работу».

Она написала Оле, когда одной из первых добровольцем была зачислена в авиационный истребительный:

«Ты ведь уже окончила академию? Приезжай скорей, летчики так нужны здесь!»

Оставив на родных маленькую дочку, Ольга приехала в 586-й истребительный в очень трудное для нее время: пришло извещение о гибели мужа. Схватило за сердце страшное слово «похоронка» — слово, извергнутое войной, расползавшееся по судьбам тысяч и тысяч.

Было невыносимо тяжело. И снова Рая пришла на помощь. Отогрела, поддержала, спасла.

И вот тут произошел один случай…

«Ястребки» летают всегда парой: один самолет — ведущий, другой — ведомый. Потерять друг друга в бою нельзя, потому что, пока ведущий бьет по врагу, ведомый, повторяя в точности его действия, прикрывает от возможного нападения. Он — глаза и уши своего командира, его тыл в пекле боя. Потерять друг друга — почти равносильно гибели.

Получилось так, что, вылетев ведомой в первый раз, Оля по неопытности потеряла из виду самолет Раи Беляевой. Потеряла — и всё, и ничего нет удивительного, потому что чрезвычайно трудное и тонкое это дело для первого раза.

Тут бы дать скидку, простить: ведь такая дружба старая, такое горе горькое у подруги; обнять, сказать мягко: «Как же ты, Оленька, так, а?» А было иначе.

— Вы потеряли в бою своего ведущего, а значит, не выполнили боевого задания, — резко и жестко сказала Рая. — Вы окончили военную академию для того, чтобы в первом же бою вас сбил паршивый фашист?

В первую минуту Ольга опешила. «Как? И это — друг детства?» Потом поняла, что такой урок был необходим и долгая их дружба давала Рае право на него. Как этот урок помогал ей потом на протяжении долгих и жестоких фронтовых будней! Сколько раз мысленно говорила она спасибо своей Райке, когда в очередной раз выходила живой из огня благодаря обнаженности ее суровых слов. Для Веры, неугомонного комиссара, которая всю свою жизнь была в гуще наиболее важных для страны событий, а потому привыкла видеть людей в острых, трудных ситуациях, помогающих сразу понять в них главное, эпизод этот в дружбе Беляевой и Ямщиковой значил многое. А сколько было и других, ярких, коротких, как вспышка, эпизодов, дополняющих прекрасный портрет Беляевой!

Они часто беседовали, и потом долго-долго думала замполит о Рае. Что за удивительная девушка! Сколького добилась за свою жизнь и сколько еще успеет — напористая, горячая, беспокойная!

Наверное, была Рая похожа на замполита, коль так отзывались ее слова и поступки в сердце Веры, только не думала об этом комиссар.

Вот стоит Рая перед замполитом, улыбается, поблескивают на ее выцветшей добела от солнца и стирки гимнастерке орден Красной Звезды, на руке — золотые часики, именные, от трудящихся города Саратова, к которому не допустила Рая вместе с подругами ни единого фашиста с бомбовым грузом, и гордится, любуется ею замполит…

До войны, еще во время парада в Тушине, приметила Вера по почерку один самолет. Любовалась и думала: «Что же за дивчина с такой уверенной рукой, с таким высоким искусством, артистизмом прямо-таки танцует в небе? Надо обязательно познакомиться с ней».

Не собралась. Зато тут, под Воронежем, по замедленной тройной бочке, по петле с бантиком, по двойному перевороту над аэродромом, с каким возвращалась после боевого задания Рая, узнала: «Да ведь это она! Вот и встретились!» Зато и дала же замполит вместе с командиром Райке жару за удаль. Гриднев не раз предупреждал, теперь приказал:

— Запрещаю раз и навсегда фокусы в воздухе! Позднее майор, по-отечески улыбаясь, говорил своему замполиту:

— Любой летчик-истребитель мужчина позавидовал бы такой технике пилотирования, как у Беляевой. Надо разрешить ей «свободную охоту».

Тогда впервые у Веры Ивановны сжалось сердце: «Уж больно отчаянная Рая». И всякий раз, когда приземлялся самолет Беляевой, отпускало чуть-чуть.

