— А я её в избу принесла, — спорила всегда тихая Маринка.
Бабушка Ульяна с трудом заставила малышей выпустить кошку.
— На печке будет спать, вот что, — сказала она. — А ещё подерётесь — отнесу кошку в лес, ей там никто лапы ломать не будет.
— Там её волки съедят! — испугалась Маринка. — Ой, бабушка, не надо, лучше пускай с нами не спит.
— Бабушка, — тихонько спросил Саша, — разве ты правда кошку в лес отнесла бы? — Но бабушка Ульяна в ответ только засмеялась. Позже, когда все дневные дела были переделаны, она, убрав посуду, села рядом с дедом на лавку, мягко сказала:
— Скорее бы вы кончали с картошкой. Как уйдёте, ну места себе не найду.
— Скоро кончим, — успокоил её дед Никита, снимая с колодки готовый маленький лапоть. — Ну вот, Маринке есть в чём бегать. А нам с тобой, Сашок, надо ещё в подпол моей хаты заглянуть: там у меня три мешка муки закопано от лиходеев. Вот и будем всю зиму с лепёшками. Ещё ружьё Степаново и весь припас охотницкий там же схоронен. Это тоже сгодится, зимой — не миновать — волки наведаются. Ну а там, не всё войне быть. Дождёмся и тишины…
— Дедушка! — крикнул Саша в восторге и обернулся к Андрейке. — Слышишь? Ружьё у нас будет. Настоящее!.
— Ружьё, — тихо отозвался Андрейка, — отцово. Дедушка, отец-то придёт?
Бабушка Ульяна тотчас обернулась и посмотрела на мальчика. Глаза их встретились. Бабушка поставила на стол чашку, которую держала, и протянула руки.
— Дитятко ты моё бедное, — проговорила она тихо, и Андрейка с горьким плачем припал головой к её коленям. Все замолкли. Бабушка Ульяна тоже не произнесла ни слова, только гладила белую головку. Плач мальчика постепенно начал утихать и затих. А бабушка Ульяна всё гладила и гладила его волосы и, наконец, нагнувшись, проговорила тихо:
— Батька твой, наверно, уж скоро из армии вернётся, Андрейка, этим утешайся, сыночек мой родненький.
В эту ночь бабушка Ульяна положила его около себя. Засыпая, Саша слышал их тихий шёпот, а наутро Андрейка уже не казался таким угнетённым, как все эти дни. Прежняя весёлость не вернулась к нему, но он охотно начал помогать в домашней работе, и с Гришакой стали меньше шептаться. Саша по-прежнему старался отвлекать Андрейку и Гришаку от грустных мыслей, придумывал для них разные интересные дела.
У него и своего горя было достаточно. Вспоминалась мать: маленькая, худенькая, в военной форме, стояла она на площадке вагона и махала ему рукой. Такой он видел её в последний раз. По ночам Саша часто лежал с открытыми глазами. О судьбе матери он ничего не мог узнать, оставаясь на Андрюшкином острове. Тоска так щемила сердце, что он готов был встать и бежать через лес, по дороге на станцию, к людям, где можно было бы узнать, что делается на свете и получить весточку о матери.
А то он представлял себе Федоску в боях с немцами. Вот он побил много немцев. К нему подходит генерал и прикалывает на грудь орден.
— Храбрый Федоска, — говорит генерал. — А где же твой друг Саша?
Федоска смеётся:
— Саша гусака испугался. Он на Андрюшкином острове ребят нянчит. — И все тоже смеются.
Саша с горящими щеками приподнимался на локте, готовый вот-вот отодвинуть дверной засов и бежать. Но вздохнёт во сне бабушка Ульяна или завозится кто-нибудь из детей, и Саша тихонько опускался на нары и зажимал рот рукой, чтобы никто не услышал, как он плачет. После таких ночей Саша просыпался утром с тяжёлой головой и красными глазами и менее охотно, чем всегда, принимался за дневные работы, не подозревая, как зорко и грустно к нему присматриваются внимательные бабушкины глаза.
