стене, над самым выходным из пещеры отверстием, бежали какие-то извилистые яркие прожилки золотистого цвета.
— Мишка, — сказал я, — смотри!
Мишка взглянул, проворно нагнулся и поднял кирку.
— Так я и думал! — сказал он радостно. — Потому что — уж если в гору лаз есть — обязательно в ней чегой-то найдёшь? Золото это, Серёжка. Чегой-то мы на него сделаем? А?
— Заповедник, — сказал я и глубоко вздохнул от волнения. — Как в Аскании. Зверей всяких в него поедем покупать по всему свету. В Африку, например, идёт?
— Идёт! — закричал Мишка. — Я, брат, и сам сколько думал — чегой-то мне в Африку так крепко хочется? Свети, а я как резану… — и, отклонившись назад, он сильно взмахнул киркой и ударил по камню, над самым отверстием, через которое мы пробирались в пещеру.
Звонкий удар смешался с таким гулом и грохотом, что я невольно зажмурился. Фонтан воды ударил мне в лицо, я откинулся назад, оступился и, падая, больно стукнулся затылком о стену.
— Серёжка! — услышал я Мишкин испуганный голос, — да где же ты? Куда ты лампу-то дел? Серёжка!
Я с трудом пошевелился, сел и дотронулся пальцем до глаза. Открыт. И другой — тоже. Но почему же я ничего не вижу? Ведь выходное отверстие немножко светилось, и в пещере раньше было не совсем темно и без лампы…
— Мишка, — заговорил я, — почему так темно?
Мишкина рука нащупала моё плечо.
— Лампа где? — повторил он настойчиво.
— Уронил, — медленно отвечал я, с трудом приходя в себя. — Мишка, что это было? А?
Мишка помедлил с ответом.
— Обвалилось, — наконец отозвался он и добавил с какой-то жуткой торопливостью: — Лампу скорей найти надо. Поглядеть, что случилось.
Я похолодел и крепко сжал Мишкину руку. Я понял: он не хочет говорить того, что сам уже знает.
— Спичку зажги, — сказал я, — при свете скорее найдём.
Мишка смущённо кашлянул.
— Спички не помню куда подевал. В кармане вот одна осталась, годится лампу зажечь. А искать уж так, в потёмках придётся.
Став на колени, мы проползли до стены, повернули, поползли обратно. Мы ощупывали каждый камешек, каждую горсточку песка. Лампа представлялась мне теперь самой большой драгоценностью.
— Не нашёл? — время от времени спрашивал кто-нибудь из нас, и в ответ неизменно слышалось: — Нет!
Мне казалось, что темнота становится всё гуще, всё тяжелее, а самые стены пещеры наклонились над нами, сдвигаются всё ближе, ближе…
Прошло несколько томительных минут… И вдруг у меня вырвался — не крик, кричать было страшно, — а вздох:
— Нашёл! — Пальцы мои схватили жестяную коробку, да так на ней и закостенели.
— Давай, — так же тихо отозвался Мишка. Нащупав мою руку, он потянул её вместе с коробкой,
— Да отпусти ты, — с досадой сказал он. — Чего вцепился? Ишь — сухая, до самой стены долетела. Только бы спичка-то зажглась!
Помолчали.
— Мишка, — зашептал я опять. — Чего же ты не зажигаешь?
— Боюсь, — тихо донеслось до меня. — Вдруг не зажгётся спичка-то?
Я съёжился и замолчал, но слух мой так обострился, что я улавливал каждое Мишкино движение.
Вот он поправил и вытянул побольше фитиль из коробки, вот вынул спичку и поднёс её к стене…
Чирк… Ничего.
И опять, немного погодя, чирк…
Слабый жёлтенький огонёк осветил Мишкину руку, к ней приблизилась другая… фитилёк мигнул, выпустил струйку копоти и разгорелся.
Мы молча, с восхищением смотрели друг на друга. Теперь, когда страшная подземная темнота частично рассеялась, нам на минуту показалось, что с ней ушли и все наши беды.
Первым опомнился Мишка.
