(командира) больше смерти, тогда в бою он не задумываясь выполнит любой приказ». Не очень торопясь, но и не мешкая, боец начал снимать с себя разгрузку с магазинами.
— Че ты возишься??
— Эта… Не хочу как Винни Пух в норе застрять…
Старший метнул взгляд ему в лицо — не издевается ли, — вроде бы нет. Но и не особо торопится.
Старший почувствовал, что его авторитет тает с каждой секундой; и неудивительно — три трупа и один раненый не способствовали укреплению оного. Вот и второй боец, с густо измазанной кровью физиономией, с торчащими из ушей кусками марли, постоянно непроизвольно трясущий головой — последствие оглушения при взрыве, явно ведь встанет на сторону товарища; а ведь, черт побери, если бы он, Старший, не среагировал за секунду до взрыва — все бы там, на площадке и остались бы! Но поди им сейчас объясни! Вот падла, Вяхирев — не торопится!.. Но не самому же туда лезть! Он четко почувствовал, что давить сейчас — значит наткнуться на открытое противодействие, что с вооруженными отчаянными людьми может привести к непредсказуемым, но потенциально очень тяжелым последствиям; спустить же все на тормозах — значит дать понять, что дал слабину; а это аукнется, да, это неминуемо рано или поздно аукнется!
Его выручил стон, отчетливо раздавшийся снизу, из дыры, из которой сейчас, кроме вони от сгоревшей начинки гранат тянуло и дымом начинающегося пожара. Вяхирев тоже услышал, шлепнулся на колени рядом с дырой, наклонился, не выпуская из рук автомат… Да, отчетливый стон.
— Эта… Кажись, все же мы его достали! — уже с повеселевшим лицом доложил он Старшему, — Ща я ево окончательно прижучу! — и стал вынимать из снятой разгрузки оставшиеся гранаты.
— Так. Заканчивайте с этим здесь — и наверх. Я там буду. Зачищу пока. Один! — он подчеркнул это. Вроде бы и приказал; вроде бы и их решение… Возражений не последовало, ну, открытого противостояния удалось избежать. И то хлеб. Быстро он вышел из квартиры. Унылый субъект, Яков Михайлович, все еще мялся на лестничной площадке, делая вид, что «охраняет»… Кого, от кого? О, эта штатская шушера, чиновное рыло, он и автомат-то держит как член, чуть не двумя пальчиками, тьфу!
Выйдя из квартиры, Старший от души выматерился, обращаясь к Якову Михайловичу, но вымещая все свое неудовольствие от паршиво складывающейся ситуации. А, ладно! Сейчас тут этого доберут; потом доработаем по оставшимся, — а судя по всему, это единственный боеспособный и был, — и посмотрим, пороемся, стоила ли овчинка выделки. А дисциплинку потом подтянем, да! Хотя объяснить троих двухсотых — это нелегко будет… Впрочем — вот он, козел, — на него все и спишем! Он нас сюда завел, он подставил! И еще ведь четвертную долю от будущего хабара выторговал, а хотел вообще треть, жучила!
С такими мыслями Старший прислушался на площадке — и правда, парой этажей выше кто-то глухо стучал в стену и кричал; может, и вправду «Помогите!», — не разобрать. Ну че, щас тебе и поможем… Мы уж такие девять-один-один, — куда ломиться!
— Останешься здесь! — приказал он «унылому дольщику», — прикроешь ребят со спины, и вообще…
По опыту он знал, что чем тащить с собой такого лоха, который и автомат держать в руках не умеет — лучше одному, целее будешь. Дурак в заполохе может и в своего стрельнуть, нафиг такие случайности.
— Потом с ними — ко мне! — закончил он, и пружинисто, по-волчьи, стал подниматься, шаря стволом АК по лестнице, вжимаясь спиной в стены. В воздухе висела пыль, поднятая стрельбой и взрывами — он включил подствольный фонарь, давший яркий узкий пучок, — отличная вещь при разборках в темных и пыльных помещениях. Ну и… «Автомат с апгрейдом» — признак профи; опять же, авторитету способствует.
«Помогите! Выпустите меня! Спасите! Я тут пленник!!» — орал, конечно, Джамшуд. Затаившись с началом стрельбы, он выжидал; но вскоре стало ясно, что на этот раз за Башню взялись всерьез — из пушки и пулемета ее еще не обстреливали. Сжавшись под подоконником, он неумело молился непонятно какому богу, чтобы снаряд ненароком не залетел в его окно, пока БМП лупила по фасаду.