— Холодно, — жалобно говорит Маринка. Она поднимает то одну озябшую ногу, то другую и прячет их поочерёдно под тоненькое ситцевое платьице, но это мало помогает.
Саша быстро расстегнул кушак и стащил с себя курточку.
— Надень, надень, —проговорил он торопливо, — как это я раньше не догадался!
— Да-а-а… сам ты голый… — нерешительно отозвалась Маринка, глядя на Сашину майку, — сам трясёшься… — Но тут же быстро сунула руки в рукава курточки и засмеялась от удовольствия: рукава были тёплые.
Близнецы переглянулись и, взявшись за руки, подошли к Саше.
— Хо-олодно… — затянули они вместе, заглядывая ему в лицо.
Саша окончательно растерялся:
— Мне… мне и самому холодно, — сказал он, с жалостью глядя на маленькие фигурки в длинных рубашонках. — Я и не подумал: как же мы жить будем без пальто, без ботинок… — Зябко поведя плечами, он засунул руки за резинку трусиков и вошёл в избу.
— Дедушка, — заговорил он, — малыши замёрзли, и босые они. А скоро совсем холодно будет. Ты сколько раз обещал научить меня, как петли на зайцев делать. Научи, дедушка. Мы с Андрейкой их живо наловим, и всё из их шкурок сделаем.
Дед Никита, стоявший у окна, быстро обернулся.
— Замёрзли, говоришь? Так, так… — Он потоптался около окна, заглянул под нары.
— А ну, подай оттуда лыко, — сказал он Саше. — Себе на лапти берег, да обойдусь. Теперь петли важнее.
Дед Никита грузно уселся на своё место. По привычке достал кочедык, но, вспомнив, что он не понадобится, отложил, его в сторону. Саша и Андрюшка окружили его.
Вскоре на столе вырос аккуратный пучок шнурочков с петлями на концах. Свернув его жгутом вокруг руки, дед встал:
— Покажу вам теперь, как ставить петли, — проговорил он. — Но смотрите, чтобы у бабки горшок без мяса в печке не стоял, на чулки нам вместо валенок чтобы шкурки были, а лапти на них я сам сплету.
На следующий день Саша и Андрейка ворвались в хату, держа в вытянутых руках двух пушистых зверьков.
— Есть, дедушка! Есть! — кричали они наперебой. — Так и лезут! Чуть не в каждой петле по зайцу. Ну и охота!
Дед, отложив дощечку, которую он старательно стругал, деловито взвесил каждого зайца на руке.
— Хороши, — сказал он довольным голосом. — А я вот и дощечку приготовил, шкурки распяливать. Просушить их надо, чтобы не испортились.
— Ужинать идите, охотники! — позвала мальчиков вечером бабушка Ульяна. — Вам сегодня лучший кусок.
— Дедушке лучший кусок! Он всё умеет делать, — сказал Саша и глубоко втянул в себя воздух: такой аппетитный запах шёл от большого горшка на столе.
— Зай… — пропищал Павлик и покосился на Наталку,
Но она в первый раз оказалась слишком занята, чтобы ответить ему.
А дед привычным жестом пошарил на плече, забирая в горсть свою бороду, и, крякнув, сказал:
— Ай, бабка, ну и добрый суп сварила, ум отъешь.
Утром близнецы влезли на скамейку около оконца и прижались к стеклу носами так, что они сплющились в маленькие белые пятнышки. Уж очень занятно было смотреть, как на лужайку перед домом, медленно кружась, падали большие белые мухи. Падали и куда-то сразу пропадали: на земле их вовсе не было видно.
— Нег! — сказал Павлик, вспомнив, как говорила бабушка Ульяна.
— Падит, — договорила Наталка.
Затем, не сговариваясь, они сползли на пол и стали дружно дёргать за край рогожу, которой обили дверь на зиму заботливые руки бабушки Ульяны.
Дверь не поддавалась, и близнецы широко открыли рты, собираясь громко зареветь, как вдруг она сама открылась, и в хату, чуть дыша от волнения, влетел Андрейка.
— Сашка! — закричал он, — Сашка, где ты? — и, повернувшись, не закрывая двери, выбежал опять на улицу.