Однажды, в самом начале серенького и облачного летнего дня, замполит встретила Раю с кружкой, полной теплого молока. Легкий парок вился над поверхностью кружки. Раины пухлые губы были приоткрыты в улыбке, светлые глаза смеялись. Несла молоко для Ольги Ямщиковой. Вера знала: Рая трогательно заботилась о подруге, стараясь помочь ей оправиться после гибели мужа.

— Через полчаса приступаю к дежурству, товарищ капитан! — звонко сказала Рая.

— Вместе пойдем, я иду на старт. — Вера Ивановна хотела поговорить по дороге с Беляевой, командиром первой эскадрильи, коммунисткой: готовилось партийное собрание.

Они быстро шли к старту и говорили. У тропинки стояла береза. Возле белого ствола, раненного осколком, лежала сбитая высохшая верхушка, а буйная, кудрявая зелень уцелевших ветвей, колеблемая ветром, пела что-то задушевное, теплое.

— Больше всех деревьев на свете березу люблю, — сказала вдруг Рая, остановившись на минуту. — Так и кажется: бьется в ней русское сердце. А за этой березой я давно наблюдаю… — Глаза у Раи стали жесткими. — Весной сочился сок из ее раны, словно настоящая кровь… Истекала…

— А ведь жива. И долго жить будет, — ответила Вера Ивановна. — На родной земле стоит — корни глубоко, их осколком не убить. — Неожиданно разволновалась, померещилась ей затаенная печаль в Рае, всегда такой неунывающей. Снова охватила тревога за нее.

…Ракета взлетела, затерялась в низких облаках в половине седьмого. Четверка истребителей, ведомых комэском Беляевой, в ту же секунду вылетела навстречу вражеским самолетам.

Рая ушла в свой сто пятьдесят восьмой вылет.

Вера кинулась к санитарной машине, к связи: как-то там, за этой сплошной серой пеленой облаков?

Вскоре послышался гул мотора, и на огромной скорости из-за кромки облака вырвался «ястребок». Замполит видела, как летчик пытался вывести самолет, но его неудержимо затягивало в пике. Стремительной молнией промчался он над аэродромом. Там, за аэродромом, пустырь…

Вера бежала вместе с другими, дышать было нечем — задыхалась. Но не от бега. Какая-то черная, страшная волна ненависти сдавила горло. Снова, как тогда над Воронежем, от слабых дымков минных разрывов под крылом, остро ощутила дикость, несуразность и неестественность войны. «Рая, Раечка моя, — шептала губами, сразу ставшими сухими, жесткими. — Девочка моя родная», — шептала, как женщина, мать, забыв на миг, что она замполит.

Взяла себя в руки. Когда добежала, увидела глубокую яму, из которой вырывались языки пламени, скользили по консоли левой плоскости, повисшей на центральном лонжероне… Вот и все, что осталось…

Отовсюду бежали люди. Те, что были около ямы, хватали землю, забрасывали пламя. Раздирая в кровь руки, Вера тоже вырывала куски спекшейся земли и бросала, бросала…

Они долго стоят возле дымящейся ямы на пустыре.

Они уже видели смерть. Гибли в бою лучшие из лучших, гибли замечательные девчонки, закадычные их подружки. Не слезы это вызывает, нет, вызывает желание мстить врагу, оборвавшему прекрасную юную жизнь.

— Рая останется с нами в боях, которые ждут впереди, — тихо говорит замполит. И каждая пулеметная очередь, направленная в фашистов, будет направлена и их руками: Раи Беляевой, Леры Хомяковой, Жени Прохоровой, Клавы Нечаевой, Лили Литвяк.

Девушки поднимают головы, резкие складочки на чистых лбах разглаживаются. Все возвращаются на аэродром, к самолетам, а рядом с каждой из них шагает легкой походкой бессмертная Рая Беляева. И так будет всегда, пока они живы. Потом, когда они завоюют Победу, когда минуют годы, рядом с уже седыми женщинами будет все так же легко идти комэск Беляева с волнистой русой косой.

Глава 8

Замполит зашла в общежитие. На кровати лежала Ольга Ямщикова, в открытых, устремленных в потолок глазах застыла мысль: «Я больше не могу, у меня кончились силы». Взгляд был так выразителен, что Вере показалось на миг, будто эта фраза звучит в комнате. Повисла под потолком, и отрываются,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату