— Мы опять придём! — крикнул мальчик, и дверь за ними закрылась.
Пёс постоял, навострив уши, не сводя глаз с террасы, вздохнул и осторожно лёг, не ослабляя напряжении мускулов, готовый к прыжку и обороне. Но как болят израненные ноги, прокушенный бок, как всё тело ноет и просит отдыха здесь, в тени у высокого дувала[1]. И потом… дети, может быть, они всё-таки придут, опять положат руку ему на спину… Голова пса медленно- медленно опустилась на вытянутые лапы, глаза утомлённо мигнули, ещё раз… и закрылись окончательно.
Он не знал, что из окна столовой за ним пристально наблюдают.
— Замечательный пёс, — говорил отец. — Наверное, отстал от хозяина и заблудился. Если согласится остаться у нас, я буду очень рад.
— Мы тоже, мы тоже рады! — кричали дети. — Мамочка, и ты тоже?
— Не знаю, — нерешительно ответила мать, — уж очень он страшный, а дети к нему так и лезут. И потом, как его вымыть?
— Детей он не тронет, — отозвался отец, — разве не видишь? А мыть пока не советую, дай ему привыкнуть.
— Спит, — проговорила Катя и прижалась к оконному стеклу так, что курносый носик приплюснулся и побелел. — Боря, давай придумаем ему имя, очень подходящее, например, — Миленький.
— Эх ты, девчонка! — рассердился Боря. — Что он с тобой, в куклы будет играть? Громобой! Вот как. Ты слышала, как он рычит? Как гром!
На подоконнике явно готовилась драка, но тут вмешался отец.
— Имя нужно короткое, чтобы легко выговаривать. Назовём его Джумбо. Ну как, подойдёт?
— Подойдёт! Подойдёт! — захлопал в ладоши Боря. — Катька, не лягайся! Всё равно не по-твоему. Имя настоящее, мужское!
А пёс продолжал спать так крепко, что даже перевалился на бок и вытянул ноги.
Было уже далеко за полдень, когда большой чёрный петух вздумал заглянуть в чашку — не найдётся ли там вкусных кусочков. Ну, пёс-то позаботился, чтобы не нашлось; чашку вылизал до блеска. Петух постучал клювом по краю, клюнул дно и, наверное, от огорчения захлопал крыльями и заорал во всё горло.
— Ку-ка-ре-кууу!..
Пёс тотчас же оказался на ногах, повернулся к забору, рассчитывая силу прыжка, и…
— Собачка! Джумбик, собачка! — раздались плачущие голоса, дверь на террасу раскрылась, и дети скатились со ступенек во двор.
— Не уходи! Не прыгай! Не надо! — кричали она наперебой.
Пёс быстро обернулся. Он ждал весь напряжённый, высоко подняв голову, точно готовясь принять бой.
— Джумбик! — крикнули дети подбегая. И вдруг… нос пса сморщился, губы раздвинулись, он тихо, неумело взвизгнул и замахал хвостом.
В следующую минуту дети повисли у него на шее, кричали, смеялись, а он стоял, нелепо расставив ноги, растерянный и довольный. Такого с ним ещё никогда не случалось, но это было самое приятное, что он когда-либо испытывал в жизни. Пёс опять тихо взвизгнул и ещё усерднее замахал хвостом.
— Неужели ты не боишься? — повторила мать, стоя на террасе. — Посмотри какие зубы! И грязный какой!
— Отмоется, — смеялся отец. — А зубы, ничего не скажешь, прекрасные зубы. Такому и волк не страшен. Самая надёжная нянька для детей.
— Нянька! —охнула мать. — Катя, Катя, да оставь ты это страшилище!
— А я говорю — он миленький, — ответила девочка и ласково потрепала круглое ухо. — Посмотри, какое у него личико добренькое!
Мать в отчаянии взмахнула руками, а дети, подталкивая и уговаривая, подвели упиравшегося пса к террасе. Однако войти на террасу он отказался, лёг на землю около ступенек и принялся усердно зализывать раненый бок и лапу. Время от времени он насторожённо поглядывал на манившую его калитку, но тут же опять поворачивался к террасе.
— Если полезете целоваться — уведу вас в комнаты! — пригрозила мать.
