Нашли время препираться. Я врезался:
— Вспомнил! Мы, когда с Графом гуляем, иногда ходим по маршруту, где рядом детский садик. Вообще тут несколько детских садиков в округе.
— Ну и?…
— Там склад с продуктами. Прямо не в здании, а под землей — большой такой бугор земляной, типа погреба, дверь, и над ним трубы торчат — вентиляция. Я знаю, что там всякий скоропорт хранят, ну и вообще — продукты для детсадовской кухни. Можно наведаться… Для пробы.
Я выжидательно смотрел на батю, ожидая его реакции на идею по сути ограбить детский садик. Толик тоже молчал, и с интересом смотрел на него. Видно было, что он ждал, что батя откажется, и он был готов тут же дать волю своей язвительности.
Против ожиданий, батя не стал кобениться. Секунд тридцать что-то прикинул, — и резюмировал:
— А что?… Детей в садике сейчас нет, и не предвидится. Садик разграбят — тут и к бабке не ходи. Пока придурки телевизоры и пылесосы растаскивают… Почему бы не мы первые? Типа „для пробы“? Другой вопрос, что там есть-то? Думаю, там давно уже ничего нет — сотрудники все и растащили!
— А вот посмотрим! — мне не терпелось реализовать свою „наводку“, — все как у взаправдашних бандитов, только комичней — „налет на детский садик!“
Как будто прочитав мои мысли, Толик буркнул:
— Ограбление века — налет армян на водокачку… Может, фигней-то не станем страдать? На оптовом прод-рынке есть масса контейнеров с продуктами — вот туда и надо ехать, „договариваться“ — он сделал нажим на последнем слове и выразительно подмигнул.
— Да — сказал батя — Это дело. Обязательно займемся. Но там, я знаю, охрана — сами же торгаши сторожат. Нам еще картечи в пузо не хватало… Правда и у нас теперь есть… Но мы займемся. Потом. А пока давай, посмотрим, что там за детсадики…
— Ты — не пойдешь! — это батя мне.
— Я — пойду!! — это я ему.
— Сына… Сереж… Ты пойми…
— Пойду, я сказал!!
— На полтона ниже!!! — рявкнул батя, аж привстал. В комнату заглянула мама, но, встретившись с ним взглядом, опять исчезла. Как я ненавижу, когда он начинает разговаривать со мной таким вот „железным тоном“; тогда его переубедить ну очень сложно — упрется! Лев по гороскопу, черт побери! Псих, как и братец! У меня от обиды аж слезы на глаза навернулись. Но неожиданно на мою сторону встал Толик:
— Брателло, послушай… Не, я понимаю про что ты — что если попадемся… Вдруг если попадемся, то… За сына переживаешь и все такое. Это понятно. Но ты вот еще что уясни. Ты сам говорил — „старый мир на изломе“. Бардак и „темные времена“. Так пусть Серый и учится выживать в эти времена! Ему ж еще жить! Первобытный охотник на охоту шел — с собой сына брал, — чтобы учить, пусть даже и с риском для жизни. Мы сейчас, по сути, на ту же охоту собираемся. Или ты считаешь, что если нас заметут, одних, без него — у Сереги шансов добавится? Что кто-то другой, кроме папаши, его по всем жизненным колдобинам проведет, не?
Батя удивленно уставился на ставшего вдруг красноречивым брата…
К садику подошли рано утром. Ворота были распахнуты, как будто ждали нас. Запустение. Стекла в садике в паре окон выбиты, на дорожках валялись мятые банки из-под пива и рваные обертки от чипсов — явно по вечерам тут шастала местная гопота. Где еще и чипсы с пивом берут, а?… Оттягиваются тут. То ли в самом садике, то ли, что вернее, по летнему времени, в беседках и летних верандах на территории. Но залезть в склад они не додумались: на серьезного вида деревянной двери, крашенной отвратного вида половой краской, перечеркивая ее наискосок железной полосой с проушиной, висел здоровый замок.
Толик снял с плеча спортивную сумку, шмякнул ее на землю — в ней железно брякнуло.
— Ты на третьем, ты — на пятом! — непонятно как бы пошутил батя, явно фразой из какого-то фильма, которые из него лезут как иголки из ежика, — и указал мне стеречь ту сторону, что была к садику. Сам стал помогать Толику, примеривающемуся к замку с гвоздодером, параллельно пася ту сторону, что была „от садика“.
