, стали спускаться с помоста. Люди дружным кличем приветствовали их и затихли. Вдруг у входа в храм раздались крики. Все заволновались. Никто ничего не мог понять. Шум усиливался. Стражники бросились к выходу, но крики не прекращались: очевидно, пришедшие не могли сдержать горя, отягощавшего их души. Толпа хотела знать причину беспорядка и тоже начала кричать. И этот дикий шум, словно зловещая тень, омрачил праздник. Радость померкла.
Именитые горожане, сидевшие на помосте, сохраняя достоинство, старались не показать своего любопытства, но и они были встревожены. Опять нарушается торжество! Телохранители подошли ближе к своим господам. В свете ламп заблестели их мечи и копья. Они кольцом окружили знать. Это были рослые, сильные воины, храбрые и жестокие. Телохранители имели вдоволь хорошей пищи и вина, но в час опасности должны были забывать о себе — их жизнь принадлежала господам.
Жрецы гневно смотрели на толпу. Их седые брови изумленно вскинулись вверх, словно они вопрошали: разве этого хочет от нас бог? Разве не возмутит его этот шум? Почему так истошно кричат какие-то люди, словно над их головами витает смерть? Никогда еще в Мохенджо-Даро никто не осмеливался так дерзко кричать. Что же происходит? Видимо, это кричат чужеземцы? Но их голоса звучат так знакомо…
Вени наклонилась к Манибандху:
— Высокочтимый, что случилось?
Манибандх подозвал одного из своих телохранителей.
— Уллас! Что там происходит?
— Не знаю, великий господин!
Манибандх сделал ему знак рукой, и тот исчез в толпе. На его место стал другой телохранитель.
Шум все усиливался. Именитые горожане с беспокойством поглядывали на своих телохранителей — готовы ли они к защите? Но Манибандх спокойно ждал возвращения Улласа, ничем не выдавая тревоги.
Из стороны в сторону метались стражники, что-то приказывая рабам. Те с факелами в руках перебегали с места на место, и языки пламени беспокойно извивались и плясали в воздухе.
Шумерским воинам, присутствовавшим на празднике, все это не нравилось. Они были разгневаны. Такое восхитительное зрелище нарушить какими-то криками! Ударяя ладонями по подлокотникам кресла, один из них восклицал:
— Какое варварство! Это невероятно!
Сидевший с ним рядом купец с острова Крит на ломаном местном наречии возмущенно говорил:
