Вдруг вздрогнул: совсем близко послышался тихий, очень тихий стон.
Схватив руками ветки орехового куста, Саша прижал их к груди, словно защищая себя. Затем медленно опустился на четвереньки и пополз, прижимаясь к земле.
Стон повторился. Было ясно: он шёл с полянки, от дуба…
Саша прополз несколько шагов, чуть приподнялся, выглянул из-за старого, обросшего побегами липового пня и тут же рукой зажал себе рот, чтобы не крикнуть. Три фигурки лежали, как упали тогда, и над ними уж вились рои мух. Но одна, в синей рубашке с надорванным рукавом, пошевелилась. Опять раздался тихий, чуть слышный стон.
— Пить! — расслышал Саша.
Забыв об осторожности, он вскочил и, подбежав к лежащему, опустился на колени.
— Андрейка! — позвал он, наклонившись, и повторил: — Андрейка, это я, Саша!
Андрейка пошевелился, с усилием открыл глаза, посмотрел на Сашу, но, видимо, не узнал его.
— Пить! — повторил он чужим голосом. — Пить!
Саша привстал и осмотрелся. Воды здесь нет до самой Малинки. Как быть?
Андрейка снова застонал и закрыл глаза. Саша оглянулся на остальных… Нет! Теперь об этом и думать нельзя. Надо спасать Андрейку. И скорее! Он опять повернулся к мальчику. Волосы его слиплись от засохшей крови, глаза ввалились, дыхание было едва заметным. Нагнувшись, Саша осторожно подсунул руки под спину Андрейки и приподнял, почти посадил его. Затем, стоя на коленях, потянул его себе на спину и медленно встал. Андрейка повис на его спине, уронив голову ему на плечо, и застонал громче: видимо, боль усилилась. Саша, стиснув зубы и, стараясь ступать как можно ровнее, пошёл по тропинке.
Ему казалось, что лес полон немцев, которые слышат Андрейкины стоны, может быть, стерегут вон там, за кустами. Но мысль оставить Андрейку и бежать одному ни разу не пришла Саше в голову.
Он шёл быстро и уверенно. Даже колыхающийся мох почти не пугал его.
— Только бы успеть! Только бы успеть! — тихонько повторял он про себя и вздрагивал от каждого своего неловкого шага, на который отвечал тихий стон за спиной.
Тем временем на Андрюшкином острове в поисках Саши все сбились с ног.
— Саша! Сашок! — кричали дед Никита, бабушка Ульяна и Маринка с Гришакой.
— Саса! — пищали близнецы и, держась за руки, затопали было вниз по горке к болоту, но бабушка Ульяна перехватила их.
— Маринка, ты хоть с них глаз не спускай, — сказала она, — если и эти пропадут, я вовсе ума решусь. Не иначе, как Сашка трясина затянула. — Сама она продолжала бегать по острову и звать уже охрипшим голосом: — Сашок! А ну, Сашок, отзовись! Сашок!
Наконец, выбившись из сил, старики вернулись к тропинке, ведущей в Малинку, и молча стали рядом, опустив головы. Гришака подошёл сзади к бабушке Ульяне и хотел что-то сказать, как вдруг бросился вперёд и, дёргая её за юбку, закричал:
— Идёт! Идёт! Несёт кого-то!
Тяжело шагая и пошатываясь, Саша едва ступил на твёрдую землю, остановился.
— Возьмите! Скорее! — сказал он охрипшим голосом. — Я больше не могу!
Бабушка Ульяна сбежала с холма и только успела подхватить Андрейку и положить его на траву, как Саша опустился рядом с ним.
— Саша! — окликнула его бабушка. Но мальчик на отозвался. Он дышал мерно и спокойно. Спал.
— Не трожь! — прошептала бабушка Ульяна, отстраняя дрожащие руки Никиты. — Успокоиться надо обоим, А ну, я сейчас достану.
Но на этот раз руки её не искали карманов в юбке. Она торопливо спустилась с холма к озеру и долго ходила по берегу, наклоняясь и раздвигая руками стебли тростника. Возвратилась бабушка Ульяна, держа в руках пучок какой-то травы. Проворно растерев сочные стебли между двумя камешками и положив их на тряпочку, она обвязала ею голову Андрейки так осторожно, что мальчик не пошевелился.
— Маринка, возьми ветку и мух от них гоняй, — распорядилась она. — Голова у него, должно, не пробита, по верху чиркнуло.
Как Саша вечером оказался на охапке мягкого мха в Андрюшкиной хате, рядом с Андрейкой, этого он потом не мог вспомнить. Но на всю жизнь он запомнил дрожащий голос деда Никиты, услышанный им как сквозь сон:
— Сашок, родной, спасибо тебе!
— Где я? — Андрейка сказал это тихим ясным голосом и с удивлением посмотрел на бабушку Ульяну: что с ней?
Но бабушка быстро отняла руки от лица, вытерла глаза и улыбнулась.
— С радости это я, голубчик мой, думала, что хоть ты живой будешь, а в уме повредишься. А теперь вижу, — скоро боль от тебя отстанет. Повремени малость, ни о чём не спрашивай. Жив ты, слава богу.
Но Андрейка и сам устал, как от долгого разговора. Он улыбнулся, закрыл глаза и через минуту опять уснул, но уже спокойным сном выздоравливающего.
Дверь медленно отворилась, и на пороге появились близнецы. Они вошли тихонько, на цыпочках. За эту неделю они твёрдо усвоили, что шуметь в хате, где лежит Андрейка, значит получить хороший шлёпок. Но на этот раз каждая морщинка на лице бабушки смеялась, и дети, сразу осмелев, перебежали хату и ухватились за концы бабушкиного передника.
— Андрейка заговорил! Андрейка живой будет! — быстро зашептала она и, взяв детей за плечи, повернула их к двери. — Бегите к деду скорее! Скажите: Андрейка заговорил!
Павлик схватил Наталку за руку, и оба, переваливаясь и толкаясь, заспешили к двери, перекатились на животах через высокий порог и бегом побежали выполнять задание.
Дед Никита и Саша были около дома — пристраивали к нему маленький сарайчик для скотины. Работа подвигалась медленно: то тот, то другой, бросив пилу или топор, шёл заглянуть в приотворённую дверь на больного.
Сейчас дед только взялся было за бревно, собираясь поднять его, как почувствовал, что его теребят и тянут маленькие руки.
— Уйдите, озорники, — крикнул он, — зашибу! — Но руки не отцеплялись.
— Баба! Андлейка за… — начал торопливо Павлик и даже не оглянулся на Наталку: ему захотелось договорить всё самому. — Андрейка за… — начал он сначала, но трудное слово никак не хотело выговариваться.
— Вивил! — вмешалась Наталка и ещё сильнее затеребила деда.
— Вот с вами и разберись, — ворчал дед, осторожно опуская бревно.
— Иду, иду! Ну, бабка, нашла кого посылать!
А Саша, бросив свой конец бревна, уже стоял на пороге хаты, взглядом спрашивая бабушку Ульяну.
— Заговорил! — повторила она и ему и радостно улыбнулась: — Жив будет и в уме не повредился.
Андрейка пошевелился.
— Уходите! — замахала рукой бабушка Ульяна. — Все уходите! Теперь у него разум, как у малого ребёнка. Пускай потихоньку подрастает.
Это был счастливый вечер. Ужинали на дворе, чтобы не утомить Андрейку. Но через каждые несколько минут кто-нибудь из ребят подбегал к дому и заглядывал в оконце.
— Глядит, — докладывал он, возвращаясь.
— Рукой пошевелил!
— На бок повернулся!
— Не мешайте ему, — сердилась бабушка Ульяна. — Ногу человек сломает, и то ему покой требуется. А тут чуток головы малый не лишился.
Андрейка встал с постели через неделю после того, как пришёл в себя. Он сильно вытянулся и похудел. В голубых глазах исчезли весёлые искорки. Самое тяжёлое было то, что он не спрашивал о матери, а молча, пристально смотрел на Сашу и на стариков. Он очень подружился с Гришакой, и они подолгу шептались о чём-то, когда Саша выводил Андрейку из хаты и усаживал его на сухом, пригретом солнцем пригорке.
— Вы о чём же это, ребятки, толкуете? — спросила как-то их бабушка Ульяна и ласково провела руками по светлым головёнкам.