Да, близится, близится и час свободы, и час расплаты! Джамшуд почему-то был уверен, что хуже, чем сейчас ему уже нигде не будет…
Когда же частая стрельба и взрывы начались уже в подъезде, он окончательно уверился, что «Старому» со всей его командой приходит каюк, теперь основная задача была не попасть под раздачу вместе со всеми. Могут ведь и грохнуть — очень просто! — а он-то тут совершенно не при делах! Надо себя обозначить! — и потому он изо всех сил орал «Спасите — помогите!» и стучал в пол металлической кружкой. Стучать в саму входную дверь он не мог — не пускала цепь. «Ну ничего, ща вам все отольется!» — злорадно думал он, — «Скока месяцев, как собаку на цепи держат, кормят всякими объедками, вкалывать заставляют как шахтера в забое, за все время ни бабы, ни глотка спиртного… Почти! — пи…оры! Ну ничего, мне бы только выбраться, — я с вами посчитаюсь, особенно с этим, с Толиком!!» — и он с удвоенной силой принялся стучать и кричать.
Поднявшись на площадку десятого этажа, Старший определился, из-за какой двери раздаются крики и стук. Попробовал — заперто, но в замочной скважине торчал ключ… На всякий случай, предвидя возможность хитрости, засады, попинал соседние по лестничной площадке двери — одна заперта, другая открыта, и замок явно сломан, раскурочен снаружи. Проверил — ничего интересного, нежилая: вытащенная мебель, осколки посуды, взломанный и частично попиленный на аккуратные чурбачки деревянный пол. Может, и правда пленник. Внизу, в глубине, глухо протрещали автоматные очереди, затем грохнули два взрыва. Пауза в секунд десять, — и снова длинная автоматная очередь. И, кажется, крик. Да, точно, крик. Ага, ребята дочищают. Но по подранку так щедро можно было бы гранатами и не кидаться; впрочем, сейчас не до экономии.
Повернул ключ, рванул дверь, — и отскочил в сторону, ожидая чего угодно. Но ничего не произошло. Осторожно заглянул в прихожую — из комнаты раздавался звон цепей, и отчетливые крики «Помогите!»
Подождать ребят, или самому идти? Впрочем — сам же сказал, что «один зачищу», — нужно поддерживать образ сурового бесстрашного командира. Страхуясь, «нарезая сектора» по всей науке грамотной зачистки, вошел в квартиру, в комнату. Там, прикованный замком к трубе батареи отопления, на пяти — семи метровой блестящей цепи, обвитой вокруг пояса, стоял на коленях с поднятыми руками мерзкого вида тип: неопределенного возраста, с нечесаными волосами до плеч, собранными сзади в кокетливый хвостик, с нагло-трусливой мордочкой хорька, он непрерывно зачем-то кланялся. Старший огляделся, шаря по сторонам лучом подствольного фонаря, — этот тип явно тут и жил: двуспальная кровать с наваленной кучей разномастных одеял, засаленных и вонючих, как и обитатель этого жилища. Таз. Керосиновая лампа. Трехлитровая банка с водой на тумбочке, там же — начатый рулон туалетной бумаги… На полу возле — огромная кипа растрепанных глянцевых журналов с полуголыми красотками на обложках. В углу — накрытое сверху дверцей от тумбочки воняющее ведро с заправленным в него полиэтиленовым мусорным пакетом — параша. Видать и правда — раб, пленник. Удачно — от него сейчас все и узнаем…
— Ну, ты, мурло! Зовут как?
— Джамшуд! Ээээ… то есть Анафема, нет — Костик! Да, Костик, Костя… — неумытик угодливо улыбался. Увидев перед собой человека в армейской форме, он заключил, что Башню взяли штурмом армия или милиция-полиция; во всяком случае, теперь мучениям настал конец — сейчас его освободят, отвезут в этот… как его? В Центр Спасения, где, конечно же, помоют горячей водой, покормят и дадут курить… А там поглядим!
Но что- то с эвакуацией и с Центром Спасения, как и с горячей ванной с куревом, сразу незаладилось: военный был явно не в духе.
— Джамшуд, говоришь??
— Не! Костик…
— Да мне похер! Сколько бойцов в Башне?
— Ээээ, я не знаю… — растерялся Джамшуд-Анафема-Костик, соображая, что бы такого сказать, чтобы его поскорее освободили от цепи и отправили в другое, безопасное и теплое место, — Много! Может, пять, а может, десять! Девка еще…
— Че ты врешь, морда! — крепкая оплеуха, призванная освежить память пленнику, вместо этого как