Вздыхая, дети сели на нижнюю ступеньку лестницы и оттуда стали кидать псу кусочки хлеба и кости из супа. Кости он разгрызал с хрустом, как сухие хлебные корочки, а от сахара равнодушно отвернулся — сладкого он не знал.
— Джумбик не привык жить на террасе, правда, жалко, мамочка? — огорчались дети.
— Очень будет приятно, если и вовсе не привыкнет, — ответила мать. — А теперь идите спать, можете сказать ему «спокойной ночи».
— Спокойной ночи, Джумбик, — в один голос проговорили дети и ушли опечаленные.
Если бы мать заметила, каким взглядом, полным грусти, пёс проводил их, она, наверное, перестала бы его бояться.
…От полной луны на дворе было светло, почти как днём. Пёс лежал около лестницы, где его с вечера оставили дети. Вдруг он поднял голову, прислушался и быстро вскочил на ноги: дверь тихонько отворилась, и на террасе появились две маленькие белые фигурки. Они что-то тащили.
— Джумбик, — послышался радостный шёпот. — Ой, Боря, подушка мешает, я упала!
Белая фигура споткнулась и покатилась вниз по ступенькам, другая, путаясь в чем-то длинном, кувыркнулась за ней. Пёс радостно замахал хвостом и шагнул ближе. Послышался смех.
— Ой, Боря, опять целуется!
— Тише ты! Маму разбудишь, и всё пропадёт. Клади сюда одеяло и подушку. Ой, он и меня тоже!
Утром мать остановилась на террасе в молчаливом ужасе: пёс лежал на прежнем месте с очень довольным видом. А по бокам, тесно прижавшись к нему и завернувшись в одеяла, крепко спали маленькие ночные путешественники,
— Ты понимаешь, — в отчаянии говорила мать отцу, — ведь мне и подойти нельзя. Боря, Катя! Вставайте сейчас же, несносные дети!
«Несносные дети» вскочили, торопливо протирая заспанные глаза. Вид у них был до того растерянный, что отец быстро отвернулся и ушёл с террасы: смеяться тут не следовало.
— Сегодня за обедом не получите сладкого, — строго сказала мать. — А если ещё такое безобразие устроите — прогоню вашего Джумбо, так и знайте!
Она повернулась и ушла. Но глаза у Бори были зоркие.
— Мама сама сердится, а сама смеётся, — шепнул он Кате, поднимаясь по ступенькам. — Только ты ей не говори, пускай думает, что мы не видали.
2
Хозяин, знакомая юрта и привычный скрип колёс старой арбы не исчезли из памяти дикого горного пса. Но с каждым утром он всё радостнее встречал весёлых ребят, и непривычные ласки становились привычнее и от этого были ещё более приятны.
Прошло несколько дней. И случилось так, что детей почему-то не было дома, а пёс уныло лежал на земле, не отводя глаз от калитки — ждал их. Мать сидела на террасе и, незаметно для себя положив шитьё, задумалась. Вдруг что-то большое осторожно просунулось под опущенную руку. Мать вздрогнула: тяжёлая голова легла ей на колени, умные карие глаза смотрели доверчиво и вопросительно.
«Ну, что?» — казалось, говорили они.
— Джумбо, — удивлённо сказала мать.
Пёс стоял не шевелясь, прижимаясь всё крепче, не сводя с неё глаз. Он спрашивал и ждал ответа.
— Джумбо, — повторила мать, наклонилась и, уже не колеблясь, обняла лохматую шею. Пёс застучал хвостом. Обоим было понятно: дружба заключена навек!
Новая жизнь оказалась во многом и проще и сложнее старой. Теперь пёс был всегда сыт без всякой о том заботы. Это было удивительное ощущение: полная чашка вкусной еды, и не нужно торопиться, рычать и оглядываться — не выхватит ли куска другой, такой же голодный пёс.
Но зато с первых же дней Джумбо пришлось узнать и запомнить много нового. Например, в одном углу двора он обнаружил целый ряд маленьких домиков — клеток. В них сидели и, подёргивая носиками, с аппетитом грызли свежую траву белые длинноухие зверьки. Джумбо осторожно, издали принюхался. Пахнут
