венгерского города Дебрецена. В тот день, когда мы с передовой командой обосновались здесь, на новом месте, я вдруг вместо того, чтобы подумать: «Как далеко Москва», — подумала, что скоро увижу наяву кремлевские красные звезды… Петр! Совсем близко наша победа!..»
Вере хотелось рассказать Петру о многом. Особенно о событии, которое произошло три дня назад. Нельзя. И, как всегда в подобных случаях, дописывала письмо мысленно.
…Вот уже несколько дней, как аэродром Дебрецен (недалеко от Будапешта) готов к приему полка. Ната Кульвиц отправила не одну радиограмму, но в Карпатах, через которые предстоит перелетать истребителям, настоящая буря — приходится ждать.
Три дня назад замполита вызвали в штаб корпуса, где она получила следующее задание: через аэродром Дебрецен ожидается перелет вражеского самолета с бортовым номером «214», на котором пытаются улететь в Германию видные руководители фашистского движения в Румынии. Самолет надо сбить.
— Связь, служба наведения — в действии, но пробьется ли за короткое время через непогоду в Карпатах летный состав полка? — тревожилась Тихомирова.
— В ваше распоряжение поступят два истребителя румынской эскадрильи. Выполняйте.
Вернувшись на аэродром, замполит приказала начальнику связи полка Кульвиц наладить связь с парой только что приземлившихся самолетов.
Через переводчика она объяснила румынским летчикам задачу: по наведению с КП сбить самолет с бортовым номером «214». Заместитель начальника
Все было готово. Они ждали. Ночью не сомкнули глаз, но вражеского самолета не было…
Так прошли утро и день следующих суток. И вот, когда солнце уже начало клониться к западу, наружный пост связи сообщил: «Приближается самолет».
Задание командования было выполнено. То, что осталось от самолета, валялось на освобожденной венгерской земле.
Но майору Тихомировой предстояло еще установить, действительно ли сбит самолет с номером «214» на борту.
Да, это был именно он. Вера фотографировала почерневший от дыма бортовой номер, и странное чувство наполняло ее: пожалуй, это была брезгливость. Уже позднее, много позднее, проанализировав все, поняла: предательство по мерзости своей всегда вызывало в ней не гнев, не злость, а именно брезгливость.
Под грязной грудой обломков нашли гибель предатели целого народа.
В тот же день майор Тихомирова докладывала в штабе об успешном выполнении задания.
А вскоре на аэродром Дебрецен, перелетев через Карпаты, сели тридцать краснозвездных «яков».
Той же оставалась боевая работа авиаполка: борьба с разведчиками противника, патрулирование над узлами и участками железных дорог. Полк прикрывал от нападения вражеской авиации военно- промышленные объекты города Будапешта, переправы через Дунай. Приблизились, стали важнее собственной жизни, как раньше Ржевка, Лиски, Солнцево, еще непривычные слуху Эстергом, Кишбер, Хатван — венгерские города, к которым не подпустили девушки врага, над которыми синело чистое небо, спасенное ими.
И снова наступила весна, победная весна сорок пятого года…
АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВ
В СНЕЖНОМ ПЛЕНУ
1
Выстрелов Андрей не услышал. В то самое мгновение, когда Барс вдруг бросился в сторону, резко натянув поводок, исполинской силы удар обрушился на голову и сбил с ног. Боли в первые мгновения тоже не было, и потому Андрей никак не мог понять, откуда появилось большое розовое пятно, такое красивое на девственной белизне снежного покрова. Почувствовал, что лежит, в неудобной позе, и тут же хотел вскочить на ноги, но смог проделать это только мысленно: тело осталось неподвижным.
— Барс! — позвал Андрей. Губы лишь чуть шевельнулись, и звук, не родившись, умер в груди.
В лицо, теперь уже сверху, ударил снежный заряд. Андрей пошевелил ногами. Вроде целы, но подвернувшиеся при падении лыжи держат, словно кандалы. Грудью он опирался на что-то невыносимо жесткое. «Автомат, — догадался Андрей. — Надо повернуться на бок: будет удобнее вставать, и оружие удастся высвободить». Пытаясь опереться о рыхлый снег и одновременно подтягивая левую ногу, чуть развернулся на спину. Теперь бы оглядеться: где он, что с Игорем? Попробовал приподнять голову — дикая боль будто расколола череп на две части. «Что это — ранение, травма при падении?» — вот последнее, о чем подумал. А после — забытье. Исчезла и боль, и весь этот день, и он сам.
…Странно, но снежинки вдруг сделались разноцветными и обрели звук. Словно игрушки на новогодней елке, они висели на ресницах, и стоило моргнуть, как начинали раскачиваться, издавая тонкий хрустальный звон. Поначалу приятный, он, постепенно нарастая, делался нестерпимым, как звук набирающего силу реактивного двигателя. Он заполнил все пространство, и не было никакой возможности спрятаться от него. Под этот пронзительный звон снежинки крутились в бешеном хороводе. И вот сам Андрей, без единого усилия сорвавшись с места, словно бумажный самолетик, пущенный умелой рукой, полетел вверх. Сердце замерло от высоты и скорости. Вверху — серое небо, внизу — белые скалы. Он ничуть не удивился, увидев среди гор мать и братишку.
— Ма-ма! — крикнул Андрей.
Эхо отскочило от гор и пронзило все его существо.
— Ма-ма! — снова крикнул Андрей и… открыл глаза. Без всякого страха или удивления подумал: «Галлюцинация, значит, сознание потерял. Это плохо».
Попробовал шевельнуться. По затылку снова словно молотом ударили.
Странно, почему нет никаких звуков? Может, он оглох?
Андрей хотел крикнуть, вдохнул побольше воздуха и невольно застонал. Будто ножом резануло грудь. И тут же перед ним возникла печальная собачья морда. Их взоры встретились. Барс тихонько заскулил и лизнул хозяина в щеку.
Сознание возвращалось медленно, неохотно. Голову сдавило стальным огненным обручем. Что-то острое мешало дышать. И лишь снег слегка остужал эту жгучую боль. «Снег — это хорошо, — тяжело думал Андрей, стараясь не смежать веки. — Кровь остановилась на холоде. И голове вроде легче». Странно, но в одно и то же время ощущал себя беспомощно лежавшим на снегу и как бы наблюдал за собой со стороны. Именно наблюдал, без жалости и участия. Когда у него, лежавшего в сугробе, слипались глаза, исчезала боль и снежинки начинали свой звонкий хоровод, готовые вот-вот подхватить его с собой ввысь, — тот, сторонний, презрительно усмехался; тогда Андрей огромным усилием воли разлеплял веки и заставлял себя думать.
Метель, эта начавшаяся еще с вечера снежная круговерть, не прекращалась, разве только чуть ослабла. Снег, не успевший слежаться и оттого легкий и рыхлый, все вокруг укутал толстенным покрывалом. В поле зрения снова возник Барс. Он лежал совсем рядом, и стоило Андрею шевельнуться или открыть глаза, тут же тянулся к хозяину, пытаясь лизнуть. Шерсть у собаки тоже была густо запорошена снегом.
«Давно лежит, — заключил Андрей. — Интересно, который час?»
Чтобы посмотреть на часы, надо было выпростать левую руку. Но в ответ на малейшее движение