— Давай смотреть скорей, — сказал он и, повернувшись, приблизил лампу к стене.
Тут только мы поняли, какая беда нас постигла: большой камень над выходом из пещеры, подточенный сыростью, наверное, едва держался на своём месте и рухнул от удара Мишкиной кирки. Нижняя часть его, выгнутая в виде арки, краями оперлась о берега ручья, и теперь ручей протекал в новом, суженном отверстии, совершенно его заполняя.
Огонёк лампы слабо мигал. Он то вспыхивал, то вдруг съёживался и выпускал тонкую струйку копоти, и тогда я чувствовал, как темнота давит мне на плечи.
Сырость пещеры, сначала незаметная, всё больше пронизывала наши полуголые тела. Иногда капля, срываясь с потолка, звонко шлёпалась об пол. От каждого звука мы вздрагивали и молча прижимались друг к другу. Так стояли мы, наблюдая за единственной жизнью в этом страшном месте — за нашим трепещущим огоньком.
— Сколько он гореть будет? — проговорил вдруг Мишка, не глядя на меня и не шевелясь.
Я вздохнул и ничего не ответил. Стоять и молчать было страшно, но двигаться и говорить казалось ещё страшнее.
Сколько прошло времени, мы не знали, как вдруг что-то холодное коснулось моей ноги. Я отдёрнул её, глянул вниз и, вздрогнув так сильно, что толкнул Мишку плечом, отскочил к стене.
— Ты чего это? — спросил Мишка, выходя из задумчивости. Я молча указал головой на ручей. Вода его, понемногу поднимаясь, приблизилась уже к самым нашим ногам.
Мишка неожиданно свистнул, но тут же зажал рот рукой, так странно и жутко отозвался свист под сводом пещеры. Нагнувшись, я приблизил лампу к заваленному отверстию. Камень, лежавший поперёк ручья, не давал возможности вытекать из пещеры всей воде, и уровень её медленно поднимался. Через некоторое время вода должна была заполнить всю пещеру.
Однако эта новая угроза сослужила нам службу, вырвала нас из странного оцепенения.
— Держи лампу, — сказал Мишка и, шагнув вперёд, решительно ступил в воду. Он потрогал камень, подсунул под него руку и, повернувшись, пытливо посмотрел мне в глаза.
— Мырять надо, — сказал решительно. — Пропадём а то. Зальёт как мышов! У тебя сердце стерпит, мырять-то?
Я почувствовал, точно и вправду, холодная рука сжала мне сердце.
— Нырять… — пробормотал я, но тут же справился с собой и договорил, стараясь не смотреть на Мишку: — Велико дело! Ну, кто первый?
— Я первый, — отвечал Мишка, и голос его вдруг странно дрогнул. — Коли там не пролезть, я… ворочусь, — добавил он, и я вдруг почувствовал, что его рука ищет мою. — Ты не сумлевайся, Серёжа, ну… — Он глубоко вздохнул и, словно боясь, что его решимости не хватит надолго, поспешно выдернул руку из моей и повернулся к камню.
Молча я следил, как Мишка потрогал камень, точно пробуя его поднять. Затем оглянулся на меня, махнул рукой и, наклонившись, исчез в отверстии. Вода слегка запенилась, на ней закружилась воронка. Я остался один…
Теперь, когда Мишки не было, темнота давила ещё сильнее. Слабое пламя лампочки, казалось, гнулось под её тяжестью и иногда пускало струйку копоти, точно задыхаясь в борьбе.
Выбрался ли Мишка? А если… Я не решался договорить даже в душе.
Холодная вода опять коснулась моей ноги. Нужно торопиться.
Я встал и оглянулся. Лампа стояла у стены, слабый жёлтый огонёк её еле мерцал. И опять он показался мне живым существом в этом мёртвом мире. Сейчас он останется один и, вздрагивая, в страхе будет ждать, как к нему подбирается злая свинцовая вода…
В последний раз взглянув на огонёк, я подошёл к разлившемуся ручью. Нырял я и плавал хорошо, но