Я беспрекословно подчинился, поскольку меня и так-то не хотели брать… Типа „мало ли что“. Я канючил и возмущался — моя идея! Хорошо что Толик вступился. Потом и батя махнул рукой: „Залетать“ — так всем вместе! Лишняя пара глаз нам не помешает, а в нынешней жизни, которая называется „выживание“, чем скорее и полнее необходимые навыки обретешь — тем лучше. А мародерка — навык, к сожалению, необходимый…» — и он махнул рукой на мои сборы с ними. Сам он сунул за пояс свой ствол; а Толик, как всегда, не расставался с переделанным наганом…
Словом, мы «пошли на дело» как настоящая банда — Толик лишь посмеивался на наши приготовления. «Налет армян на водокачку…»
Замок скрежетал и неподдавался, и Толик сказал, что «или пилить — а это геморрой, или пару раз вдарить кувалдометром…»
Он достал из сумки же небольшую кувалду, и, всунув в дужку замка монтажку, несколько раз ахнул по ней с оттяжкой, заставив недовольно морщиться батю на громкие в утренней тишине звуки ударов. Впрочем, город стал привыкать не реагировать на звуки разбитого стекла, тяжкие удары в двери, пьяные крики, звуки драк, разборок, а иной раз — не то хлопкам фейерверков, не то выстрелам… Никто не высовывался из окон, никто не звал милицию — бесполезно. Лишь кое-где в наглухо зашторенных окнах в занавесках образовывались наблюдательные щелки… Но не в этот раз — садик был довольно далеко от жилых домов, и двери склада закрывала от взглядов высокая насыпь.
Потому мы и вздрогнули, услышав громкий женский крик:
— Вы что делаете, сволочи?? Вы куда лезете, мерзавцы?? Ах вы подонки!!!
К нам бежала от садика толстая старуха. В прыгающих руках она держала какую-то кухонную сечку — типа топорика с плоским широким лезвием. Наспех накинутый и незавязанный за спиной грязный фартук сбился на сторону и скомканной тряпкой висел на ее толстой потной шее. Подбежав к нам, — а Толик и батя, не увидев в толстой тетке никакой опасности, не препятствовали ее приближению, лишь настороженно зыркая по сторонам; она подскочила к дверям склада и встала в них «крестом», растопырив руки, в одной руке все так же сжимая кухонную сечку.
И тут же понесла на нас, перемежая информационную подачу нецензурной руганью:
— Да что это делается? Совсем стыд потеряли?? Детей грабить? Ах вы уроды, ублюдки, паскуды поганые, как у вас руки не отвалились в детский садик залезть, у детей кушать отнять?!!..
— Ты че, дура, какие «дети»?… — неуверенно начал было Толик, но тут же получил в ответ такой залп эмоций от крикливой толстухи, что рот уже и не раскрывал.
По ее выходило, что на складе, действительно, есть продукты, и эти продукты предназначены для именно что детей. Именно для детей, крошек, малюток, — не для вас, поганые уроды, чтоб вы сдохли! — как она бесстрашно несколько раз повторила, самоотверженно закрывая собой вход в подвал, с недоломанным еще замком.
— Какие дети, о чем ты? — недоумевающее спросил батя, — кто сейчас детей в садик-то водит?…
— Такие!!! Нормальные дети!! Водят! — сразу на все вопросы запальчиво ответила тетка. По сути она была не старуха, лет 55–60, только толстая и неопрятная, потная, и очень злая, — Чтоб вы сдохли, уроды, на детские кашки польстились!!. - снова завела она.
— Я тебя, коза старая, ща успокою — пообещал Толик, — подкидывая монтировку в руке — Ты довоняешь тута!
— Обожди, старик, — прервал его батя и вновь обратился к тетке — Какие дети, овца ты стерлитамакская, откуда сейчас тут дети?…
Но тетка стояла насмерть, ее вопли постепенно перешли чисто в нецензурщину, мы лишь поняли, что:
— стоять на защите интересов детишек она будет насмерть,
— какие-то дети якобы в садик ходят, будут ходить, и вообще — тут будет Детский Центр по приему и реабилитации (это слово она выговорила с трудом, с третьей попытки) бездомных детей, — и что она умрет, но интересы бедных детишек защитит!
